Чтение 82–й страницы книги ~Умножающий печаль~

ночевала под родительским кровом. Поговори с отцом и втолкуй ему это твердо.
Никогда и ни с кем ни в какой Теплый Стан не ездила и не знаешь, где он
находится. На любой вопрос, который тебе не понравится или покажется
затруднительным, отвечай - не помню! Не помню, не видела, не знаю...
Поняла?

- Не помню! Не помню, не видела, не знаю! - бойко отрапортовала барышня.

Серега покачал головой:

- Не остроумничай, остроумица моя, девица Остроумова...

Потом мы приехали к ней домой, Лена упорхнула в душ, Серега отправился на
кухню варить кофе, а Лора наконец оттаяла совсем и несокрушимо мягко
сообщила мне:

- Кот, любимый, я уезжаю.

- Куда? - не смог я подключиться. - Когда?

- Сегодня. Я тебе говорила... ты, наверное, не помнишь... у меня друзья
живут в деревне...

- В глуши, в Саратове?.. - задохнулся я.

- Под Брянском. Я бывала у них...

- Лора, там же необитаемая жизнь! Ты уверена, что из нас выйдут Робинзоны
Крузы? Томом Крузом я еще могу попробовать! А Робинзоном - ну ни за что! Ну
просто никогда!

- Кот, ты не понял меня... Я одна поеду.

- Яблочко мое, ты боишься?

- Нет, Кот, уже не боюсь... Но сейчас я тебе не помощник, не подруга.
Гиря на ногах, камень на шее... Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня с
досадой. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне с радостью...

Вошел Серега с кофейником, и я сразу запросил его:

- Слушай, командир, Лора хочет свалить в деревню... Это же дичь!..

- Где деревня? Далеко? - деловито осведомился Серега, разливая по чашкам
кофе.

- В Брянской области, недалеко от Жиздры, - сказала Лора. - Там у меня
друзья фермерствуют в выморочной деревне...

Не очень долго раздумывал мой друган, поведал с солдатской искренностью:

- Лора, вам, пока суд да дело, все равно возвращаться домой нельзя. Лена
соберет для вас необходимые на первое время вещички. Сегодня же надо ехать!
- отрубил Серега, как судебный исполнитель.

Я еще только возбух, чтобы сказать пару ласковых, а Серега развернулся на
каблуках и уперся в меня свирепо:

- Лучше помолчи! Лора дело говорит. Мы не контролируем ситуацию, мы бежим
и прячемся. И не выеживайся! Попробуй понять, что Серебровский - это не наш
бывший дружок Хитрый Пес. Это совсем другой, неизвестный нам человек... - Он
постоял, подумал, будто вспоминал что-то, а потом медленно проговорил: - И,
если хочешь, можешь меня не уважать... Но я часто, со стыдом и болью, ловлю
себя на том, что боюсь его...

Я подошел, обнял его за плечи, спросил растерянно:

- Верный Конь, он что, сломал тебя?

А Серега покачал головой:

- Дело не во мне. Он и такие, как он, сломали мир...

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

УТРЕННИЙ СОН

Утром, совсем рано, еще не рассвело по-настоящему, ко мне пришла Марина.
Нырнула под простыню, обняла меня, прижалась, и тягота моя, страдание и боль
мгновенно утонули, растворились в половодье острого счастливого наслаждения.

Я слышал ее тихо рокочущий голос, смотрел на эти приоткрытые для поцелуя
губы с чувственно-нежным разрезом, прикрытые сумраком ресниц глаза - и,
безумея, я не воспринимал смысл ее слов, я был с ней, в ней, и мне было все
безразлично, и со всем я был заранее согласен. Жаркий, бредовый, сладкий
лепет, адреналин, бормочущий в крови, как весенний ручей...

- Санечка, давай плюнем на все. Бросим, забудем... Сделаем другую
жизнь...

- Да...

- В богатстве нет ни смысла, ни кайфа. Есть только азарт движения наверх.

- Да...

- Ты все уже сделал... Ты все всем везде доказал... Дальше - пустота,
дальше - больше горестей и потерь.

- Да...

- Ты и так почти один... Вчерашняя толпа - не родня, не друзья, это
противные статисты, исходящий реквизит. Еще не поздно вернуться в люди...

- Да...

- Ты - умный, талантливый, сильный... Ты можешь все. Стряхни наваждение.

- Да...

- Вокруг - огромный, сказочный мир. Давай обойдем его... Давай подружимся
с людьми, которые не зависят от твоей власти и денег... Ты еще не изведал
счастья бескорыстной раздачи добра.

- Да...

- И губернатором тебе не надо быть - ты больше любого губернатора. Поверь
мне, у нас губернатором человека можно называть только в насмешку. Бетховен,
узнав о коронации Наполеона, в ужасе закричал: "Боже, какое снижение вкуса!"

- Да, моя любимая...

- Вся твоя жизнь и так сплошное Ватерлоо, и это звучит не ода "К
радости", а Реквием... Остановись, Саша...

- Да...

- Ты сделал свое имя нарицательным, и обозначает оно - деньги!.. Ты стал
первосвященником дьявольской религии, где веру заменяет жадный азарт. Это
дорога в ад.

- Да. А что такое ад?

- Это твоя жизнь, помноженная на бесконечность...

- Да, наверное...

Господи, как невыносимо остро я любил ее в этот момент!..

Какое волнующее недостоверное блаженство!

Короткое счастье, как вздох, - она ведь мне врет. Не знаю, в чем ложь - в
чувствах, мыслях, обстоятельствах, планах, намерениях, мотивах.

Но она меня сейчас обманывает. Пытается обмануть. Хотя меня обмануть
нельзя, потому что я, пролетая сквозь детали, как безмозглый детектор лжи,
как электронный полиграф, все равно сразу фиксирую недостоверность
поступающей информации. В системе - сбой! Правильный ответ невозможен...

Не знаю почему, не понимаю зачем, но она хочет обмануть меня. Может быть,
уводит за собой, стаскивает со следа? Не знаю.

Но я ее люблю и счастлив прикосновением к ней. Все разумею, все понимаю,
а сделать ничего не могу. Да и понимать-то нечего, потому что разум и любовь
- непересекающиеся поля, сходящиеся параллели, эмоциональная геометрия
Лобачевского.

А иначе как объяснить, что Пушкин, умнейший в русской истории человек,
любил беспамятно пустую хорошенькую бабенку, которая его в грош не ставила и
стеснялась его, а страстно обожала, наоборот, здорового блондинистого
кавалергарда и не угомонилась, сука, пока не погубила единственного,
избранника, гения, пришельца...

Глупо рассуждать об уме и любви, когда в твоих объятиях женщина, которая
делает абсолютно неинтересным для тебя существование остальных трех
миллиардов баб на земле...

Раздался телефонный звонок. Снова, и снова, и снова рвала утреннюю тишину
тревожная трель, сигнал тревоги, знак беды.

- Не бери трубку, - испуганно сказала Марина.

- Этот номер знают всего три человека... В пять утра? Включил с
ненавистью и страхом телефон и услышал голос человека ј3 - аппарат
Президента.

- Александр Игнатьич, примите меры, если поспеваете... Сегодня - занавес.
Ресурсы исчерпаны... Так сказать, технический дефолт...

Так, лавина поехала вниз. Положил трубку.

- У тебя проблемы? - спросила Марина.

- Да. Сегодня они станут проблемами всей страны...

Гул в голове. Руки немного дрожат. Я встал и начал быстро собираться.
Телефонный звонок вышвырнул меня из пространства счастья, он отсек все
предыдущее, как гильотина отрубает и мечты, и воспоминания.

И снова зазвенел телефон. Многовато для закрытой линии в рассветный час!
Рванул трубку - человек ј2, Сафонов.

- Александр Игнатьич! Наш боец ненормальный, Серега Ордынцев, час назад
уложил "бетимпексовский" патруль, который захватил Кота.

- Ордынцев?

- Вот именно...

- А где Кот?

- Я же говорю - его Ордынцев увез из Теплого Стана... Наш человек
наблюдал.

- Только этого еще мне не хватало сегодня! У вас связь с Ордынцевым есть?

- Он отключил мобильник. Но мы его ведем, - заверил Сафонов. - Я уверен,
он повез его к Ленке Остроумовой...

- К Лене? Остроумовой? Странно, - удивился я. - У него радиомаяк есть?

- Есть. Но я ничего не предпринимал - жду ваших указаний...

- Какие ты ждешь указания, Кузьмич? Я тебе вчера сказал - мне эта история
уже поперек глотки! Сегодня же реши этот вопрос...

- Мне надо знать меру допустимых решений!

- Ты что, старая министерская крыса, ждешь от меня письменных резолюций?
- взбесился я окончательно. - Не играй со мной! Я сказал - решить! Вот и
действуй - по обстоятельствам...

- Есть! Решим по обстоятельствам!

Я обернулся - Марина лежала ничком, закопавшись лицом в подушки. Как в
обмороке, как в коматозном сне.

Уже одетый, присел рядом с ней на край кровати, погладил ее нежно:

- Марина, сегодня ужасный день... Надо пережить его. Я должен выстоять
сегодня... Потом мы сделаем все так, как ты говоришь. Я готов...

Ничего не ответила. Не пошевелилась. Ладно, надо пережить сегодняшний