ворот рая. А возле них должен стоять, помахивая ключами, не
святой Петр, а некто Олег Васильевич Марилов.
- сказал мне Грек, - он принадлежит человеку, который многим
мне обязан".
!+ #./.+cg-. лежавший сейчас на проспекте Мира. Но сам
телефон я запомнила еще в "Паризиане", по системе Сирина.
Телефон начинался на Варфоломеевскую ночь.
цифрами и сможет ли он мне помочь, - но попытаться стоит.
кулаками.
и в ней возникло прыщавое лицо дежурного. - Какого ляда? -
недовольно спросил он.
принесу. Из-под "Балтики" номер три. Устроит?
сможем избежать крупных неприятностей, - абстрактно
припугнула я.
только начинаются.
своему адвокату.
дежурный.
очень, очень нужно, - сменила тон я.
километрах от города: он явно не знал, кому перерезать горло
первым - чувству долга или жалости к красивой девушке.
направлении, - я очень хорошо заплачу.
и я нашла, что даже прыщи его не портят, очень милый
человек.
совершенно искренне, и эти благородные тихие слезы сломали
дежурного.
никто не ответит мне на том конце провода.
набирала номер, мои пальцы цеплялись за цифровые гнезда
телефона, как связка начинающих альпинистов за отвесную
стену.
его безумно интересует разговор с усатым старшиной в
расстегнутом кителе. Старшина клял своего зятя-алкоголика:
"Ты прикинь, их уже не приглашают никуда. Андрюха, сука, как
завалит в компанию, нажрется до белых веников и начинает
выезжать. Так я своей дурынде сказал: "Люська, бери с него
подписку о невыезде!.."
долгие гудки; секунды, дробящие их, показались мне
вечностью.
внимательным, как у ученика, просидевшего на первой парте
всю среднюю школу.
Прямо сейчас?
обратиться к вам.
влипла, понимаете...
на вывеске перед входом, - а потом добавила:
нелогичного, но в высшей степени женского:
Теперь в моих словах выгибала спину полная достоинства поза
подростка, который берет на себя вину за ограбление
автосервисного центра.
добраться, - наконец отозвался таинственный Олег Васильевич.
- Как, еще раз, вас зовут? Я повторила.
отягчающими?
а там сработала сигнализация...
трубку и теперь уже бесстрашно взглянула на дежурного.
до мелочей. Я вытянулась на досках, прикрыла глаза и
попыталась представить себе таинственного Олега Васильевича:
почему-то он оказался сразу похож и на Грека, и на
простреленную голову Сирина. Поджарый, слегка состарившийся
подбородок, резкие морщины у глаз, седые волосы зачесаны
назад, печатка на безымянном пальце... Нет, с печаткой я,
пожалуй, перегнула. Голос не давал никакого представления,
он может оказаться кем угодно, не исключено, что благородным
злодеем, по которому сохнет кордебалет театра оперетты... Во
всяком случае, теперь хоть что-то зависело не от меня.
проснулась оттого, что лязгнула дверь камеры. В нее вошел
Питомза. Он едва сдерживал ярость, но обращался со мной
почтительно. Больше всего ему хотелось врезать мне по зубам,
даже нейтральные милицейские лычки оскалились от ненависти.
Oитомза смотрел на меня своими суженными глазами, как будто
взрезал кожу потихоньку - как ломтики дыни...
высокопоставленный член. Бабка за дедку, дедка за репку -
вот и вытащили тебя.
поправила я. - А вообще спасибо. Соснула даже. Приятно было
с вами познакомиться.
месте и по другому поводу, - бессильно пригрозил Питомза. -
Топай пока!
сидел человек в белом плаще.
себе перед тем, как заснуть.
не мог скрыть даже плащ. Светлые волосы, в которых любая
седина затеряется, как скиф в степи; довольно молодое лицо,
лишь увеличивающее сходство с лаской или горностаем. Он
улыбнулся, но зубы подкачали, оказались не в породу -
крупные и восхитительно белые, как куски колотого сахара.
старого знакомого, постукивая по моему рюкзаку кончиками
пальцев, - а мы уж заждались. Что ж ты вводишь в заблуждение
работников доблестных органов, душа моя? В одном же
ведомстве работаем.
- так получилось.
Васильевич к своре ментов. - Значит, я ее забираю.
направились к выходу, минуя множество ненужных, почти
бутафорских перегородок и отсеков.