Инспектор, а не понимает! Какой же простой, коли тятя с Ильей Гордеичем -
самолучшие мастера! По всему заводу! А по сварке никто против него не
выстоит.
Уходя от стола, слышал, как экзаменатор, пошутивший над моим ребячьим
азартом, проговорил:
- То-то и есть. Светские чекалят, а у своих каша во рту застыла. Чуть
получше мальчишка, так его либо в гимназию, либо в реальное сдают.
Выбежав в коридор, где толпились родители экзаменуемых, рассказал своим,
что говорил инспектор, и склонен был позадаваться своим успехом. Отец
погладил меня по голове, но повернул разговор в другую сторону.
- Александр Осипыч, конечно,- хороший учитель. Ученики у него небось не
хуже других. Как вот здесь учиться будешь?
Выходило, что я вроде и совсем ни при чем. Это, разумеется, было немного
обидно, как и то, что на экзамене не дали договорить до конца. Но что
поделаешь? Большие всегда так.
После экзамена хотелось побродить по городу, посмотреть вблизи то, что
вчера успел заметить лишь проездом, главное, пробраться к чугунке и
железному кругу. Но отцу надо было в тот же день уезжать домой, и он
наотрез отказался, даже укорил:
- Что ты, милый сын! Неужели не знаешь, что нам с матерью поторапливаться
надо? На один-то день едва подменщика нашел. Время, сам знаешь, осеннее. У
всякого по хозяйству дела много.
От училища мы пошли на Щепную площадь, чтоб купить там сундучок. Здесь
тогда были лабазы с просторными навесами, под которыми выставлялся такой
товар, как телеги, кошевки, санки и горки сундуков. Помню, меня удивило,
когда увидел в щепном товаре также зеркала и обои. В одном месте
ожесточенно рядились около ямской телеги. У других лабазов народу было не
видно. Только ходила группа женщин, присматривавших горку для невесты.
Мы не задержались на Щепной: цена на маленькие сундучки была определенной,
рядиться не приходилось. Купили окованный в полоску зеленый сундучок и
двинулись дальше. Шли на этот раз по прямой - к толкучке на Коковинской
улице. Там тоже были ряды лавчонок с небольшими навесами, где болталось
разноцветное тряпье: пояски, ленточки, платочки. Здесь выбрали мне
картузик: моя шляпа-катанка не подходила для города. А жаль! Хорошая
шапочка была. Если ее развернуть до конца, так до плеч закрыться можно. И
воду черпать ею можно. Но против покупки картузика не возражал. Еще бы!
Было приятно, что продавец говорил мне, примеряя фуражки: "Молодой человек".
Отцу хотелось перед отъездом поговорить с Алчаевским, но Никиту Савельича с
утра вызвали в город, и дома не знали, когда он вернется. Приходилось
ехать, не дождавшись его. Мне, конечно, стало жутковато и почему-то
особенно жалко было расставаться с Чалком. Мама произвела мне экзамен: как
будешь ходить в училище? Ответил: вперед стану "правиться на монастырь",
обратно - сперва на коричневую церковь, потом на голубую, которая на
Главном проспекте. Это было признано удовлетворительным, и мама попросила
кухарку Парасковьюшку:
- Сделай милость, пригляди за нашим-то! И мне было приятно, когда
Парасковьюшка кивала головой и говорила:
- Как без этого! Своих ребят растила, понимаю. Будь в спокое, догляжу.
Это обещание, помню, успокоило меня больше всего, вероятно, потому, что
Парасковьюшка ближе других стояла к тому кругу людей, с которыми я
разлучался.
Отец при прощании посоветовал;
- Ты, Егорша, в городе-то с оглядкой действуй. На городской штиль живут.
Вроде постоялого двора тут у них. Без спросу полешко построгаться не
возьмешь. Разговор может выйти. Ты и остерегайся,- и после этого утешил: -
По снегу-то мать либо оба приедем. Никита Савельич обещал похлопотать.
Может, тебя в общежитие примут.
Дальше оставалось позавидовать Чалку, который с заметным оживлением
направился домой.
Вскоре я нашел в Верх-Исетске своего настоящего друга. Встреча вышла
случайной, и потом мы оба удивлялись, почему не знали друг друга раньше,
хотя жили буквально через дом.
Занятия в училище кончались без четверти два, но я все еще не переставал
удивляться чудесам города, застаивался подолгу около разных магазинов.
Все эти наблюдения над удивительной жизнью города занимали ежедневно часа
два, и в Верх-Исетск обычно приходил в пятом часу. Раз так добрался до
Разъезжей улицы, которую уж стал называть своей. У домика на углу первого
переулка стояли трое ребят. Двое совсем одинакового роста, а третий
поменьше. Все трое усердно "пушат" камнями в рыжего мальчика, а тот, что
поменьше, кричит:
Мишка Рыжак проглотил пятак, Сел на семишник, поехал на девишник!
Понятно, что человек, обвиняемый в столь диких поступках, должен был
защищаться, и рыжий мальчик стойко боролся против своих врагов. Ловко
увертываясь от летевших камней, он кидал ответные и каждый раз приговаривал:
- Получай, стервы!
Было видно, что рыжий не нагибался, не искал камней: имел достаточный запас
в карманах. Такая хозяйственность мне понравилась, но позиция у него была
из рук вон плоха. Он стоял на открытом месте, а его враги расположились
против окон дома. Рыжему приходилось бить по ногам, так как всякому
известно, что залепить камнем в лоб гораздо менее ответственно, чем разбить
стекло. Стойкость Рыжака и подлый прием его врагов, укрывавшихся под
защитой окон, естественно, располагали меня в пользу одиночного бойца, но я
все-таки вовсе не думал принимать участия в этом столкновении, чувствовал
себя "проходящим" и попросил:
- Эй, погодите фуряться , дайте пройти! В ответ получил насмешку:
- "Фуряться"! Из какой деревни выехал? Говорить не научился, а тоже с
книжками ходит! Мальчик поменьше ростом заболтал:
- Фурялка, нырялка, наскочил на палку!
После такого незаслуженного оскорбления мне оставалось только
присоединиться к Рыжему. Запас камней в карманах у меня тоже на всякий
случай имелся, но я решил применить против "подокошечников" испытанный
контрприем: засунув книжки за пояс, ухватил увесистый камень с дороги и что
было силы бабахнул в ворота. Отдача получилась обычная: из калитки выбежал
представитель больших. Это оказалась высокая костлявая старуха. Ребята
побольше, не желая, видимо, попасть под руку при разборе дела, кинулись в
переулок, а маленький остался, будто его не касалось. Мы со своим союзником
отбежали на некоторое расстояние и остановились до выяснения вопроса.
Старуха первым делом закричала на Мишу:
- Ты что, рестант, делаешь?
- Своих сперва уйми! - ответил мой союзник и добавил: - Проходу людям не
дают! Мальчик вон идет из школы, никого не задевает, а они давай в него
камнями кидаться. Я и бухнул в ворота, чтоб ты вышла.
- Я тебе покажу бухать! - погрозила старуха, А маленький закричал:
- Врет он, рыжа кожа! Это он Васю нашего избил! Синяков ему, помнишь,
насадил? За четвертым переулком живут. Еремеев ему фамилия.
- Да знаю я,- отозвалась старуха.- А этот чей? - указала она на меня.
- Приезжий какой-то. С гимназистом каждое утро мимо ходит. Учится, видно.
Видишь - без обеда оставили: этак поздно домой идет.
Такая клевета требовала немедленного вмешательства, но я смолчал, ожидая,
как кончится дело о моей полной непричастности. Когда Миша объявил, что это
он бросил камнем в ворота, я подумал:
"Вот настоящий товарищ! Не выдаст. С таким бы дружить!" Наш враг поспешил
выяснить и этот вопрос:
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия