Чтение 83–й страницы книги ~В дни Каракаллы~

- И все-таки Рим вечно должен существовать на благо человечества.

- Не надо думать только, что Рим - это Рим на Тибре. Он - не
географическое понятие, а некая идея порядка, организация хаоса. С такой
поправкой я принимаю твои слова.

Это произнес врач Александр, убежденный поклонник римской мудрости.

- А собственно говоря, в чем заключается благо, которое несет народам
Рим? - спросил Вергилиан. - В том, чтобы было удобно торговать? Но разве
мы не видим вокруг себя голодных и пресыщенных?

Корнелин нахмурился:

- Ты высказываешь предосудительные мысли. Можно подумать, что ты
христианин.

Однако в мире сегодня веял воздух свободы. Вергилиан уже не мог
удержаться и громил существующий порядок:

- Для чего все это? Чтобы еще один ростовщик построил дом из мрамора?

- Строят из мрамора не только ростовщики. Покойный император тоже
возводил термы и портики, - возражал Корнелин.

- Предположим. Мы построим еще десять пышных портиков. Но это не
изменит жизнь людей. Как все это надоело! Куда ни приедешь, всюду одно и
то же. Портик, лупанар, лавка менялы... Опять портик, еще один лупанар. Но
эта роскошь и пустая красота никому уже не доставляют удовольствия, а
бедняков подачками отучили от труда. Так живут римляне. Цирк и плохая
риторика в стихах, как говорит мой друг Скрибоний.

- А где он? - спросил Пертинакс.

- Он предпочел остаться в Антиохии. Там книги, вино, беседы с поэтами.
Это, кажется, все, что нужно для Скрибония.

Впереди показались лавровые рощи в предместьях Эдессы. Люди бежали
оттуда толпами навстречу печальной процессии, так как весть о смерти
императора уже прилетела в город. Очевидно, эдесцы узнали об этом со слов
центурионов, посланных к Адвенту. Они ускакали в облаке пыли, чтобы
известить о произошедшем старого воина, который не мог принять участие в
паломничестве из-за своих скрюченных подагрой ног.

Когда шествие входило в город, толпы любопытных запрудили улицы.
Разговор о судьбах Рима прервался, потому что каждого звали его дела и
заботы: Корнелин поспешил в лагерь, Дион Кассий - на заседание сената,
Вергилиан и я - в ту горницу, где нам устроил прибежище Ганнис. Мне
хотелось записать поскорее все виденное сегодня на табличках.

После гибели Цессия Лонга под стенами Арбелы префектом XV легиона стал
Корнелин. Дион Кассий, поддержавший это назначение, так как близко
познакомился с Корнелином во время совместного путешествия в Рим для
возвещения народу о победе, намекал ему, что постарается добиться и
легатства, хотя легатами могли быть по закону только лица сенатского
сословия, к которому префект не принадлежал. Но событие на дороге в Карры
разрушило все эти планы, и Корнелин был в мрачном настроении.
Воспользовавшись тележкой императорской почты, мы с Вергилианом поспешили
в Антиохию.

Во избежание народных волнений тело Каракаллы решили оставить в Эдессе.
Нашли двух египтян, знакомых с бальзамированием трупов, и они сделали все,
что полагается в подобных случаях. Лицо умершего слегка подкрасили и тело
выставили в городской базилике. Но убийство императора произвело в
Антиохии огромное впечатление. Торговцы спешно закрывали лавки и прятали
товары. Люди кучками стояли на улицах и обсуждали событие. Даже в доме
Маммеи, где обычно царила благоговейная тишина, происходила суета, как в
разворошенном муравейнике. Филострат, чувствовавший ко мне расположение и
иногда беседовавший с таким юнцом, как я, о серьезных вещах, сказал,
показывая движением бороды в сторону пробежавшего Ганниса:

- Видел, друг, как они все всполошились? У них дрожат руки. Это потому,
что никто не уверен в завтрашнем дне. Я давно говорил: "Не берите у
бедняка последнее, иначе вы доведете народы до восстания". Так учил
Аполлоний из Тианы. И что же получилось? Только и держалось все, пока была
железная рука Антонина. А теперь? Кто нас защитит от черни? Сенат?
Сомневаюсь, чтобы эти корыстолюбивые владельцы земельных угодий думали об
общем благе. Оно - в равновесии всех частей государственного здания, в
умеренности и в твердой власти.

Вечером к нам прибежал раб Маммеи и сообщил, едва переводя дыхание, что
у госпожи собрание друзей и она просит Вергилиана посетить ее.

- Пойдешь и ты, - сказал мне поэт.

Я стал отказываться, ссылаясь на свое незначительное положение.

Вергилиан махнул рукой:

- Это не имеет никакого значения.

- Но ведь я был скрибой в этом доме! Что скажет госпожа?

- Мало ли кем кто был, - отвечал Вергилиан. - Ты - мой друг. Этого
достаточно для них. Ты им ничем не обязан, а разговоры будут там
любопытные, и ты большой охотник до подобного времяпрепровождения.

Я пошел за поэтом со страхом в сердце, опасаясь, что меня постыдно
изгонят из такого блестящего общества.

Однако все обошлось более или менее благополучно. Лишь Маммея,
посмотрев на меня прищуренными глазами, так как чтение книг испортило ей
преждевременно зрение, сказала:

- Я этого юношу где-то видела. Не писец ли он, переписавший для меня
"Трактат о плаще"?

Я растерянно созерцал ее красоту. Краска залила мне лицо. Вергилиан
ответил, взяв меня за локоть:

- Ты не ошибаешься. Но с тех пор этот сармат дважды спас мне жизнь и
стал моим другом. Прошу тебя отнестись к нему благожелательно.

Маммея с удивлением окинула меня взглядом.

- Ты сармат, юноша?

- Так я называю его, госпожа, потому, что он прибыл к нам из Том.

Маммея благосклонно посмотрела на мои руки и плечи, но тотчас же
отвернулась и больше уже не обращала на меня никакого внимания, и я
мало-помалу успокоился.

К моему изумлению, среди приглашенных я увидел Корнелина.
Присутствовали также Ганнис, Филострат, врач Александр и несколько
незнакомых мне антиохийцев. Видно было, что все эти люди не чувствовали
почвы под ногами. Маммея то взволнованно подходила к двери, за которой был
атриум, и смотрела на плещущий фонтан, то устало опускалась в кресло,
готовая слушать всех, кто ей рассказывал о происходящих событиях.

Врач спросил трибуна:

- Скажи, Корнелин, что ты думаешь о Макрине? Не достойный ли это
преемник Антонину?

По-видимому, вопрос был задан неспроста. Корнелин, никогда не терявший
самообладания, старался понять, почему его спрашивают о префекте претория,
и отвечал уклончиво:

- Полагаю, что Опеллий способен править государством. Но если этот
человек облачится в пурпур, ему необходимо немедленно отправляться в Рим,
потому что он не справится с легионами, несмотря на всю свою жестокость.

- А ты сумел бы справиться с ними? - опять спросил Александр, и я
заметил, что все с каким-то многозначительным вниманием смотрели на
трибуна в ожидании его ответа.

- Что ты говоришь?! - ужаснулся Корнелин.

- Да, полагаю, что ты мог бы повелевать легионами, если бы стал
императором, - повторил торжественно Александр.

Но, видимо, Корнелин не желал продолжать разговор в подобном духе.

- Я скромный воин и не помышляю о таких делах.

Дион Кассий вздохнул.

- Конечно, Макрин будет способствовать просвещению. Но это верно, что
государству нужна твердая рука, которая способна держать в повиновении
воинов и рабов. И еще важнее - восстановление древних учреждений ради
служения республике. Как все было целесообразно в государстве! Римские
земледельцы трудились, а когда служили в легионах, то им платили
сестерциями, взятыми у них в виде налогов. Таким образом, деньги
возвращались к тем, кто пахал и сеял, а не попадали в лапы корыстолюбивых
наемников... Впрочем, разве возможно спокойно обсуждать сейчас судьбы
отечества?

Вергилиан, молчавший все время и перебиравший свитки, лежавшие на
круглом малахитовом столе, вдруг сказал:

- Друзья, мне кажется, что это вполне отвечает нашим сегодняшним
настроениям. Послушайте несколько строк из "Заговора Катилины" Гая
Саллюстия Криспа.

Он прочел:

- "Людям, которые стремятся стать выше других, надлежит прилагать
всяческие усилия, чтобы не совершить жизненный путь свой бесследно,
подобно скотам, склоненным к земле, в рабском подчинении чреву".

Это были добродетельные слова римского мужа. Вергилиан читал дальше,
подчеркивая голосом некоторые слова и поднимая палец в знак важности этих
мыслей:

- "Поистине прекрасно приносить пользу отечеству, неплохо быть
оратором, прославиться можно и в мирное время и на поле брани, но мне, -
хотя совсем не равная слава окружает того, кто описывает подвиги, и того,
кто их совершает, - представляется особенно трудной задача историка..."

Он опустил свиток. Все молчали, очевидно не совсем понимая, почему были
прочтены эти строки.

Маммея с удивлением посмотрела на Ганниса, и тот недоумевающе развел
руками. Но Вергилиан снова поднял указующий перст:

- Прошу также позволения прочитать следующее...

Я догадался, что он нашел в книге что-нибудь о тщете власти, о
ничтожестве земной славы.

Развернув еще один свиток, Вергилиан стал читать. На этот раз выдержка
была из "Размышлений" Марка Аврелия. Я услышал знакомые слова:

- "Итак, какова бы ни была твоя судьба, ты по двум причинам должен быть
доволен ею. Во-первых, потому, что это твоя, лично тебе уделенная участь,