сначала даже не понял, а потом и одобрил: правильно, дежурный бригадир
служит целой колонии, и баста! Эх, Воленко, Воленко! Хороший какой
колонист, а пропал, ни за копейку пропал! И бригада первая - уже не
бригада! Видишь, виноват тут, собственно говоря, Воленко: всем верит, все
у него хорошие, всех защищает, вот и посадили бригаду. Безусловно, вор в
бригаде, а думать не на кого, и сам Воленко ничего не знает.
как и в бригаде. А когда наступило общее собрание, так только и было
ответа, что аплодисменты, взял слово один Зырянский:
вот из Руднева вырастет такой же. Но и Чернявин хороший материал для
бригадира. Вопрос, как его бригада выдержит: чтобы не распустился, не
зазнался, не заленился, не заснул. Но восьмая бригада - старая бригада,
нужно будет - поможем. А что касается Оксаны Литовченко, так это, прямо
скажу - находка. Предлагаю голосовать за Оксану и Игоря!
кандидатур. И сейчас же после этого дежурный бригадир подал команду:
трубачей и четыре малых барабана. Это они развернули перед собранием
торжество знаменного салюта, и Ваня гальченко теперь уже знал, в чем
настоящая его прелесть: знаменный салют - это сигнал на работу,
оркестрованный старым дирижером Виктором Денисовичем.
знамени Захаров и Игорь понял, что он должен делать. Рядом с ним стояла
Оксана - рядом с ним! то было счастливое предзнаменование: под нарядным,
таинственно священным красным стягом они действительно рядом начинают свой
жизненный путь! И как это здорово - они начинают его с трудной и почетной
службы славному коллективу первомайцев! Игорь не умел плакать, и поэтому
слезы кипели у него в сердце, а у оксаны - честное слово, у Оксаны слезы
были в глазах, ах, ка-
кие все-таки эти женщины! Да что - женщины, если старый бригадир
Нестеренко и тот чего-то моргает и моргает, а рапорт Захарову отдал тихо и
с хрипом:
Игорю Чернявину сдал в полном порядке!
Нестеренко, но от отдаст рапорт весело и звучно, как и полагается
бригадиру. И Игорь показал всем, как нужно рапортовать заведующему.
Звонко, со строгим лицом, подняв руку на уровень лба, сказал Игорь
Чернявин под знаменем:
от колониста Василия Нестеренко принял в полном порядке!
нежности в голосе, у Клавы столько серебра, у Оксаны - столько теплоты и
волнения! И все-таки у них, у девчат, это был не настоящий рапорт, а
так... разговор по душам с заведующим, уместный больше наедине, в
кабинете, чем в торжественном зале под бархатным знаменем перед двумястами
строгих, замерших в салюте колонистов.
13. ДЕЛА СЕРЬЕЗНЫЕ
Только первая бригада продолжала молчаливо корчиться в страданиях. Кто-то
в колонии, может быть нарочно, придумал: часы взяли не колонисты, просто
часовой прикорнул перед рассветом, а мало ли народу ходит во дворе. Но
этой версии никто не верил, и первая бригада верила меньше всех. В бригаде
вдруг стали жить единоличным способом. У каждого находились свое дело и
свои интересы: кто в вуз готовился, у кого начинаются матчи, Левитин не
выходил из библиотеки, Ножик всегда торчал в четвертой бригаде и, наконец,
подал в совет бригадиров заявление о переводе к Зырянскому. Трудно было
разбирать такое заявление и Торский отнесся к делу формально: спросил у
Воленко, спросил у Зырянского, получил ответы, что возражений нет, и Ножик
в тот же вечер перебрался к Алеше.
одеяла, а утром встречали дежурство с хмурой серьезностью и сурово
отвечали на приветствие дежурного бригадира:
и для этой жизни хватало радости. На новом заводе кое-где стояли уже
станки на фундаментах, в новой, огромной литейной монтировали вагранку для
литья чугуна, а тигель для меди давно уже поместился в кирпичной яме.
Многие колонисты начали уже примерваться к новым рабочим местам, в
комсомольском бюро шли закрытые заседания по вопросу о кадрах. Говорили,
что Воргунов прежнюю гнет линию: "Колонисты не справятся с таким
производством". За это на Воргунова злобились, Воргунов с колонистами
никогда не вступал в беседу, но колонисты знали каждое его слово, даже не
относящееся к заводу.
работников, мастеров, служащих, теперь к ним прибавились инженеры и
техники. Дом ИТР стоял далеко за парком, и колонисты бывали там редко, но
очень хорошо знали жизнь этого дома, прекрасно изучили характер каждой
семьи, были осведомлены о ее горестях, радостях, согласиях и ссорах.
Молодые инженеры Комаров и Григорьев еще не сталкивались с колонистами в
деле, но многие особенности их характеров и деловых качеств были уже
нанесены на неписанные личные карточки. Комаров был человек серьезный,
скупой на слово, большой работяга, человек с достоинством и гонором, но в
то же время и душевный, без пристрастия заинтересовавшийся колонией и
колонистами. Кроме того, он влюбился в учительницу - комсомолку Надежду
Васильевну. Григорьев колонистам не мог нравиться. Самая его внешность
почему-то вызывала сомнения, хотя, казалось бы, ничего неприятного в его
внешности нельзя было найти: он носил полувоенный костюм, который мог бы
очень соответствовать колонистскому стилю и все-таки не соответствовал.
Колонисты на третий день прозвали его так: "Очки, значки и краги".
Действительно, все это у него было, и значки отнюдь ничего позорного в
себе не заключали, обыкновенные значки: осоавиахимовские, мопровские, а
один из значков изображал земной шар, очевидно имеющий какое-то отношение
к Григорьеву. Григорьев не любил колонистов, может быть, это он настраивал
и Воргунова, хотя именно у Воргунова он еще ни разу не заслужил доброго
слова. В старом здании школы была выделена группа комнат, где до поры до
времени помещалось управление новым заводом. Окна в этих комнатах были
открыты, и колонисты часто слышали, как попадало Григорьеву от Петра
Петровича. Кроме того, Григорьев тоже был влюблен в Надежду Васильевну.
Еще не было известно, в кого влюбится Надежда Васильевна, для колонистов
было бы приятнее, если бы она влюбилась в Комарова. Любовь, коненчо, дело
далеко не простое, в самой колонии любовь и всякие поцелуи были решительно
запрещены. Предание утверждало, что такое запрещение было вынесено
когда-то очень давно общим собранием. С тех пор прошло много лет, но все
хорошо знали, что такое постановление было, всегда свято соблюдалось,
значит, и дальше его нужно так же свято соблюдать. Это историческое
постановление имело не только практический смысл. В известной мере оно
проливало теоретический свет на вопросы любви, лучи этого света невольно
падали и на любовь двух инженеров.
трудно рассказать. Колонист Самуил Ножик стоял утром в вестибюле на
дневальстве, а вечером, в палатке четвертой бригады, когда все уже лежали
в постелях и только бригадир Алеша заканчивал дежурство по колонии, Ножик
рассказывал:
все меня спрашивает, приходил Соломон Давидович или не приходил. Я говорю:
не приходил еще, а скоро, наверное, придет. Она сидит и все читает и
читает. А потом пришел Комаров. Здравствуйте, здравствуйте! А чего он
пришел, кто его знает. А потом говорит Надежде Васльевне: мне нужно с вами
поговорить. Понимаете, ему нужно! А Надежда Васильевна сказала: поговорите
раньше с западным вокзалом, узнайте, когда из Москвы приходит вечерний
поезд. Он звонил, звонил,
а она все недовольна и недовольна. А потом он перестал звонить, сел на
диван и опять начал: мне нужно с вами поговорить. Она и спрашивает: о чем?
А он и отвечает: об одной вещи, ха, да, об одной вещи! И надо ж вам такое
дело: тут Воргунов ка-ак войдет, ой, ой, ой! А Надежда Васильевна - о, она
храбрая - сейчас же к нему: Петр Петрович, Петр Петрович, вы знаете,
сегодня колонисты на культпоход идут. А он говорит: а вы знаете,
сверлильные поставили черт знает где? Ох! И строгий же, черт! А Надежда
Васильевна ничуть не испугалась, мне, говорит, дела никакого нет до ваших
сверлильных, а он говорит, а мне никакого дела нет до ваших нежностей. О!
А потом взял и давать Комарова есть: нечего вам тут разговаривать об одной
вещи, так и сказал, об одной вещи, а идите и поправляйте, потому что это
животное - так и сказал, животное - сверлильные сволок на фундаменты для
шлифовальных! Это он про Григорьева. И он потащил Комарова, не успел тот,
понимаете, об одной вещи. И только они ушли, тут на тебе: "Значки, очки и
краги" пришел и так это к Надежде Васильевна: здрасьте, здрасьте, я вам
билет достал, и еще так сказал: на "Федора Ивановича" какого-то. Только он
это с билетом, как опять Воргунов! Во! Вот была полировка, так да!
Григорьев, это виль-виль, туда-сюда, да куда ж ему отвертеться? Почему
опаздываете? Это идиотство! Черт бы вас побрал! А Григорьев, что ему
делать, при Надежде Васильевне такие слова! Он говорит: Петр Петрович,
нельзя же, нельзя так ругаться при посторонних. А Петр Петрович ка-ак
закричит: к чертовой матери посторонних! Вас ожидают на заводе, а вы здесь
с потсторонними! Так значки как дернет, только пыль столбом! Во! Прогнал!
Прогнал и говорит Надежде Васильевне, только так говорит, вежливо: вы меня
Никитин Юрий
Василенко Иван
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Белов Вольф
Никитин Юрий