горных пород с течением времени все больше и больше сдавливало и сдержи-
вало эти глыбы. Теперь если и случится незначительному камешку сорваться
оттуда, то это бывает только зимой, во время сильных ночных морозов;
вам, как видите, совершенно нечего бояться обвала.
взгляд на мрачный алтарь, куда он положил свою скрипку. - Я хочу знать,
почему вы почитаете память и останки только этих жертв, как будто не бы-
ло мучеников и у противной стороны, как будто преступления одних прости-
тельнее преступлений других.
снова вспомнила о Зденко, и все эти вопросы были как бы частью того доз-
нания высокой судебной инстанции, которому она охотно подвергла бы его,
если бы отважилась на это.
угрызение совести; он схватился руками за голову, потом прижал их к гру-
ди, точно боясь, что она разорвется. Лицо его страшно изменилось, и де-
вушка испугалась, не догадался ли он об ее подозрении.
прислоняясь к алтарю из костей и склоняя голову к этим высохшим черепам,
казалось, смотревшим на него своими пустыми глазницами. - Нет! Вы не мо-
жете этого знать, Консуэло! И ваши холодные рассуждения будят во мне
воспоминания о злополучных днях, пережитых мною. Вы не знаете, что гово-
рите с человеком, пережившим века страданий, с человеком, который, пос-
лужив слепым орудием непреклонного правосудия божьего, уже получил наг-
раду и понес кару. Я так много страдал, так много пролил слез, так ста-
рался искупить свою жестокую судьбу, столько заглаживал ужасов, которые
рок заставлял меня совершать... я начал наконец надеяться, что смогу за-
быть обо всем. Забыть! Этого жаждало мое истерзанное сердце! Это было
мольбой, мечтой каждой минуты моей жизни! Распростертый над этими скеле-
тами, я здесь годами вымаливал сближения с людьми, примирения с богом! А
когда вы пожалели меня, я начал верить в свое спасение. Взгляните на
этот венок из засохших цветов, готовых уже рассыпаться в прах, - я увен-
чал им верхний череп моего алтаря. Вы не узнаете этих цветов; а я не раз
оросил их горькими и сладостными слезами: ведь это вы сорвали и передали
их мне через товарища моих страданий, верного обитателя моей гробницы. И
вот, плача и целуя эти цветы, я с тревогой спрашивал себя, сможете ли вы
когда-нибудь почувствовать глубокую, настоящую любовь к такому преступ-
нику, как я, к такому безжалостному фанатику, бездушному тирану!..
Консуэло, волнуемая самыми разнообразными чувствами и став смелее при
виде глубокого уныния Альберта. - Если вы хотите сделать мне какое-то
признание, сделайте его здесь, сделайте его сейчас, чтобы я знала, могу
ли я оправдать и полюбить вас.
Рудольштадт, которого вы знаете, жил чистой жизнью ребенка. Но тот, кто
вам неизвестен, - Ян Жижка, поборник чаши, - был вовлечен гневом божьим
в целый ряд беззаконий!..
пеплом огонь и наводя бедного Альберта на разговор о том, что составляло
предмет его помешательства. Но сейчас не время было разубеждать его с
помощью рассуждении: она попробовала успокоить его, говоря с ним языком
его недуга.
молитве и раскаянию, вам нечего больше искупать, и господь прощает Яна
Жижку.
служат, - отвечал граф, качая головой. - Он унижает или одобряет их,
пользуясь одними для спасения или для наказания других. Мы все являемся
лишь исполнителями его воли, когда, движимые духом милосердия, пытаемся
укорять или утешать наших ближних. Вы, милая девушка, не имеете права
отпускать мне грехи. У самого священника нет этой великой власти, хотя
церковь в своей гордыне и приписывает ее ему. Но вы можете добыть мне
господне прощение, полюбив меня. Ваша любовь может примирить меня с не-
бом и заставить меня забыть дни, называемые "историей прошлых веков"...
Вы можете давать мне именем всемогущего бога самые торжественные обеща-
ния, но я не смогу им поверить: я буду усматривать в них лишь благород-
ный и великодушный фанатизм. Положите руку на свое сердце и спросите
его, обитает ли в нем мысль обо мне, наполняет ли его моя любовь, - и
если оно ответит "да", это "да" будет священной формулой отпущения моих
грехов, моего искупления, будет тем чудом, которое даст мне покой,
счастье и забвение. Лишь таким образом можете вы быть жрицей моей рели-
гии, и моя душа получит отпущение на небесах, как душа католика получает
отпущение из уст духовника. Скажите, что вы меня любите, - воскликнул
он, страстно порываясь к ней, словно желая схватить ее в свои объятия.
снова упал на кости алтаря, тяжко стеная.
знал, что никогда не буду прощен, что никогда не забуду тех проклятых
дней, когда еще не знал ее!
ная терзавшим его горем, - имейте мужество выслушать меня. Вы упрекаете
меня, будто я хочу обмануть вас надеждой на чудо, а между тем вы сами
требуете от меня еще большего чуда. Бог, который видит все и оценивает
наши заслуги, может все простить; но такое слабое, ограниченное сущест-
во, как я, - могу ли я понять и принять одним только усилием ума и пре-
данности такую странную любовь, как ваша? Мне кажется, что это от вас
зависит - внушить мне ту исключительную привязанность, какой вы от меня
требуете и дать которую не в моей власти, особенно когда я еще так мало
знаю вас. Так как мы заговорили с вами мистическим языком религии - меня
немного научили ему в детстве, - то я скажу, что для искупления грехов
надо, чтобы на вас снизошла благодать. А разве вы заслуживаете того по-
добия искупления, которого ищете в моей любви? Вы требуете от меня само-
го чистого, самого нежного, самого кроткого чувства, а мне кажется, что
ваша душа не склонна ни к нежности, ни к кротости, - в ней гнездятся са-
мые мрачные мысли и вечное злопамятство.
фантазий, мыслей об убийствах, кровавых видений. Вы плачете над преступ-
лениями, якобы совершенными вами много веков назад, а между тем воспоми-
нание о них вам дорого. Вы называете их славными, великими, вы приписы-
ваете их воле божьей и праведному его гневу. Словом, вы одновременно и
ужасаетесь и гордитесь, разыгрывая в своем воображении роль какого-то
ангела-истребителя. Если допустить, что вы действительно были в прошлом
мстителем и разрушителем, то можно подумать, что в вас сохранился инс-
тинкт мщения и разрушения, что в вас живет склонность, чуть ли не стрем-
ление, к этой страшной доле, раз вы все заглядываете туда, за пределы
своей настоящей жизни, и плачете над собой, как над преступником, приго-
воренным оставаться таковым и дальше.
к себе и, восстановив своей любовью, потом возвращает к деятельной жиз-
ни! - вздымая руки к небу, воскликнул Рудольштадт. - Нет, нет, во мне не
сохранился инстинкт насилия и жестокости! Довольно с меня и того, что я
был обречен пройти огнем и мечом через те варварские времена, которые мы
на нашем фанатическом и дерзком языке зовем "эпохой рвения и ярости". Но
вы несведущи в истории, божье дитя, вы не понимаете прошлого; и судьбы
народов, в которых вам всегда, должно быть, выпадала миссия мира, роль
ангела-утешителя, загадочны для вас. А вам надо ознакомиться с этими
ужасающими истинами, чтобы иметь представление о том, что порой повеле-
вает праведный бог злосчастным людям.
и священного в бесплодных распрях о причащении, чтобы народы стали уби-
вать друг друга во имя божественной евхаристии?
точника рядом с Консуэло. - Это подобие равенства, это таинство, уста-
новленное существом наивысшим среди людей с целью увековечить принцип
братства, достойно того, чтобы вы, равная самым могущественным и благо-
родным представителям человечества, назвали его божественным! А между
тем существуют еще тщеславные безумцы, которые считают вас ниже себя,
считают кровь вашу менее драгоценной, чем кровь земных королей и князей!
Что подумали бы вы обо мне, Консуэло, если бы я, потому только, что веду
свой род от этих самых королей и князей, вообразил себя выше вас?
ты; восставать против него мне никогда не приходило в голову, и я счаст-
лива, что родилась свободной и равной маленьким людям, которых я люблю
гораздо больше, чем великих мира сего.
ли. Оставаясь здесь с глазу на глаз со мной, человеком, обожающим вас,
вы не чувствовали бы себя так покойно, как теперь, когда вы уверены, что
для меня вы так же священны, как если бы были по праву рождения провозг-
лашены императрицей Германии. О, позвольте мне думать, что божественную
жалость, заставившую вас тогда, в первый раз, прийти сюда, вы почувство-
вали только потому, что знали мой характер и мои принципы! Итак, дорогая
сестра, признайте же в своем сердце (я обращаюсь к нему, не желая утом-
лять ваш мозг философскими рассуждениями), что равенство священно, что
это воля отца людей и что долг людей - стремиться установить это ра-
венство. Когда народы были горячо привержены обрядности своей религии,
для них в причащении заключалось все равенство, каким только дозволяли
пользоваться законы, установленные обществом. Бедные и слабые находили в
нем утешение: оно помогало им переносить тяготы жизни, давая надежду,
что впоследствии их потомкам будет лучше; богемцы всегда хотели соблю-
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Березин Федор
Свержин Владимир
Орлов Алекс
Куликов Роман