мрачных, незнакомых Быстрову мужиков.
Быстров прямиком направился к хозяину с протянутой рукой:
- Семену Прокофьичу...
Слава видел Выжлецова впервые, он представлял его себе пожилым, рослым,
неприветливым, а перед ним был сравнительно молодой, никак не старше
тридцати лет, маленький, вертлявенький, плюгавенький человечек с рыжими
усиками и крохотными голубыми глазками, моргающий, как вспугнутый зверек,
внезапно ослепленный ярким светом.
От неожиданности Выжлецов растерялся, вскочил, выбежал из-за стола,
засуетился, полез в шкаф за чистой посудой.
- Чайку с нами, Степан Кузьмич...
На столе кипел медный самовар, в вазочке алело варенье, на тарелке
ржаные коржики.
Жена Выжлецова, миловидная молодая бабенка, и мать, сморщенная
старушка, тоже поднялись из-за стола, но двое незнакомых мужиков даже не
шевельнулись и только вопросительно поглядывали на хозяина.
- Милости просим, милости просим, - продолжал Выжлецов, сглатывая слоги
и расставляя чашки для новых гостей. - Рады, рады вам...
- Ну, радоваться-то особенно нечему, - спокойно возразил Быстров,
усаживаясь, однако, за стол, точно он и впрямь прибыл в гости.
- И вы, и вы... - пригласил Выжлецов Славу.
Слава, однако, не последовал приглашению, он чувствовал, как напряжен
Степан Кузьмич, и понимал, что держаться надо настороже, ему была недоступна
непосредственность, с какой вел себя Быстров, и на всякий случай остался у
двери, и Выжлецов тут же утратил к нему интерес, дело было не в Славе.
Незнакомые мужики вновь вскинули глаза на Быстрова. Оба были немолоды,
видать, умны, серьезны. Один, с сивой бородой, отнесся к появлению гостей
как будто безучастно, зато другой, бритый, чернявый, с резкими чертами лица,
казалось, с трудом скрывает свое волнение, он то и дело постукивал пальцами
по расстеленному на столе рушнику.
- Председатель наш, товарищ Быстров, - ответил наконец на их немой
вопрос Выжлецов и пододвинул к Быстрову вазочку с вареньем.
- Да не суетись ты, - заметил ему Быстров и, увидев, как чернявый сунул
было руку под стол, повторил эти слова уже для чернявого мужика: - И ты не
суетись понапрасну.
И сразу после этих слов за столом воцарилось молчание.
Позже, перебирая в памяти подробности этого вечера, Славушка говорил
себе, что именно в этот момент Быстрова должны были убить, во всяком случае,
логика событий подсказывала такой исход, однако Быстров всегда предупреждал
события.
- Вы из Куракина? - быстро спросил он чернявого.
Тот молчал.
- Так вот, не будем шутить, - спокойно сказал Быстров, точно речь шла о
самых обыкновенных вещах. - Я знаю, зачем вы приехали, и прямо говорю:
ничего у вас не получится.
Выжлецов раздвинул свои губки в улыбке:
- О чем это вы, Степан Кузьмич?
Однако мужики из Куракина не ответили, и Славушка догадался, что они
прислушиваются к тому, что происходит снаружи.
И Быстров, должно быть, догадался, потому что сразу сказал:
- Да не слушайте вы, никого там нет, я один. Только само собой, куда я
поехал, известно... - Он ласково посмотрел на чернявого. - И кто вы такие,
тоже известно. Поэтому давайте по-хорошему. Не будем ссориться, выкладывайте
свою пушку.
И вновь произошло чудо: чернявый сунул в карман руку и положил на стол
небольшой аккуратный пистолет.
- Так-то лучше, - сказал Быстров и повернулся к Выжлецову. - На большой
риск шел ты, Семен Прокофьич, всего мог лишиться, и мельницы, и семьи. Про
твое оружие нам давно известно. Не знали только, где спрятано, но все равно
нашли бы... - Он протянул руку, взял пистолет, опустил себе в карман. - Не
надо беспокоить ни мамашу, ни супругу, идите-ка втроем, несите сюда оружие.
И все трое - Выжлецов и его гости - молча поднялись из-за стола, вышли
из избы и... вскоре вернулись, неся в руках и прижимая к груди винтовки.
- Куды их? - безучастно спросил мужик с сивой бородой.
- А хоть сюда... - Быстров указал на свободное место у окна, и кивнул
Славушке: - Считай.
- Десять, - сосчитал Славушка.
- Отлично, - сказал Быстров и почти весело спросил Выжлецова: - А
пулемет?
Выжлецов удивленно посмотрел на Быстрова.
- Тащи и пулемет! - строго приказал Быстров. - По-честному так
по-честному.
Выжлецов вновь вышел вместе с чернявым и внес в избу пулемет.
- Все? - спросил Быстров.
- Все, - подтвердил Выжлецов.
Опять наступило молчание. Мужики стояли у двери. Быстров сидел. Он
помолчал, поглядел на мужиков и... отпустил их.
- Можете ехать, об остальном с вами будет разговор в Куракине.
Мужики ретировались, и теперь один Выжлецов ждал распоряжений.
- Не возражаешь, переночуем мы у тебя? - спросил Быстров. - Поздно уже
с винтовками по оврагам блукать...
Быстров так и сделал, как сказал. Лег на скамейку, даже принял от
молодайки подушку, проспал в избе короткую летнюю ночь, а утром послал
Выжлецова за председателем Козловского сельсовета Коломянкиным.
Через час Быстров и Славушка шли за подводой, на которой везли в
Успенское отобранное оружие.
И снова Степан Кузьмич молчалив и невесел. Идет, почти не пыля,
аккуратно отрывая от земли ноги. Поблескивает раннее солнышко, роса еще
лежит на кустах и на траве. В небе заливается какая-то птица.
- Как это вы не побоялись?
Быстров быстро взглянул на мальчика.
- Чего?
- Остаться на ночь у Выжлецова.
- Уйди мы, за деревней нас свободно могли прикончить, И концы в воду,
докажи, кто убил. А тут известно, где ночевали...
- А этих, куракинских... - Славушка повел головой в сторону, будто там
кто стоял. - Почему вы их не арестовали?
- Э-эх! - с сожалением протянул Быстров. - Слабый ты еще, брат,
политик. Знаешь, как кулак обозлен на Советскую власть? К нему сейчас не с
таской, а с лаской нужно. Оружия в деревню целый арсенал натаскали, и за
каждую винтовку тащить мужика под замок? Помягче получше будет, скорей
одумаются... - Он помолчал и вдруг улыбнулся. - А тех, кто к Выжлецову
приезжал, будь уверен, тех возьмут на заметку.
60
- Не поеду... Не поеду! - кричит Тишка Лагутин. - Убей меня бог, не
поеду...
Он вправду не может ехать, лошадь у него ледащая, и телега не телега, а
драндулет на ниточках, все палочки и втулочки скреплены проволочками и
веревочками, в таком гробу не только в Малоархангельск, к богу в рай и то не
доедешь - рассыплется.
У Тишки крохотное морщинистое личико, редкие волосики, и он даже не
кричит, а визжит:
- Не поеду, и все тут! Баста!
На остальных подводах по три человека, мужики выполняют
трудгужповинность в "плепорцию", три человека - и все.
- Ет-то што ж, пущай четыре, - визжит Тишка. - Ну, пять, куды ни шло,
ну, шесть, разрази тя господь, ну, семь... А то во-о-симь! Во-симь! Не
поеду...
У всех по три, мужики тверды, а к Тишке лезут все, облепили, и ничего
Тишке не поделать.
Делегаты Успенской волостной комсомольской организации отправляются на
уездную конференцию.
Сто человек! Сто человек, язви тя душу! В прочих волостных организациях
числятся по тридцать, по сорок, в Свердловской волости больше ста
комсомольцев, а в Успенской чуть не полтысячи. Что они, белены объелись?
Мобилизовано двадцать подвод для ста делегатов, а мужики больше чем по
три делегата на подводу не садят, остальные норовят атаковать Тишку.
- У меня не чистерна, а ти-и-лега! - визжит Тишка. - Вот хрест, лягу
чичас и умру!
Слава в отчаянии.
И главное - всем делегатам, избранным на конференцию, разослали
предписания: "Обязательно прибыть к шести часам вечера в порядке
комсомольской дисциплины, обеспечив себя продуктами на три дня, никакие
отговорки не будут приняты во внимание".
- Иван, что же нам делать? - взывает Ознобишин к Соснякову.
- Пусть едут, - невозмутимо отвечает тот, он бы, конечно, все бы
организовал получше Ознобишина. - А мы пешочком... - Подразумеваются
руководители волкомола, Соснякову не впервой мерить ногами расстояние от
Корсунского до Успенского.
Впереди крик. Катя Журавлева отняла у возницы кнут, стоит на телеге и
лупит парней по головам, отгоняя от своего экипажа.
На двух передних подводах девушки, они не пускают к себе парней, а
парни пытаются их согнать.
- Пешком дотрухаете, прынцес-сы!
Неторопливо, вразвалочку, идет Дмитрий Фомич, волоча тросточку и
поднимая за собой пыль.
- В чем дело, вьюноши?
Василенко Иван
Андреев Николай
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Сертаков Виталий