стать моим "хозяином" вместо Маноло? Если я не отдаю ему все деньги, он
меня. бьет. Ты тоже станешь меня бить?
спросил Иоганн.
немецкий коммерческий дух, любопытство на минуту пересилило все прочие
чувства.
отнял, чем ты лучше его? Он хочет, чтоб я спала с другими мужчинами и деньги
отдавала ему, а ты хочешь спать со мной задаром, и выходит, оба вы жулики! А
еще говоришь про любовь!
бичом, - ты просто трус... всего боишься, даже слова "любовь". Ты просто еще
не мужчина...
толкнул ее, что оба едва не упали.
куда лучше. Да-да. Потанцуем в ту сторону, там никого нет, и я тебе объясню.
- Она прижала ладонь к щеке Иоганна, сказала нежно: - Не сердись, миленький.
- Она кружилась в лад и в такт с ним, но не подчинялась, а вела, и вдруг
предупредила: - Осторожно!
бродил среди танцующих. Он обнюхал парочку и равнодушно двинулся дальше. А
они прислонились к перилам, и Конча сказала:
чему. Очень даже легко и просто с этим покончить... никакой опасности нет.
Погляди на него...
свесилась на грудь, глаза закрыты.
все равно что неживой. Почти и не дышит. Просто нужно на лицо подушку,
мягенькую, совсем ненадолго - un momentito {На минуточку (исп.).}, -
серьезно пояснила она и двумя пальцами отмерила крошечный кусочек времени. -
Сколько раз это делали, и всегда получается. Тогда ты возьмешь деньги,
которые сейчас при нем, а приедешь домой - и станешь богатый! Только будь
немножко посмелее, миленький. И никто ничего не узнает, даже я! Если б он
нынче ночью помер, я бы не стала удивляться и ничего спрашивать - и другие
тоже не станут. Мы все только удивляемся, отчего это он еще жив? Как он еще
дышит? Так что, сам понимаешь...
душили. Он так часто желал дяде смерти, но это предложение убить старика
своими руками его ошеломило. Нет, честное слово, никогда он ни о чем таком
не помышлял! В ушах зашумело, все тело будто электрическим током прошило. В
этот миг он даже не чувствовал, что маленькая рука пробралась в его рукав и
скользит вверх, к сгибу локтя.
Сделай так, тогда узнаешь, что значит быть мужчиной.
боли. - Никогда!
отпраздновать, шампанского выпить! Давай выпьем шампанского, неужели ты не
можешь купить хоть маленькую бутылочку? Хоть немецкого? Прямо сегодня
вечером?
но завтра, вот честное слово, самое честное, завтра я угощу тебя шампанским!
мне отдашь. Только делай, как я велю, хватит быть трусишкой, ты не
маленький. А сейчас я дам тебе денег...
- Ничего ты мне не дашь! Ты что вздумала? Может, принимаешь меня за твоего
кота? Ты еще увидишь, какой я мужчина... смеешь мне такое говорить! Ладно,
только попробуй мне завтра это повторить!
погладила его по руке. - Ты не грозись. Я тебя не боюсь, с чего мне тебя
бояться? Ты же мне плохого не сделаешь? Я с тобой буду хорошая, ласковая, ты
век не захочешь сделать мне что плохое. Давай не будем ругаться, это скучно,
давай лучше танцевать...
этих танцев. Мне надо больше, я хочу кой-чего получше, хочу настоящего,
довольно ты меня дурачила. В следующий раз будет по-другому!
уходишь?
постель.
отшвырнуть ее подальше.
виноват. Я тебе покажу... он сегодня не умрет, ты меня так просто не
поймаешь!
опасности.
потирала запястье, и ничего нельзя было прочитать у нее на лице. Потом вошла
в бар, там сидел Маноло, перед ним - два стакана и наполовину пустая бутылка
красного. Конча села напротив, на мгновенье глаза их встретились; она
подтолкнула к нему стакан, Маноло налил ей вина. Они взяли по сигарете, и
каждый сидел и курил так, словно был здесь один или словно они незнакомы.
протянутую руку, а старик погладил его по голове и благословил.
Графф собаку.
сейчас же двинулся дальше и на ходу мотнул головой и фыркнул, чтобы
избавиться от запаха этой руки; он свернул на нос корабля и скрылся из виду
в ту самую минуту, как из дверей бара вышли профессор Гуттен с женой и стали
спрашивать танцующих:
скучно, и они уже собрались всласть подраться, как вдруг разом, словно у них
была на двоих одна пара глаз, увидели исполненный достоинства зад Детки,
вперевалку удаляющегося от кресла больного старика. Они даже не обменялись
взглядом - тотчас повернули и двинулись на безлюдную подветренную сторону,
чтобы там его перехватить. Побежали со всех ног к носу корабля псу навстречу
- Детка увидал их, неуверенно остановился, принюхиваясь. Рик и Рэк вихрем
налетели на него, схватили решительно, за что попало, одна спереди, другой
сзади и мигом потащили к перилам.
глубины души оскорбило такое обращение. Он заворочал глазами, негромко
зарычал, забормотал что-то и слабо затрепыхался у них в руках. Они
ухитрились поднять его на уровень перил, лапы его повисли, мягкое брюхо
беспомощно подергивалось; на минуту он зацепился, повиснув задом на перилах,
но близнецы дружно, изо всех сил подпихнули его - и, страдальчески тявкнув,
бульдог рухнул за борт. Он шлепнулся в воду, точно мешок с песком, скрылся
под водой, волна прокатилась над ним, он тотчас вынырнул, глубоко вздохнул и
продолжал храбро держаться, задирая нос и неистово колотя передними лапами
по воде.
самом деле он старался только об одном - поймать взгляд Пасторы, но это
никак не удавалось. В нее вцепился один из кубинских студентов, они
танцевали все танцы подряд и явно настроились провести вместе весь вечер.
Наконец Дэнни вынужден был признать, что надеяться ему не на что, от
разочарования ему и пить расхотелось. В таких случаях напиться пьяным - не
утешенье. Только по привычке он прямо у стойки опрокинул один за другим
стакана четыре, потом взял с собой двойной бурбон и поплелся на другой борт
- здесь никто его не увидит, можно в одиночестве предаваться мрачным мыслям,
уставясь на все те же волны, исполосованные светом с палуб и из
иллюминаторов, угрюмо растравлять в себе обиду и утешаться, плюя сквозь зубы
и шепотом последними словами ругая женщин - не одну Пастору, но всех женщин,
всю их подлую породу. Да разве Пастора одна на свете, их миллионы. Все они
суки, решил он, и тут заметил, что примерно на полдороге от кормы к носу с
палубы плюхнулся в воду какой-то пухлый белый сверток, должно быть тюк с
отбросами из камбуза; в это время мимо пробежали Рик и Рэк - глаза
вытаращены, рот раскрыт, язык высунут, всегда они какие-то бешеные, подумал
Дэнни, и тотчас почти рядом с белым тюком упал в воду еще один, длинный и
темный, - и на нижней палубе раздался протяжный, хриплый, леденящий душу
вой, словно взвыла стая койотов. Все громче, громче, потом оборвался,
зазвучал опять, теперь его перекрывали пронзительные женские вопли. Дэнни
расплескал виски, уронил стакан, но даже не заметил этого, кинулся к
внутренним перилам и заглянул на открытую часть нижней палубы; там толклась