кладки. Судя по множеству пристроек, грубо обтесанные плиты которых явно
были значительно старше их самих, древнее строение на холме когда-то должно
было выглядеть просто грандиозным. И похоже, разрушили его не м'сэймы - они
лишь обжили дочиста разграбленные руины, уже не привлекавшие ни окрестных
алчных амантов, ни вороватых подкоряжников.
два одинаково опрятных телеса очищали от вчерашнего жмыха. Третий уже
мельчил этот жмых в громадной каменной ступе, подливая темный густой мед и
подбрасывая какие-то лиловые ягоды. Харру сунули в руки - широкие плоские
плетенки, гладко крытые окаменьем, и он принялся размазывать на них сладкую
смесь и выставлять ее на солнце. От недальней поварни тоже тянуло чем-то
духовитым, и было тепло и радостно чувствовать себя членом этой огромной,
дружелюбной и всегда сытой семьи...
уже три узла.
что у всех на поясах узлы, кое у кого больше десятка. Может, для того и
позвали, чтоб носом ткнуть: не по чину-де влез...
зеленого склона, и тут Харр заметил несколько круглых пор, уходящих в
глубину холма. Конвоир пропустил Харра мимо себя, проговорив в темноту:
прочь. Харр понял, что его приглашают следовать за невидимым проводником, и
бесстрашно ступил под каменный свод. Он ожидал ощутить неминуемый холодок
подземелья, но едва уловимый ветерок был сухим и нисколько не освежающим.
Глаза понемногу привыкли к полумраку, и он различил в бесшумно скользящей
перед ним фигуре босоногого карлика, у которого на голове каким-то чудом
держался прозрачный рог с плавающим внутри фитильком. Подземный проход
несколько раз менял направление, в стенах вроде бы угадывались плотно
пригнанные двери; но ни одного встречного человека не попалось им на пути.
Внезапно огонек исчез - проводник ступил в нишу, из которой крутая лесенка,
ввинтившаяся в пол, увела их в глубину подземного лабиринта. Но чем дальше
от входа они оказывались, тем сильнее росло удивление: впервые в жизни он не
испытывал страха перед темнотой и низкими сводами, готовыми в любой миг
похоронить его в этом теплом безмолвии.
проводник поднялся на цыпочки, поджигая фитиль в свисавшей с потолка лампе,
причудливой и изукрашенной крошечными резными фигурками. Харр разглядел два
кресла, стоящих у противоположных стен; никакой другой мебели не
наблюдалось. И только тут он ощутил наконец влажный и затхлый воздух,
присущий подземельям; примешивался и еще какой-то неопределимый запах,
тревожащий, нечистый. Проводника уже не было, зато послышались Шаркающие
шаги, и в помещении появился согбенный старец со связкой каких-то трав.
Угадав в нем ожидаемого Наивершего, Харр склонился в три погибели - по его
представлениям, этот м'сэйм должен был по своему рангу быть чем-то вроде
князя. Но старец, не обращая внимания на подобострастную позу своего гостя,
принялся обмахивать его своим веничком, точно стряхивая невидимую пыль.
Завершив свои труды праведные, он повернулся и, шаркая уже так безнадежно,
словно совершил последний в своей жизни непосильный подвиг, удалился к
невидимой отсюда лесенке. Стукнула дверца, которой Харр на пути сюда и не
приметил. На смену старческим послышались шаги легкие и упругие, так могла
идти даже женщина, властная, уверенная в себе. Но нет - это оказался мужчина
не старше самого Харра в развевающемся сером балахоне, правда, намного
длиннее, чем у остальных. Он стремительно приблизился к гостю и так же
неожиданно замер в двух шагах от него. Ага. Обережник. Сейчас будет
обыскивать. Что-то выдавало в нем недавнего - а может быть, и настоящего -
воина, и Харр невольно наклонил голову, пытаясь сосчитать узлы на его
опояске. Узлов не было, так как тонкий стан незнакомца охватывал широкий
кожаный пояс, как определил Харр своим зорким глазом охотника, из шкурки
черной змеи. Такими же были и легкие сапожки, заменявшие обязательные для
всех сандалии. Пожалуй, этот малый мог быть не только воином, но и
гонцом-скороходом. Послали его допросить новообращенного послушника и потом
передать все Наивершему, который, возможно, обитает где-то за тридевять
земель. Харр, понадеявшийся на интересную наконец беседу, поскучнел и
одновременно отметил, что нет уже прежнего безоблачного умиротворения, а
вернулась прежняя чуткость вечного путешественника, порождающая смутную
тревогу.
свету, глаза его полыхнули темным блеском вороненого металла.
звенящее напряжение, точно натянулась невидимая тетива, и малейшая ложь
могла оказаться на этой тетиве смертоносной стрелой.
признался Харр.
отсветом, словно он в один миг вобрал в свою память стоящего перед ним
человека со всеми его потрохами.
так вот те были как-то живее... Хотя, как говаривал Дяхон (надо же, сразу и
все воспоминания вернулись!), все путем: у верховного м'сэйма обережник
должен быть хоть наполовину ведьмаком. Или сибиллой.
такой, какой ты есть сам по себе.
на ходу расстегивая и роняя на пол пояс, а за ним и балахон - все это
осталось лежать под самой лампой. Оказался он в коротких темных штанах и
просторном жилете, наброшенном на голое тело. Великолепно сложенное тело,
между прочим. Зачем это? Чтобы Харр увидел, что на нем нет никакого оружия?
И все-таки он был по-здешнему легковесен, и даже вооруженного добрым ножом
Харр одолел бы его голыми руками.
чем дело: все пустынники, кроме молодых и посему безбородых, здорово
пообрастали диким волосом. Этот же был гладко выбрит. Темные волосы его
подхватывал какой-то шишковатый обруч. И никаких рабских браслетов или
ошейников.
спрашивая, а утверждая, проговорил м'сэйм.
затмения памяти было легко заглянуть в собственную душу, и все-таки ответ
пришлось взвешивать и выверять. Наконец он разжал губы:
почмокать. Навроде птенца лесного.
себя отметил обережник. - Скажи, а кроме нее встречал ли ты людей, которые
верили бы в приход нового бога, единого и истинного?
каждого второго. Ей-ей, не вру.
невозмутим. Деревянный он, что ли?
деле никому из них бог не нужен. А желателен: кому - верный кусок хлеба,
кому - власть безраздельная, кому - дитятко малое. Дай каждому по мечтаниям
его - и на фиг им твой Неявленный!
медленно и глухо, словно читал собственные сокровенные мысли, которые ему
самому только-только открылись:
краткий срок являет себя, чтобы бросить в мир семена мудрости, дабы сплотить
и возвысить род людской перед лицом той смертной беды, которая обрушится на
потомков их лишь через многие годы. И горе человецам, ежели не узнают они
бога единого...
твоего Неявленного, когда он Явленным станет?
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Круз Андрей
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Афанасьев Роман