спустил ноги на пол (ноги, затянутые в еще не виданные Евгением штаны из
трехцветной матрасовки), встал на корточки перед телепатией ошарашенным
Штучкой и попросил, пальцем указывая предмет:
предложил другую тональность.
случайного попутчика.
через полчаса,- а зовут тебя как?
заветных билета.
"Букет" можно считать состоявшимся. За голосистую, практичную и вероломную
Мару Евгений получил беспардонного бессребреника Яниса, на вопрос
самоуверенного поэта "А вы блюз (да, блюз) сыграть смогли бы?" имевшего
право без колебаний ответить: "Запросто".
недоразумения.
Жениа,- сказал, руку положив на доверчивое плечо,- это ловушка для
простаков.
"Комсомольская", они собирались ехать в согласии с магической, Грачику час
назад путь указавшей стрелкой. Правда, не до "Университета" и не до
"Спортивной", а до бывшего "Охотного ряда", где рассчитывали, сделав
пересадку, успеть на площадь трех театров и двух ресторанов, надеялись
перехватить чумного Борька, барабанщика из хунвэйбинской забегаловки с
подачей холодной осетрины, Борька, имевшего право звать Яниса Кеглей,
водителя старинного "опель-москвича", человека, гораздо раньше Жени Агапова
предложившего:
Отечества?
Как Эглэ углядел за желтым окном тормозящего у противоположной платформы
состава четыре великолепных профиля, загадка магнетизма той золотой поры,
важно одно - сумел и увлек за собои Штучку. а когда сошлась за их спинами
бестрепетно черная резина, ткнул пальцем в бок и поделился восторгом:
майке с нитками первобытных бус. удлинявшихся, вытягивавшихся от вожделения
коснуться, дотронуться, лизнуть игривый хлопчатобумажный хвостик, выбившийся
нечаянно из-под обруча линялого денима. Она стояла совсем рядом и к
вишневому, с буквами NY слитому сердечку прижимала конверт с коротким словом
doors.
славных преследователей, замеченных еще в вагоне метро. Она обернулась.
разборчивости,- меня зовут Янис, а это мой друг Женя.
поклонился.
чудесных глаз бросает рыжий метис на чашу весов.
вдохновения добавляет Евгений, определенно, решившую дело в пользу двух
балбесов толику образованности.
Штукенция.
покраснеть и что-то мелкое приняться искать в карманах, сначала в одном, а
потом и в двух одновременно.
Лужниках. В комнате, в зеленом полумраке тополиной листвы, среди книг,
беспорядочно громоздившихся тут и там, поражавших фитами и ятями утраченной
орфографии, под портретом горбоносой женщины холодного Альтмана они сидели
втроем на полу, Моррисон им пел, Манцарек соревновался с Кригером, а Денсмор
не давал никому расслабиться, и когда наконец безумец воззвал:
бусы, сняла через голову сиреневую майку червонной масти...
пластинки записывал на студии Chess, когда сам Женя по воскресеньем в родном
южносибирском горсаду, недооценив свежесть пива, путал такты, не только
спустя пятнадцать лет, в эпоху кооперативного бума, казалась Штучке та
длинная ночь самой счастливой в жизни.
украинской ночи, прочь от Полярной звезды, когда от игр, пробуждаемых
дорогой и воспоминаниями, непрошеные слезы выкатывались из глаз, и тогда
считал Евгений этот вечер прекрасным.
полуночи остановивший прохожего у входа на станцию метро "Юго-западная".
Свиря дышал чем-то сладким и невыразимо липким, его глаза стеклянно
поблескивали, а загипсованная рука (да-да), слетев с грязной перевязи,
неуклюже висела вдоль тела.
беспредела в больничной куртке и тапочках? Эту тайну Свиря не раскрыл
никому. Просто не помнил, как не помнил, что спрошенный им: "Скажите, здесь
доеду в Лужники?" - молодой человек (Боже, Юра Постников), не менее
зловонные пары выпускавший сквозь губы и ноздри, но одетый в белую рубаху и
подвязанный красным галстуком, коротким и безжалостным движением ударил его
по лицу.
ВЫНУЛ ФИГУ ИЗ КАРМАНА
тропического нрава, многоводный ливень, темные тучи наплывали на золотые
шпили краснозвездных домов послевоенной готики, и готовые уже в десять
ноль-ноль перейти к решительным действиям людские цепи, сомкнутые вокруг
лужниковского парка, тысячами глаз обозревали разверзнуться грозившие хляби,
множеством пальцев теребили в нетерпении плащ-палатки, распределенные из
расчета одна на троих, и вслушивались, вслушивались, наполняя сердца
праведным гневом, в неправдоподобную вакханалию неистовых, над кронами древ
рассыпавшихся звуков.
воздушные перья, грозил нарушить четкость квадратно-гнездового метода
ликвидации неорганизованных скоплений человеческих тел, и рука, лежавшая на
рубильнике, должная обесточить гром вселенский порождающий "аппарат",
буйствовавший на помосте у плавательного бассейна, и тем самым
сигнализировать "вперед", покоилась на черном эбоните, в важная и
расслаблениая.
той затянувшейся паузе меж концентрацией сил и выдвижением. Есть мнение,
будто из тщательно замаскированного укрытия, бессовестно пользуясь
достижениями наукоемкой технологии, смотрели на беснующуюся площадь
кинокамеры одной, все в превратном свете изображающей телекомпании, и потому
весьма нетактично и даже непатриотично утверждать, будто бы дождь, вода,
зависшая над головами решительных мужчин, конденсат из кислорода и водорода
в пропорции один к двум, мог их устрашить, нет, соображения иного, высшего
порядка руководили рыцарями без страха и упрека.
дневным зноем флору и фауну, сизые облака лишь ускорили сгущение сумерек и
сделали бессильным недоброжелательство напрасно скандала ждавших линз, и,
когда синева стала непроницаемой (в самом начале двенадцатого), разом,
одновременно, внезапно и неожиданно погасли все парковые фонари и красные
Ьеаg'овские глазки перестали светиться, и голос гитары сел, и голос певца
осип.
тревожно и растерянно взвывшую толпу надвое, натрое, молниеносно, отделяя
руку от руки, плечо от плеча, тесня, сминая и направляя в распахнутые двери
рядами у выходов выстроившихся автофургонов, принялись за дело застоявшиеся
люди и кони.
понукаемый, не натыкался на пластиковые щиты, не кричал в отчаянии в лицо
безжалостному свету. И этим везунком, подумать только, оказался наш вечно
попадающий впросак Грачик. Лысый лежал без движения на теплой земле,
прижимал дрожащий живот к ее теплому травяному пузу, молчал и ждал,
сердобольно укрытый ветвями, когда увидят, потащат за ноги. за руки, ждал, и
кровь закипала, густела и спекалась на его нижней губе.
романтику, иную cyдьбу? Стыдливость, воспитание, господа, коим блистал он
перед нами на протяжении всех этих шести дней.
порванной неуемным плектром. Да. за несколько минут до команды "пошли" стих