расставленных ловушек, которые сразу бы обнаружила, находясь в нормальном
состоянии.
отправились к главным городским воротам до наступления темноты с горячей
надеждой, основанной на смутном предсказании "голосов" Жанны, якобы
пообещавших, что ее освободят силой в последний час. Великая новость
разнеслась как на крыльях; все только и говорили о том, что приговор Жанне
д'Арк, наконец, вынесен, что он будет приведен в исполнение и что утром ее
заживо сожгут на костре. Отовсюду к огромным воротам стекались толпы народа;
многих, у кого был сомнительный пропуск или кто не имел его вовсе, солдаты в
город не впускали. Мы пристально вглядывались в каждого встречного, но не
нашли никого из наших товарищей и соратников, ни одного переодетого воина,
словом, ни одного знакомого лица. И когда, наконец, ворота заперли, мы
повернули обратно и побрели молча, печальные, грустные, не смея взглянуть
друг другу в глаза.
возбужденные толпы. Около полуночи, бесцельно блуждая, мы очутились недалеко
от красивой церкви святого Уэна, где вовсю кипела работа. Площадь напоминала
потревоженный муравейник: бесчисленное множество людей и сотни пылающих
факелов. Через площадь по широкому проходу, охраняемому стражей, поденщики
таскали доски и брусья в ворота кладбища. Мы спросили, что там строят;
кто-то ответил:
живьем французскую ведьму?
надеждой, которую бессонная ночь, физическая усталость и лихорадочная работа
мысли довели до полной уверенности. Мы услышали сообщение, что аббат городка
Жюмьеж вместе со всеми своими монахами прибудет в Руан, чтобы присутствовать
при казни. Наше воображение, подогретое пылким желанием, уже превращало этих
девятьсот монахов в старых соратников Жанны, а их аббата - в Ла Гира, Дюнуа
или герцога Алансонского; и мы смотрели, как тянется вереница монахов, как
никто их не останавливает, как толпа почтительно расступается перед ними, и
сердца наши учащенно бились, комок подступал к горлу, а глаза наполнялись
слезами радости и гордости; и мы старались заглянуть в их лица, прикрытые
капюшонами, и если бы кто-нибудь из них оказался нашим боевым товарищем, мы
бы дали им понять, что мы также сторонники Жанны и полны решимости сражаться
за правое дело. Какими же, однако, глупцами мы были. Но мы были молоды, как
вам известно, а молодость на все надеется и всему верит.
Глава XX
высотою в рост человека, воздвигнутом на кладбище у стен церкви святого
Уэна. На этом же помосте толпились представители духовенства, знатные
горожане и несколько юристов. Перед ним, на небольшом расстоянии, был
воздвигнут другой помост пошире, с красивым навесом от дождя и солнца,
устланный дорогими коврами; там. стояло много удобных стульев и среди них в
центре два тронных кресла, роскошных и высоких. Одно из них занимал
представитель английского короля, принц крови, его высокопреосвященство
кардинал Винчестерский, другое - Кошон, епископ города Бовэ. Рядом с ними и
вокруг сидели три епископа, вице-инквизитор, восемь аббатов и шестьдесят два
монаха и благочестивых законника, входивших в состав суда на процессе Жанны.
построенный из камня в виде усеченной пирамиды со ступеньками. В центре
этого безобразного сооружения торчал позорный столб; у столба были навалены
дрова и вязанки хвороста. У подножия пирамиды стояли три фигуры в
ярко-красных одеждах - палач и его подручные. Перед ними - жаровня с кучей
раскаленных угольев, а в стороне неподалеку - большая поленница сухих дров и
хвороста, доставленных сюда не менее чем на шести возах. Как странно! На
вид, кажется, мы так тщедушны, так беспомощны; и все же легче превратить в
пепел гранитную статую, чем сжечь человеческое тело.
болезненно трепетал каждый нерв в моем теле, но как я ни отворачивался, взор
мой все время устремлялся туда: такова притягательная сила ужасного и
необычного.
солдатами, стоявшими плечом к плечу плотной стеной, угрюмыми и
величественными, в начищенных до блеска стальных доспехах; а за ними, во все
стороны - море человеческих голов; всюду и везде, насколько можно было
охватить глазом, в окнах и на коньках крыш расположились зрители.
усугублялась полумраком. Свинцово-серое небо было покрыто грозовыми тучами,
низко нависшими над землей; на горизонте время от времени вспыхивали бледные
зарницы, и глухое ворчание грома доносилось издалека.
но такие знакомые звуки - грубая, отрывистая команда, и я увидел, как
человеческое море расступилось и показалась группа людей, мерно двигающаяся
к нам. Я вздрогнул, напряженно всматриваясь. Неужели Ла Гир со своими
молодцами? Нет, не их шаги, не их выправка. Это под усиленной охраной вели
Жанну д'Арк. Надежда моя угасла, сердце заныло в тоске. Слабую, измученную,
ее все-таки заставили идти; они старались вымотать из нее последние силы.
краток этот путь, он был не легким для человека, пролежавшего неподвижно в
оковах несколько месяцев и почти разучившегося ходить. Ведь на протяжении
целого года Жанна знала лишь холодные стены сырого каземата, а теперь должна
была тащиться пешком в предгрозовой духоте хмурого весеннего утра. Когда она
входила в ворота, шатаясь от изнеможения, возле нее, нашептывая ей что-то на
ухо, все время вертелся гнусный Луазелер. Впоследствии мы узнали, что он
пробыл у нее в темнице все это утро, изводя своими наставлениями и соблазняя
коварными обещаниями. Еще и теперь, у кладбищенских ворот, он продолжал свое
мерзкое дело, уговаривая ее уступить всему, что от нее потребуют здесь, и
уверяя, что если она последует его совету, все будет хорошо: она сразу же
избавится от ужасных англичан и обретет приют и убежище под надежной защитой
матери-церкви. Подлая тварь, кретин с холодным жабьим сердцем!
уронила голову на грудь; и так сидела, сложив руки на коленях, отрешенная,
безразличная ко всему, думая, очевидно, только об одном - покое. Она была
бледна - бледна, как алебастровое изваяние.
тысячи глаз рассматривали эту хрупкую девушку! И это естественно: люди
понимали, что, наконец-то, они получили возможность хоть раз взглянуть на
человека, которого они так давно мечтали увидеть, что перед ними та самая
женщина, имя и слава которой наполнили всю Европу, затмив своим блеском
имена и славу других; перед ними Жанна д'Арк - величайшее чудо своего
времени, которому суждено быть чудом всех времен! Изумление было всеобщим, и
я читал, как по книге, мысли народа: "Невероятно! Непостижимо! Может ли
быть, чтобы это крохотное существо, эта девочка, прелестная девочка, милая,
добрая девочка - брала Штурмом крепости и, возглавив войска, двигала их
вперед к победе, сдувая, как пушинку, могущество Англии на всем пути своего
следования, воевала без устали и выдержала длительный бой, одинокая и
покинутая всеми, со сворой ученейших мракобесов Франции, и выиграла бы этот
свой последний бой наверняка, если бы борьба была честной и справедливой!"
Жанне, ибо на месте Маншона оказался другой протоколист; таким образом, мы с
моим хозяином остались не у дел и должны были сидеть и смотреть на
происходящее.
изнурить тело и душу Жанны, но я ошибся; придумали еще одно издевательство -
стали читать ей длинное нравоучение. Духота и жара становились невыносимыми.
тоскливо! - и снова опустила голову. Этим проповедником был Гийом Эрар,
выдающийся оратор. Темой своей проповеди он избрал некоторые пункты
пресловутых "Двенадцати наветов". Из этого мерзкого сосуда он черпал клевету
и ложь и, смачивая их слюною бешенства, приукрашивая и преувеличивая,
бесстыдно изрыгал на Жанну; он клеймил ее всеми оскорбительными именами и
прозвищами, собранными в "Двенадцати наветах", и, по мере своего
выступления, приходил во все большее и большее неистовство; но все его
старания были напрасны. Жанна словно погрузилась в глубокую задумчивость и,
казалось, ничего не слышала. Наконец, он разразился громовой тирадой:
христианства, а ныне Карл, именующий себя твоим королем и правителем, как
еретик и вероотступник, возлагает свои упования на слова и деяния презренной
и гнусной женщины!
обратился к ней: - Тебе я говорю это, Жанна, и повторяю еще раз: твой король
вероотступник и еретик!
бы все, но и в свой смертный час она не могла допустить, чтобы кто-нибудь
задевал честь этого неблагодарного пса, этого предателя - нашего короля,
первейший долг которого - в эту минуту находиться здесь с мечом в руке,
чтобы разогнать этих гадин и спасти человека, служившего ему верой и
правдой, человека, которым мог бы гордиться любой король. И он бы, конечно,
был здесь, не будь он таким, как я его только что назвал. Благородная душа
Жанны была глубоко уязвлена, она повернула голову к проповеднику и бросила
ему в лицо несколько слов с такой страстностью, которая сразу подтвердила
толпе все то, что она знала о неукротимом духе Жанны д'Арк.
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Браун Дэн
Перумов Ник
Якубенко Николай
Посняков Андрей