чахоточного старика, не верящего в выздоровление... Шварц предполагал, что
на Андрея так сильно действовала ностальгия по родине и отсутствие женской
ласки, но ни с первой проблемой, ни со второй ничем помочь Обнорскому не
мог. Союз был далеко, а палочка-выручалочка холостяков Марина Рыжова
неожиданно уехала вскоре после смерти Кирилла Выродина в Союз в отпуск -
что-то у нее стряслось там то ли с отцом, то ли с матерью.
года, потому что погода в это время в Джамахирии меняется по несколько раз
на дню, Андрей понял, что еще немного - и он просто сойдет с ума. Никто к
нему не подходил, ни о чем не говорил, словно все памятные события и контора
полковника Сектриса ему пригрезились. Над Обнорским словно издевались,
оставив его жить в постоянном ожидании смерти, которая могла прийти каждую
минуту.
терпеть такую муку нет никаких сил, устроить "сольный концерт по заявкам".
Он достал у знакомых летчиков и пэвэошников несколько литров спирта и
задумал закатить "образцово-показательную" пьянку с невыходом на работу,
приставаниями к замужним женщинам и прочими безобразиями за которые по всем
понятиям полагалось только одно - немедленная высылка в Союз и предание
полной анафеме. Вихренко как раз уехал в командировку в Мисурату с группой
хабиров, устанавливавших там новое оборудование для систем ПВО, никто Андрею
не мешал - и он запил. Два дня его невыходы на работу покрывались ребятами
из школы - к Обнорскому приезжали в гостиницу Сиротин и другие офицеры,
уговаривавшие его очухаться и не валять дурака, он что-то обещал им, но пил
снова...
не привлек должного внимания, и решил, что лучшего повода для высылки, чем
попытка соблазнения старшей администраторши гостиницы, супруги начфина Аллы
Генриховны Веденеевой, ему не найти. Но когда он, еле держась на ногах,
ввалился вечером в ее кабинет и без слов схватил строгую даму за грудь, она
звать на помощь не стала, а, торопливо оглянувшись, швырнула Андрея на
диван, быстро заперла дверь и, расстегивая пуговицы на блузке, зашептала,
прерывисто дыша:
Генриховны, Андрей пришел в полное отчаяние, понимая, что вскоре может уже
просто сдохнуть от спирта без помощи каких-либо контор или спецслужб. На
следующее утро он перевернул за завтраком стол в столовой и на глазах у всех
свалился на пол... Это подействовало.
до Главного, и Обнорского вызвали в Аппарат на ковер. Накануне к нему в
комнату пришел референт и долго уговаривал образумиться, обещал, что
уговорит не высылать Андрея из страны - бывают же, в конце концов, срывы у
каждого. Обнорский поблагодарил, обещал привести себя в порядок и покаяться
перед генералом, но в Аппарат явился небритым и пьяным. Генерал Плахов,
однако, был в тот день в хорошем настроении и решил поговорить с Обнорским
по-отечески - долго выяснял причины запоя (Обнорский плел что-то
маловразумительное про нелады с женой) и под конец сказал:
положительно характеризуют. Петров мне докладывал, что ты статьи в газету
писал, хорошо писал, грамотно... В общем, все у тебя впереди, а ты такой
херней маешься. Давай прекращай это безобразие и выходи из штопора. А то
ведь, при всех положительных характеристиках, можно и в Союз выслать...
Обнорский в ответ.
Андрея была решена...
дали полный расчет в финчасти.
приятели попрощались накануне - все смотрели на Андрея как на
тяжелобольного, наверное, и впрямь решили, что у парня крыша съехала. Перед
тем как идти на посадку, Обнорский, у которого вдруг появилась сумасшедшая
надежда действительно добраться живым до Союза, крепко обнял Шварца и сказал
ему на прощание:
настоящие в Союзе начинаются. Я так думаю, что там скоро можно заработать
будет больше, чем в любой загранке... Мужики из армии косяками
увольняются... У меня в Москве уже темы конкретные есть - в Союзе
встретимся, поделюсь... Может, вместе будем, а? Фикретов разных на наш век
хватит...
дожить нужно, до Союза-то. Чего загадывать, как оно все там разложится...
Ну, бывай, Шварц.
чтобы контора полковника Сектриса дала ему добраться до Москвы, до России. В
конце концов, раз уж они столько времени тянули, не все ли равно, где
убирать последнего свидетеля?..
ЭПИЛОГ
Июль 1991 года, Москва, Домодедовское кладбище
на самой окраине Москвы людей почти не было. Только у одной невзрачной,
плохо обустроенной могилы, вокруг которой даже не было ограды, сидел на
корточках черноволосый крупный парень в потертых джинсах и плотной зеленой
рубашке, напоминавшей натовскую военную форму. На скромной могильной плите
из дешевого гранита прямо поверх выгравированной надписи: "Капитан Новоселов
Илья Петрович 17.03.1962 - 25.08.1990" - стояла початая плоская бутылка
джина "Бифитер". Парень время от времени гладил плитку желтыми от сигарет
пальцами и, еле заметно покачиваясь, что-то бормотал. Он говорил очень тихо,
и разобрать слова можно было, лишь подойдя к нему почти вплотную...
документы почти полтора месяца не выдавали, я по Москве как бомж ходил с
какими-то справочками... Кстати, знаешь, кого я в "десятке" встретил?
Зайнетдинова - помнишь, он у нас в Йемене зам по тылу был? Я его еще стволом
напугал, когда к Ахмеду за бухлом поперся... Зайнетдинов теперь полковник -
я на его орденские планки глянул - чуть не обалдел: две Красные Звезды, "За
боевые заслуги", "За отвагу"... Он меня узнал - подошел, поговорил... Мы,
говорит, интернационалисты, должны друг за друга держаться... Прикинь? У
этого "интернационалиста" рожа такая, что на "мерседесе" не объедешь...
Хотел к твоим старикам заехать, хоть им все про тебя рассказать, а они,
оказывается, померли - еще зимой. Сначала отец - от инфаркта, а через месяц
и мать. Да ты, наверное, и сам это знаешь... А Ирине я говорить ничего не
стал, ты уж извини. Не смог просто. У нее, похоже, немного крыша съехала -
она в путаны подалась. Сидит сейчас в "Праге", деньги зарабатывает... Только
я думаю, что она это не из-за денег, она это из-за тебя скорее... Понимаешь,
она ведь не знала, что ты ее спас, и поступок твой сочла большой
подлостью... Ну и как бы в отместку тебе... А я подумал - если ей сейчас всю
правду рассказать, так она совсем свихнется, руки на себя наложит... Пусть
уж оно все будет пока как есть, может, отойдет еще... Ну а больше мне и
рассказывать-то всю эту историю некому было - в прокуратуру ведь не пойдешь:
там решат, что я просто умом тронулся, небылицы какие-то плету,
доказательств-то ведь никаких нет... Пакет, что я Сереге Челищеву через Лену
передавал, ясное дело, не дошел... А ребятам рассказывать просто побоялся -
не за себя, за них... Я ведь до сих пор понять не могу, почему сектрисовская
контора меня в покое оставила, - они так и не проявились ни разу, я сначала
каждый день ждал, а потом понял, что надо жить дальше... Я теперь самым
настоящим журналистом стал, с удостоверением, со всеми делами. Как документы
получил и в Питер вернулся, пришел в ту самую "молодежку" - помнишь, я тебе
говорил, там мои ливийские очерки печатали... Пошел прямо к главному
редактору, говорю: мол, так и так - бывший офицер, хочу у вас работать... А
эта газета в Ленинграде сейчас самая супердемократическая, им всюду заговоры
против них мерещатся, агенты КГБ и прочая ерунда... Они как мою биографию
узнали, сразу во мне шпиона заподозрили засланного, чтобы демократическую
прессу изнутри разлагать: сам посуди - офицер, столько лет за границей
проработал, языки экзотические... По нынешним временам совсем не лучшая
биография. Тем более что им даже справки обо мне не навести. Но самое
смешное - взяли они меня, только все время косятся; будто подозревают в
чем-то... А что мне им сказать - жизнь ведь всю не перескажешь... У них
вообще злодейства КГБ - больная тема, совсем свихнулись на ней, притом что
сами с Комитетом, по-моему, даже и не сталкивались никогда, только в книжках
читали. А теперь статьи пишут - ухохочешься, какая херня у людей в голове...
еще какое-то ГРУ есть - теперь и про них пишут... Ну, а я в эти дела не лезу
- у меня своя специализация, бегаю криминальным репортером, в газете темой
этой никто раньше и не занимался... Учиться нужно многому, потому что пока в
редакции двадцатидвухлетние пацаны больше меня понимают, я иногда вообще не
врубаюсь, о чем они между собой говорят: полоса, петит, нонпарель,
засылка... Может быть, если научусь писать более-менее, попробую книжку
сделать - про нас с тобой, про ребят, про то, как все было на самом деле...
Только если это и будет, то не скоро: пытался я пару раз начать писать -
ничего не выходит, слова не те, казенно как-то получается... А еще... стоит
мне пару страниц написать - все, без стакана в этот вечер уже не заснешь,
можно и не ложиться... Кстати, с пьянкой я всерьез завязать решил, вот с
тобой сейчас выпью - и все, пора уже... Я вообще по-новому решил жизнь
Посняков Андрей
Семенова Мария
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Беляев Александр
Сертаков Виталий