действительно ходят. При этом одна марка должна стоить столько, сколько
определенная мера ржи; но за последние годы было так много всяких слухов,
что им уже перестали верить.
достоверных источников. А потом ржаную марку заменят золотой. Таково решение
правительства.
биллион инфляционных марок будет равняться одной золотой марке.
плясать от печки?
Георга я не решаюсь взглянуть.
словно расплывается передо мной. Потом я слышу, как Георг говорит:
самообладанием. - С ним всегда связано несколько других.
предал, оттого что не мог не предать, и он это понимает. Он ведь
остается здесь.
берлинскими светскими дамами и знаменитыми актрисами.
вино? - спрашивает он. - Ведь я только что спас вам жизнь.
всегда кого-то убивает. Даже если и не догадывается об этом.
мной. Мне необходимо что-нибудь выпить.
Отделался от него?
спасена. А многих - не была.
кто его знает, искренне ли это.
говорил об этом. Тебе хотелось сэкономить твое проклятое вино.
же! - Из глаз Эдуарда вот-вот польются слезы. - Он спас мне жизнь.
конторе? Хорошо!
Георг.
определить.
Ну кто бы подумал! Через всю войну прошел, а теперь вот дело секунды - и он
лежит мертвый.
бутылку того вина, в котором ты ему всегда отказывал.
переваливаясь.
прожил на несколько лет больше, чем можно было предполагать в тысяча
девятьсот семнадцатом году.
делаем.
вино!
мимоза и хлыст, как безумен я был, желая владеть тобой! Разве ветер запрешь?
Чем он станет? Затхлым воздухом. Иди, иди своим путем, ходи по театрам и
концертам, пусть твоим мужем станет офицер запаса, директор банка или
инфляционный герой, иди, юность, ибо ты покидаешь только того, кто хочет
тебя покинуть, ты - знамя, которое трепещет, но не дается в руки, ты - парус
в синеве небес, фата-моргана, игра пестрых слов, иди, Изабелла, иди, моя
запоздавшая, настигнутая, из довоенных лет пришедшая, слишком много
узнавшая, не по годам умудренная юность, уходите вы обе, и я уйду, нам не за
что упрекать друг друга, и хоть разойдемся мы в разные стороны, но и это
только так кажется, ведь смерть не обманешь, ее только можно выдержать.
Прощай! Каждый день какая-то часть нас самих умирает, но и каждый день мы
живем немного дольше, вы мне это открыли, и я не забуду, что нет
уничтожения, и тот, кто ничего не хочет удержать, владеет всем;
прощайте, целую вас моими пустыми губами, сжимаю вас в объятиях, которые не
смогли вас удержать, прощайте, прощайте, вы, живущие во мне до тех пор, пока
я вас не забуду...
видны все корпуса лечебницы. В кармане у меня хрустит чек на твердую валюту:
на тридцать полноценных швейцарских франков. Чудеса не прекращаются:
швейцарская газета, которую я уже два года бомбардирую своими стихами, в
припадке безумия приняла один и сейчас же прислала мне чек. Я уже заходил в
банк - все в порядке. Управляющий банком немедленно предложил мне оплатить
этот чек черными марками. Я ношу чек в нагрудном кармане, возле сердца. Он
опоздал на несколько дней. Я смог бы тогда купить на него новый костюм и
белую рубашку, иметь элегантную внешность и в таком виде предстать перед
дамами Терговен. Но я уезжаю! Посвистывает декабрьский ветер, чек
похрустывает, я сижу здесь, внизу, на скамейке в воображаемом смокинге и
лакированных туфлях, которые мне обещал Карл Бриль, хвалю Господа и обожаю
тебя, Изабелла! В боковом кармане у меня небрежно засунутый тончайший
батистовый платок, я - путешествующий капиталист, "Красная мельница" у моих
ног; если захочу, в моей руке блеснет шампанское бесстрашных пьяниц, всегда
недостаточно пьяных, напиток фельдфебеля Кнопфа, которым он заставил смерть
обратиться в бегство; и я пью, глядя на серую стену, за которой находишься
ты, Изабелла, ты, юность, с твоей матерью, с бухгалтером Господа Бога
Бодендиком, с командиром разума Вернике, с великим смятением и вечной
войной; я пью и смотрю влево: там окружной родильный дом, в нескольких окнах
еще горит свет, матери родят, и меня вдруг изумляет, как близко стоит
родильный дом от лечебницы для душевнобольных; я знаю этот дом, должен
знать, ведь я же в нем родился, но до сих пор об этом как-то не думал!
Приветствую и тебя, знакомое убежище, улей плодовитости, мою мать привезли
сюда оттого, что родители были бедны, а здесь рожали бесплатно, если роды
принимали учащиеся - будущие акушерки; таким образом, я уже при своем
рождении послужил науке! Приветствую архитектора, который с таким
глубокомыслием построил тебя, родильный дом, почти рядом с другим домом!
Вероятно, в этом не было никакой иронии, ибо лучшие остроты на свете
говорятся серьезными людьми, которые на виду. Во всяком случае - да
здравствует наш разум, но не будем чересчур гордиться им и не будем в нем
слишком уверены! Ты, Изабелла, получила его обратно, этот дар данайцев, а
наверху сидит Вернике и радуется, и он прав. Но каждая правота - это шаг к
смерти. И тот, кто прав, всегда становится черным обелиском! Надгробным
Курылев Олег
Березин Федор
Ильин Андрей
Белов Вольф
Шилова Юлия