Чтение 82–й страницы книги ~Полет ворона~

- Сестра! - вдруг каким-то бабьим голосом заверещал центурион. - Сестра!

Серое небо треснуло, как оберточная бумага, и в разрыве показалась
громадная рука. Пальцы расширяли брешь, в которую бил яркий белый свет.
Крохотный центурион поднял игрушечные ручки, закрываясь от света, глинистый
берег таял, как во сне, а рука опускалась все ниже и ниже, пока не коснулась
Таниного лба.

И Таня открыла глаза.

Над ней стояла женщина в белом халате и держала руку у нее на лбу. А над
женщиной плыл белый, в трещинках, потолок.

- Где я? - прошептала Таня.

- А в больничке, милая, - сказала медсестра. - Склифосовского знаешь? Ну
вот там.

- А этот... Божественный Скривнус?., Он хотел сожрать меня...

- Это, милая, наркоз у тебя отходит. После операции.

- Какой еще операции?

Таня попыталась сесть, но слабость отбросила ее голову на подушку.

- Не надо, милая, капельницу собьешь еще... А про операцию тебе завтра
доктор расскажет. Сегодня поздно уже, домой пошел он.

Таня застонала.

- Слушайте, - сказала она. - Мне нужно рассказать. Срочно. Произошло
ужасное. Позвоните в милицию, пусть пришлют кого-нибудь.

- Так были уже. И из милиции, и из прокуратуры. Телефончик в
ординаторской оставили. Просили позвонить, как ты в сознание придешь.

- Звоните, - сказала Таня.

Медсестра с сомнением посмотрела на нее.

- А не торопишься? Может, до завтра погодим.

- Нет. Мне надо срочно... Только вот...

- Что, милая?

- Водички бы. И покурить.

Медсестра улыбнулась и достала из кармана пачку "Столичных".

- Специально для послеоперационных держим, - сказала она, вставляя
сигарету Тане в рот и зажигая спичку. - Раньше с этим строго было - нельзя,
и все тут. Только много больных, которые курящие были, через этот запрет
после операции концы отдавали. И вышел новый указ: курящим курить давать.

Таня с наслаждением затянулась.

- Сколько я здесь?

- Не знаю, миленькая. Только сегодня заступила. А в прошлое мое дежурство
тебя еще не было. Так что, может, вчера, а может, позавчера... Впрочем,
погоди, оперировали тебя под утро, значит, скорее всего, ночью привезли - и
сразу под нож. У нас профиль такой - час промедлишь, и можно больного на
девятое отделение переводить.

- Девятое отделение - это что?

- Морг, милая.

Таня передернулась.

- Пожалуйста, позвоните им. Скажите, что я готова говорить,

Ночью Таня не могла заснуть, металась. Болел низ живота и особенно левая
лодыжка. Таня исхитрилась поднять больную ногу и в свете ночника разглядела,
что лодыжка опухла и потемнела. В метаниях своих Таня случайно вырвала из
себя катетер и намочила кровать. К счастью, поверх простыни была положена
клеенка, так что белье менять не пришлось. Пришла медсестра, поцо-кала
языком, вправила трубочку обратно и вкатила Тане мощный успокаивающий укол.
Он подействовал не сразу, и Таня только под утро забылась тяжелым черным
сном.

Утром обещал приехать следователь, которому накануне по просьбе Тани
позвонила медсестра. Но сначала у нее был очень неприятный разговор с
лечащим врачом.

- Поздравляю вас, Татьяна Валентиновна, - жизнерадостно начал врач.

- С чем? - озадаченно спросила Таня.

- Со вторым рождением, - сказал врач. - Ведь мы вас с того света
вытянули. Еще каких-нибудь полчаса - и все.

- Я не понимаю, - сказала Таня. - Что со мной было?

- Кровотечение. Сильнейшее. На данный момент своей крови в вас не более
двадцати процентов.

- Но я ничего не заметила. То есть, конечно, я была вся в крови, но это
чужая кровь, не моя...

- И ваша тоже... Понимаете, то ли от нервного потрясения, то ли от травмы
у вас произошел выкидыш, вызвавший кровотечение...

- Погодите, какой выкидыш? - Таня приподняла голову и взглянула в глаза
врачу. - Вы хотите сказать, что я?..

- Да, примерно пять-шесть недель, - сказал врач. - Странно, что вы не
заметили... К сожалению, такого рода случаи без последствий не обходятся.
Пришлось делать срочную операцию и...

Врач замолчал.

- И что? - встревоженно спросила Таня. - Говорите же! ,

- И...Ну, во6щем, теперь вы не сможете иметь детей...

- Как?!

- Видите ли, пришлось перекрыть трубы и удалить придатки практически
целиком.

Таня заплакала. Врач положил ей руку на плечо.

- Ну, не убивайтесь так... Матку мы вам сохранили, а вы еще молодая. Бог
даст, доживете до тех дней, когда придумают что-нибудь... по части
искусственного оплодотворения. Теоретически у вас еще есть шанс...

Он еще что-то говорил ей, но Таня не слушала. Все. Теперь она - пустоцвет
до конца дней своих... И никогда не придется ей... Господи, за что? За что?

Дура, надо было рожать! Хоть от Ваньки, а лучше того еще раньше - от
Жени. Ну, помаялась бы, помыкалась молодой матерью-одиночкой, зато теперь не
было бы этого холодного ужаса, этой черной пустоты внутри. Ведь никогда уже,
никогда...

Разговор со следователем, приехавшим через четыре часа, когда Таня уже
немного успокоилась, радости не прибавил. Следователь оказался (оказалась)
некрасивой плоскогрудой брюнеткой, постарше Тани от силы года на два.
Говорила она строго протокольным тоном, а в глазах сверкали нехорошие
огоньки. Она уселась на табурет, разложила на тумбочке бланк протокола и
принялась задавать вопросы в строгом соответствии с обозначенными пунктами:
фамилия, имя, отчество, год и место рождения, род занятий, пол - последний
вопрос следователь задала серьезно. Далее она потребовала от Тани изложить
все обстоятельства дела и проворно записывала каждое ее слово, изредка
прерываясь на вопросы и замечания типа:

- Ну и тумбочки тут у вас. Невозможно записывать! При этом так смотрела
на Таню, будто именно она повинна в неудобности больничных тумбочек. Вопросы
были въедливые, с неприятным подтекстом - следователь словно пыталась
уличить Таню во лжи и с каким-то подчеркнутым удовлетворением вносила в
протокол те моменты, когда Таня отвечала с неуверенностью или вообще
затруднялась с ответом: точный адрес дачи, где было обнаружено тело Огнева,
точное время прибытия, название станции, на которую прибежала Таня, номер
автомобиля, на котором они туда приехали, и тому подобное. Потом она вслух
прочитала Тане ее показания и велела написать внизу: "С моих слов записано
верно" и расписаться.

Вторая фаза снятия показаний была намного противнее первой - следователь
Девлеткильдеева (Таня узнала ее фамилию, когда читала протокол) приступила к
установлению мотивов происшествия. Вопросы приняли совсем уже неприличный
характер:

- В каких отношениях вы состояли с погибшим?

- В деловых, - ответила Таня. - Мы несколько раз снимались вместе.

- Общались ли вы вне съемок?

- Редко. Иногда бывали в одной и той же компании, на банкетах.

- Состояли ли вы в интимной связи?

- С кем? С Огневым?

- Я, кажется, задала понятный вопрос.

- Нет, - с раздражением ответила Таня. - Не состояла и состоять не могла.

- Как это - не могла?

- Ну... Он вообще не водился с женщинами.

- Это вы на что намекаете?

- Да ни на что я не намекаю! Огнев был гомосексуалистом. Это все знают.

У Девлеткильдеевой был такой вид, будто Таня только что залепила ей
пощечину.

- Как вы смеете клеветать на знаменитого артиста! Его любили миллионы...

- Я не клевещу. Все знают, что это так. Вы спросите на студии, у друзей,
у соседей...

- А вы мне не указывайте, кого о чем спрашивать! - взвилась
Девлеткильдеева. - Это надо же - такое сказать про порядочного человека!
Будто он подонок какой, уголовник с зоны!

Таня молчала - ей не хотелось спорить.

- Себя выгораживаете, гражданка Ларина! - не унималась Девлеткильдеева.

Таня недоуменно посмотрела на нее.

- О чем это вы?

- О том это я, что вся трагедия произошла именно из-за вас. Убеждена, что
Огнев был влюблен в вас, вы вскружили ему голову, играли с его чувством, а
сами в это время крутили роман с Захаржевским!

- Это только ваши домыслы!

- Ничего не домыслы! Свидетелей вашей связи с Захаржевским сколько
угодно!

- Этого я как раз не отрицаю. Мы с Никитой любили друг друга, собирались
пожениться...

- Но вы же замужем, насколько мне известно.

- Мы с Лариным не живем вместе. Я давно собиралась подавать на развод.

- Но не подавали. Везучая вы, Ларина, женщина - мужья, любовники...

"А вот ты, видно, невезучая", - подумала Таня, глядя на лошадиное, унылое
даже во гневе лицо Девлеткильдеевой.

- Почему вы говорите во множественном числе? - спросила она. - У меня