ночью. Сейчас это дружеская просьба.
горжусь этим. Я умею ценить дружбу таких выдающихся людей, как вы... - Он
заметил в глазах Веезенмайера искорки смеха и нахмурился. - Я не умею
льстить, штандартенфюрер. Наверно, поэтому я до сих пор не получил
повышения в звании.
обещаю, Штирлиц. Дней через десять получите...
несколько раньше.
"русско-английских контактах" вызовет еще одну реакцию Шелленберга -
неожиданную, странную и столь же молниеносную.
передавал ему уже третью шифровку, и тот не считал нужным ни словом
обмолвиться о содержании указаний, поступивших из Берлина. Штирлиц
понимал, что этим своим молчанием он унижает генерального консула и может
при определенных обстоятельствах лишиться его поддержки, а помощь такого
человека, как Фрейндт, имеет большое значение. Однако Штирлиц понимал и
то, что, открой он Фрейндту содержание шифровок, тот - если он человек
гестапо - может сразу же сообщить в Берлин о "болтливости сотрудника
разведки и неумении хранить государственную тайну".
недоуменно пожав плечами после вторичного прочтения шифровки.
справочнике телефон отеля.
восемь утра - одно, в девять у Веезенмайера - второе, в десять у вас -
третье.
минут.
каком номере живет господин Чжан Бо-ли?
Штирлиц, решив, что это достаточный повод, чтобы радировать Шелленбергу о
невозможности встречи с китайским ученым из-за ошибочных данных,
переданных Берлином.
телефона 25-41.
Не живет в "Европе", и слава богу!"
и уважительной настороженности, которая была, когда тот передавал
оберштурмбанфюреру СС шифровку из Берлина. Фрейндту стало ясно, что
шифровка никак не касается работы его учреждения, и он почувствовал, что
Штирлиц неспроста позвонил в Сараево из его кабинета, оказывая ему этим
знак истинно товарищеского доверия.
Штирлиц.
истинное спасибо вам.
состоялся двадцать седьмого марта между Гейдрихом и Шелленбергом о
возможном столкновении арийцев с азиатами на территории России, где-то за
Уралом, после победы над большевиками. В суматохе дел Шелленберг не смог
проследить за шифровками, которые он отправил в Лиссабон, Виши и Цюрих. Да
и Гейдрих забыл об этом разговоре, потому что фюрер требовал ежедневных
отчетов о том, как идет подготовка к югославской "Операции-25" и греческой
"Марита". Однако после того, как Гальдер доложил Гитлеру, что
передислокация войск практически закончена и что сейчас пошел отсчет на
часы, фюрер вновь вернулся к детальному рассмотрению плана "Барбаросса" и
в разговоре с Гиммлером поинтересовался, какие новости у специалистов по
Дальнему Востоку, которые анализируют возможность и последствия встречи
вермахта и желтых полчищ на территории России после блицкрига. Это
особенно волновало Гитлера сейчас, поскольку агентура Риббентропа донесла,
что министр иностранных дел Японии Мацуока ведет предварительные
переговоры с Москвой, а цель этих переговоров, как предполагали эксперты,
- заключение пакта о нейтралитете с Кремлем.
могут оказаться для Берлина противовесом в его отношениях с Токио.
необходимо было выяснить все о ситуации на Дальнем Востоке, и не только
сегодняшней, очевидно, но и о той, которая может возникнуть в будущем.
Фюрер дал понять Гиммлеру, что оптимальным вариантом было бы
противопоставление двум европейским фронтам мощного фронта в Азии - этого
Россия не выдержит.
сразу же после разговора шефа РСХА с начальником политической разведки в
разные города мира полетели шифровки с повторными запросами, и в ответах,
полученных из двенадцати стран мира, фигурировала фамилия лингвиста Чжан
Бо-ли, работавшего ныне в библиотеках Югославии после прохождения
трехмесячной практики в Софии. Резидент СД в Виши сообщил, что, по
сведениям, полученным от китайской агентуры, из тех, кто учился во
французских университетах еще до начала войны, Чжан Бо-ли относится к тому
типу ученых, которые занялись наукой, будучи отринутыми от практики
политической борьбы, ибо сначала он примыкал к группе левых коммунистов,
потом увлекся великоханьской, расистской доктриной, а затем уехал в
Европу, чтобы написать монографию по истории китайской лингвистики и ее
первородстве в сравнении с японской иероглификой.
генеральным консулом, потерял полчаса, разыскивая Родыгина, и только потом
выехал из Загреба. Он несся по узкой горной дороге на максимальной
скорости и через шесть часов был в Сараево. Город поразил его мощью мечети
Бегова джамиля, протяжными криками муэдзинов, возвещавших время намаза;
паранджами на лицах женщин, и ему даже показалось, что каким-то чудом он
оказался в Константинополе, а не в сердце Боснии, близ подножия Черных гор
- очага славянской культуры на Балканах.