сверлила горящим взглядом спину Штертебекера, и я всерьез начал беспокоиться
за судьбу чистильщиков.
Тручински я, работая на пару со служками, возглавлял пополнение запасов. Из
церкви Св. Катерины мы добыли высотой в половину человеческого роста и, как
выяснилось впоследствии, подлинного Иосифа работы шестнадцатого века, не
сколько подсвечников, кой-какую церковную утварь и стяг к празднику Тела
Христова. Ночной визит в церковь Троицы принес нам деревянного ангела,
лишенного, однако, художественной ценности, и пестрый гобелен -- на стену.
Копия, сделанная по старинному образцу, изображала некую жеманную даму с
предан ным ей сказочным зверем. И хотя Штертебекер не без основания заметил,
что тканая улыбка особы с ковра напоминает своей глубокой бездумностью
улыбку на треугольной лисьей мордочке Люси, я все еще не переставал
надеяться, что мой непосредственный заместитель окажется неспособен на такую
же преданность, как сказочный единорог. Когда ковер занял свое место на
передней стене подвала, где прежде была изображена всякая чепуха, например
"Черная рука" или "Мертвая голова", когда тема единорога начала определять
все наши совещания, я задался вопросом: "Скажи на милость, Оскар, зачем ты
-- раз уж живая Люси приходит и уходит когда ей вздумается, да еще хихикает
у тебя за спиной, -- зачем ты хранишь вторую, тканую, которая превращает
твоих помощников в единорогов, которая все равно, живая или тканая, по
правде гово- ря, положила глаз на одного тебя, ибо только ты, Оскар,
поистине сказочное существо, единственный в своем роде зверь со слишком
причудливым рогом".
больших -- в человеческий рост -- и примитивной резьбы фигур рождественского
действа, эвакуированных нами из окрестных церквей, мне удалось так плотно
загородить ковер, что сказка не выступала более на передний план, подстрекая
к подражательству. В середине декабря Рундштедт начал свое наступление в
Арденнах, да и мы завершили подготовку к грандиозному прорыву.
Мацерата, с головой ушла в католицизм, я несколько воскресений подряд ходил
к десятичасовой мессе, да и всей банде посоветовал исправно посещать
церковь, мы достаточно изучили местность и с помощью служек Пауля и Феликса
Реннвандов -- так что Оскару даже не пришлось резать голосом стекло -- в
ночь с восемнадцатого на девятнадцатое декабря вло мились в церковь Сердца
Христова.
младшего из Реннвандов были ключи от главного входа. Оскар шел впереди, по
очереди подвел ребят к кропильнице, в среднем нефе приказал им опуститься на
колени лицом к главному алтарю, а потом сразу же распорядился завесить
статую пологом, чтобы голубой взгляд не слишком отвлекал нас от работы.
Колотун и Мистер доставили в левый придел весь необходимый инструмент. Для
начала надо было пере местить в средний неф хлев и ясли с рождественскими
фигурами, а также еловый лапник. Пастухов, ангелов, овец, ослов и коров у
нас и так было больше чем достаточно. Статистами кишел весь погреб, а вот
актеров на главные роли пока еще не было. Велизарий убрал цветы с алтарного
столика. Тотила и Тейя скатали ковер. Углекрад выложил инструмент. Оскар же
все сто ял на коленях позади молитвенной скамеечки и наблюдал за процессом
демонтажа.
шкуре шоколадного цвета. Как хорошо, что у нас нашлась пила по металлу.
Металлические прутья с палец толщиной внутри гипсовой фигуры соединяли
Крестителя с облаком. Угле-крад пилил, как может пилить только гимназист, то
есть плохо. И снова я пожалел, что нет здесь учеников с Шихауской верфи.
Штертебекер сменил Углекрада. У него дело пошло несколько лучше, и через
полчаса ужасного шума мы смогли опрокинуть Крестителя, завернуть его в
шерстяной плед и отдаться на волю тишины, которая царит в полуночной церкви.
бедром Девы, ушло больше времени. Колотун, Реннванд-старший и Львиное Сердце
потратили на это добрых сорок минут. Интересно, почему еще нет Мооркене? Он
ведь собирался прибыть со своими людьми прямо из Нойфарвасеера и встретиться
с нами уже в церкви, чтобы наше передвижение по городу не слишком бросалось
в глаза. Штертебекер был явно не в духе, по-моему он нервничал. Несколько
раз он спрашивал у братьев Реннванд, куда подевался Мооркене. Но когда в
конце концов, как мы все, собственно, и предполагали, прозвучало слово
"Люси", Штертебекер перестал задавать вопросы, вырвал пилу из неловких рук
Львиного Сердца и, исступленно работая, управился наконец с младенцем
Иисусом.
передо мной. Лишь с трудом мне удалось подавить овладевшее также и мной
раздражение, а обломки нимба я велел собрать в две шапки. Углекрад полагал,
что обломки вполне можно будет склеить. Отпиленного Иисуса уложили на по
душки и укутали в два шерстяных пледа.
ее ступнями и облаком. Облако решили оставить на месте и лишь обе половинки
Девы, само собой -- Иисуса, а если удастся, то и Крестителя переправить в
путкаммеровские подвалы. Во- преки ожиданиям, мы переоценили вес гипсовых
фигур. Вся группа оказалась внутри полая, верхний же слой был толщиной всего
в два пальца, и лишь с железным каркасом пришлось повозиться.
следовало дать им передышку, потому что остальные, включая даже братьев
Реннванд, вообще пилить не умели. Банда рассыпалась по церковным скамьям,
сидела там и мерзла. Штертебекер стоял и все глубже проминал свою велюровую
шляпу, которую снял, войдя в церковь. Мне не понравилось общее настроение.
Что-то должно было произойти. Ребят угнетал по- ночному пустынный Божий дом.
Да и отсутствие Мооркене тоже не улучшало настроения.
шушукались, пока Штертебекер не велел им замолчать.
подушки и двинулся прямиком к оставшейся Деве. Взгляд ее, направленный по
первоначальному замыслу на Иоанна Крестителя, падал теперь на засыпанные
гипсовой крошкой ступени алтаря. Ее правый указательный палец, устремленный
ра нее на Иисуса, теперь устремлялся в пустоту, в темный левый придел. Я
поднимался со ступеньки на ступеньку, оглядываясь, искал глубоко посаженные
глаза Штертебекера, не находил, пока Углекрад не подтолкнул его и не
заставил откликнуться на мой призыв. Штертебекер поглядел на меня
неуверенно, таким я еще никогда его не видел, сперва не понял, потом
наконец, может, понял, но не до конца, подошел медленно, слишком медленно,
потом разом перемахнул через все ступеньки и усадил меня на белый, чуть
зазубренный из-за неумелых движений пилы срез на левом колене Девы,
повторявшем, хотя и неточно, выпуклости Иисусова зада.
хотел снова погрузиться в раздумья, но все же оглянулся, сузил свои близко
по- саженные глаза до ширины контрольных лампочек и, подобно остальной
банде, рассевшейся на церковных скамьях, был потрясен тем, до чего
естественно и достойно преклонения сижу я на месте Иисуса.
даже сумел усовершенствовать его. Оба карманных фонаря, которыми
пользовались Нарсес и Синяя Борода во время разборки, он сразу направил на
меня и на Деву, затем, поскольку лампочки меня слепили, приказал переключить
их на красный свет, знаком подозвал Реннвандов, пошептался с ними, они не
хотели того, чего хотел он, подошел Углекрад, хотя Штертебекер вовсе не
подзывал его, показал группе свои уже готовые к чистке костяшки пальцев; тут
братья перестали сопротивляться и скрылись в ризнице под охраной Углекрада и
Мистера. Оскар спокойно ждал, приладил как следует свой барабан и ничуть не
удивился, когда долговязый Мистер вернулся в облачении священника, а оба
брата -- одетые служками, в бело-красном. Углекрад, наполовину одетый
викарием, принес с собой все, что нужно, для богослужения, возложил это
добро на облако и скрылся. Старший Ренн-ванд держал кадильницу, младший --
колокольчик. Мистер, хоть и в слишком широком облачении, недурно изображал
его преподобие Вилке, поначалу -- с цинизмом первоклассника, но потом текст
и священнодействие увлекли его, и он явил всем, но главным образом мне не
какую-то жалкую пародию, а истинную мессу, которую позднее, на суде уже,
всякий раз и называли мессой, пусть даже черной.
плитах преклонила колени, осенила себя крестом, и Мистер, до известной
степени знакомый с текстом и при профессиональной поддержке служек, запел
молитву. Уже во время вступления я едва заметно шевельнул палочками. Kyrie я
сопровождал более активно. Gloria in excelsior Deo -- я воздал хвалу Богу на
своем барабане. Я воззвал к молитве, но вместо эпистолы из дневной литургии
сделал не- большую увертюру, аллилуйя мне особенно удалась, во время Гтедп'
я заметил, как верят в меня ребята, немного приглушил свою жесть, во время
Offertorium'a2, дав Мистеру возможность преподнести хлеб, смешать вино с
водой, позволил кадить на себя и на чашу, проследил, как ведет себя Мистер,
умывая руки. Молитесь, братие, барабанил я в свете красных фонариков,
подводя к перевоплощению. Это плоть моя. Oremus3, пропел Мистер,
подстрекаемый к тому святым распорядком службы, парни на скамьях выдали мне
два варианта "Отче наш", но Мистер сумел объединить за причастием католиков
и протестантов, а покуда они причащались, я пробарабанил им Гпожйфепт4. Дева
пальцем указывала на Оскара, на барабанщика. Я стал преемником Христа.
Богослужение катилось как по маслу. Голос Мистера вздымался и опадал, а как
же красиво преподал он благословение: помилование, прощение и отпущение, а
уж когда он бросил в неф слова: Йфе messa est5, ступайте же, отпускаю вам,
свершилось поистине духовное отпущение, после чего чисто мирское взятие под
стражу могло бы теперь совершиться лишь для банды, укрепленной в вере,
усиленной во имя Оскара и Иисуса.
голову, так что только мы двое не были удивлены, когда со стороны главного
портала, ризницы и, одновременно, правого придела послышались голоса, а по
Мацумото Сэйте
Скальци Джон
Бажанов Олег
Херберт Фрэнк
Никитин Юрий
Рыбаков Вячеслав