Видел газелей и птиц, умиравших, попав к людям.
огонек, которым ты жил -- он светил тебе даже сквозь стены, -- может
случиться так, что ты не захочешь жить.
нем возлюбленная будет ждать тебя, подобно зерну, спрятанному в житнице. И
вот ты живешь и живешь, ибо нет предела терпению.
всегда тебе в помощь, пусть далекая, пусть спящая.
если умерло твое божество. Оно питает тебя жизнью. И жив ты только тем,
из-за чего готов умереть.
поколения в поколение. Научишь своих детей распознавать любимое лицо в
рутине вещности, царство -- в дробности гор, домов и стад, ибо только
царство и возможно любить.
путь, кладь, повозка, -- а царству Ты тоже в подчинении у царства. И если
царство воплощено, ты готов умереть, защищая его целостность.
-- то, что взращивается тобой, та картина, что возникла благодаря тебе и
благодаря которой ты сбываешься. Ты творишь ее целостность, она -- и есть ты
сам.
передать ее другому. Трудно говорить и о возлюбленной. Ты назвал мне ее имя,
но именем не пробудить во мне любви. Я должен ее увидеть. Обозначить,
выявить твое царство могут только твои труды. Не слова.
величия. Я окликнул кедр в тебе, и он встрепенулся смолистой хвоей.
я не знаю. Но когда кормежку приносят в стойло, какому богу ты захочешь
служить?
беречь глаза. Глаза им больше не в помощь. Ты остановил преображение.
преобразиться. Можешь пробудить страсть к вышитым пеленам. И они сделаются
сундуком, хранящим пелены. Как пробудить в них жажду к снованию иголки?
Только такая жажда -- жажда по-настоящему жить.
пряхами. Я заметил: дают им мало, спрашивают с них много.
тот, кто обирает гусениц у себя в саду. И та, что вышивает золотой ниткой,
свет нитки едва мерцает, но вышивальщица украшает своего Господа, и Господь
в расшитых одеждах бдит над ней и оделяет ее Своим светом.
вещество вещности различать целостную картину. Длить жизнь богов. В чем
прелесть игры в шахматы? В подчинении правилам. Но ты хочешь снабдить
игроков рабами, которые бы выигрывали за них.
получая их, люди плачут или смеются, -- но ты удивлен, почему к твоим
письмам люди так равнодушны.
нужно вырастить игрока. Чтобы любили, должна существовать жажда любви. Богу
нужен алтарь. Принуждая моих дозорных ходить сто шагов туда и сто обратно по
крепостной стене, я строю в них царство.
CXCV
все, даже мускулы. Поэзия -- мое священнодействие.
торжественное шествие по дням года -- тоже поступки, только другого рода.
почувствовать, пусть едва ощутимо, благо преображения и позволив на него
надеяться.
не почерпнуть. Конечно, можно исполнить обряд и не очнуться, не пуститься в
рост. Душевная скупость легко отстранится от благородства, таящегося в
обряде.
как не рассчитываю, что мой дозорный в каждый свой час будет исполнен
усердия к царству. Мне достаточно, если среди многих часов один будет моим.
И может случиться, что дозорного, от которого я не требую неустанного
усердия, в час, когда он мечтает об ужине, посетит озарение, ибо дух не бдит
неусыпно, иначе ты ослепнешь, но морю придает смысл черная жемчужина,
неведомо кем и когда найденная, году придает смысл праздник, а жизни --
смерть.
сердце? Во время военных походов я видел, как черный колдун, обуянный
жадностью, заставлял свое племя приносить дары деревянной палке, выкрашенной
в зеленый цвет.
сотворил жизнь.
CXCVI
можно ли от дарения ждать урожая, снять его и сложить про запас? Одаряя
вновь и вновь, ты одушевляешь и длишь привязанность. Если ты не даришь
больше, ты уже как будто и не дарил никогда. Ты говоришь: "Я дарил вчера, и
со мной благодарность за эту заслугу". Я отвечу: "Заслуга эта была бы твоей,
если б вчера ты умер. Но ты жив. Весомо лишь то, с чем уходишь в смерть. Из
благородного человека, каким ты был вчера, ты сделался сегодня скупердяем.
Сегодня умрет скупердяй".
этим деревом, оно сделалось твоим долгом. Но вот ты, корень, говоришь:
"Больно много я потратил соков!" А дерево засохло. Так ли уж лестна корню
благодарность от смерти?
Не может дозорный ходить по стене про запас. Не складывает в запас биения
твое сердце. Житница не запас -- перевалка. Ты удобряешь землю и вместе с
тем ее обираешь. И ошибаешься относительно всего на свете. Отдохновение от
трудов созидания представляется тебе музейным залом, полным творений. В тот
же зал ты хочешь поместить и свой народ. Но нет вещей, нет творений самих по
себе. Вещь зависит от языка того, кто о ней говорит. Для ловца жемчуга,
куртизанки и торговца черная жемчужина -- три разные, не похожие друг на
друга вещи. Алмаз -- драгоценность, когда ты его нашел, когда продал,
подарил, потерял, отыскал, когда он сияет в диадеме, украшая праздник В
череде будних дней алмаз -- та же галька. Об этом прекрасно знает владелица
алмаза. Она запирает его в шкатулку и прячет далеко-далеко -- пусть спит. В
день рождения короля она достанет его. Он будет олицетворением его гордости.
Она получила его в день свадьбы. Он был олицетворением любви. Когда-то он
был олицетворенным чудом для старателя, старатель разбил породу и увидел
алмаз. Цветы радуют глаз. Но самые прекрасные цветы я бросил в море, поминая
погибших. Их не увидел никто.
"Я тот самый, кто..." Будь он мертв, я согласился бы почтить его. Никогда
мой друг, единственный подлинный геометр, не перечислял своих заслуг. Он был
служителем при треугольниках, садовником в саду символов. Однажды вечером я
сказал ему: "Ты должен гордиться своими трудами, ты столько дал людям..."
Помолчав, он ответил: "Разве дело в том, чтобы давать? Дающие, получающие --
что мне до них? Разве восхищает ненасытность князя, который требует и
требует себе жертв? Восхищают те, кто согласен стать жертвой? Получается,
что величие князя попирает величие подданных. Получается, что нужно выбирать
между одним величием и другим. Но если князь меня унижает, я презираю его.
Тогда как, если я принадлежу дому князя, его долг возвышать меня. Величие
моего государя в моем величии.
размышляет о треугольниках. С моей помощью люди думают о геометрии. А я с их
помощью ем каждый день хлеб. Пью молоко их коз. Обуваюсь в кожу их волов.
чего больше: отданного или полученного? Чем больше я отдаю, тем больше
получаю. И царство мое становится все благороднее. Грубый торгаш и тот не
минует дарения. И он не в силах замкнуть свою жизнь собой. Он находит себе
куртизанку, дарит ей бесценные изумруды. Куртизанка блистает. И он чувствует
себя в ореоле ее блеска. Ему приятен светящийся ореол. Но он мало чем
обогатился, став слугой куртизанки. Другой отдал себя королю. "Чей ты?" --
"Королевский". И воистину просиял".
CXCVII
Я говорил тебе уже о дородном министре с пухлыми веками, том самом, что
предал меня и под пытками отрекался и клятвопреступничал, предавая и самого
себя тоже. Да и как ему было не предать и себя, и меня? Если ты принадлежишь
дому, царству, Богу, ценой собственной жизни ты спасешь собственную суть.
Скупец так принадлежит своим сокровищам. Редкостный бриллиант стал для него