возможность передвигаться. Через несколько минут на чердак поднялись двое с
фонарями и начали тщательно проверять все углы и ниши, ворошили мусор,
разгребали старые подшивки газет, исследовали пространство за стропилами;
по их поведению становилось понятно, что они не просто обыскивают, а ищут
что-то конкретно. Это было лишним подтверждением, что Кастрат работал на
двух хозяев. Решившись на террор, Глеб выдавил из личного друга Диктатора
все сведения относительно передвижений президента. Кастрат кое-что
рассказал, и его информация подтверждалась радиоперехватом, но наверняка
одновременно намекнул Диктатору, что на него готовится покушение. Он был не
так глуп, чтобы не понять, для чего Интерполу нужны маршруты движения и
манеры поведения друга. Впрямую он предупредить не мог, иначе бы выдал
себя, а вот насторожить, застраховаться от случая - вполне.
Гвардейцы остановились у слухового окна, через которое Глеб вел наблюдение
за дворцом и прилегающей к нему территорией, обследовали битый кирпич на
полу - искали следы, и раму с двумя разбитыми глазками, которая легко
вынималась, стоит лишь отогнуть два гвоздя. О чем-то коротко поговорили на
чеченском, верно, что-то насторожило их. Опустившись на колени, они
медленно стали осматривать пыль, вот лучи их фонарей замерли на одном месте
- кажется, нашли отпечатки ботинок...
Один из них резко встал и сделал несколько шагов к выходу - сейчас здесь
будет толпа! Глеб поднял пистолет: усмиренный глушителем звук выстрела
прозвучал легким хлопком. Оставшийся у следа гвардеец привстал и тут же
опрокинулся навзничь с пробитым виском, а тот, что уходил, обернулся и
словно наткнулся лбом на пулю. Головеров, не медля ни минуты, отволок
убитых в разные углы, закидал мусором и старыми газетами, присыпал следы
крови и, разобрав "винторез", убрал в футляр. Уходить пришлось через
подъезд - пожарная лестница оказалась перекрытой гвардейцами, и благо, что
на лестнице стояли шум и рев выселяемых людей, суета, чемоданы, узлы с
тряпьем. Но во дворе, где уже была толпа с наспех, словно при пожаре,
прихваченными вещами, он чуть не угодил в руки спецслужбы. Чеченец в
гражданском вызвал его из толпы, отвел к крытой машине и потребовал
документы. Глеб выстрелил в упор, придержал труп и сунул его за колесо -
все на глазах у перепуганных русских мужчин, глядящих из-под брезента
кузова. Показал им кулак и тихо ушел через детскую площадку в соседний
двор.
Здесь, на краю села место было надежнее и безопаснее. Глеб давно заметил в
России странную закономерность: коровники в колхозах ставили обычно на
самых лучших местах, где впору ставить храмы. И тут заброшенная ферма
оказалась на горе, откуда в дождливую погоду разжиженный навоз стекал
ручьями в село, расположенное внизу. Обзор был великолепный, можно было
отслеживать каждого человека, выходящего или входящего на центральную
усадьбу колхоза. И была еще запасная позиция на водонапорной башне, стоящей
на скотном дворе, откуда можно было вести снайперский огонь по учебному
центру, ибо с высоты открывался южный склон горы, на котором стоял бывший
пионерский лагерь. Труднее всего было с продуктами: то, что Глеб сумел
привезти с собой, съел за три дня и уже сутки лежал голодный. Попробовал
есть сырые шампиньоны, однако от такой пищи тошнило, а сварить их можно
лишь ночью, в овраге, чтобы не заметили огня и дыма. И только ночью
появлялась возможность сделать набег на сады и огороды, где уже все
поспевало и в бинокль хорошо различались крупные краснобокие яблоки на
деревьях. Поэтому он лежал, облизывался и пил застоявшуюся воду, отдающую
прелым навозом и голубиным пометом.
Под вечер же, когда солнце село за гору, Глеб заметил козу, пасущуюся на
скотном дворе, где густо росла трава. Он слез с чердака, подобрался к
воротам, однако выходить за них было опасно: позиция имела один недостаток
- ферма просматривалась со всех сторон, всякое движение могли заметить из
села. Головеров знал несколько языков, но не имел представления, как
подзывают коз, и поэтому около часа поджидал, когда она приблизится к
воротам. И все-таки животина не подошла ближе чем на десять метров.
Пришлось рискнуть - хорошо, темнело! и затащить козу в коровник почти
волоком. В результате это оказалась не коза, а козел, невероятной упрямости
и силы, так что уволочь его подальше от входа не удалось. Глеб перерезал
животине горло, замаскировал навозом кровь и разделывать тушу затащил на
чердак.
Потом он ночью сварил мясо в ведре, найденном в коровнике, наелся и уснул,
как всегда, под утро, до рева первой машины на дороге. В основном проезжали
легковые и реже - КамАЗы с грузами. Пока и намека не было на президентский
кортеж, по данным разведки, состоящий обычно из четырех-семи автомобилей
иностранного производства и двух машин ГАИ. Объявив военное положение,
Диктатор стал ездить в сопровождении БТРа с гвардейцами на броне. Потому
Глеб привез с собой четыре разовых гранатомета, купленных очень просто
Цыгановым на городском рынке еще в мирное время, и кроме "винтореза"
вооружился автоматом с подствольником. И все равно риск был большой и счет
- один против тридцати - почти безысходный. Угадать, в какой именно машине
едет Диктатор, практически невозможно, остается жечь сначала БТР, затем все
правительственные автомобили и укладывать всех до последнего. Если же на
дороге завяжется бой, учебный центр может подняться по тревоге и буквально
через десять минут окажется здесь. За это время надо успеть уничтожить
кортеж, охрану и во что бы то ни стало - Диктатора, причем с контрольным
выстрелом. История подобных терактов знает множество случаев, когда объект
террора каким-то чудом остается жив, даже если перебита вся охрана, и потом
считается отмеченным божественным знаком.
И еще успеть добежать до оврага и сделать максимальный отрыв от непременной
погони...
Теперь Глеб обязан был сделать это, чтобы доказать деду Мазаю свою правоту,
чтобы не чувствовать себя пешкой в чужой игре, заложником в авантюре,
готовящейся в Москве. И чтобы снова почувствовать себя человеком и
воином...
После переговоров Диктатора и Мерседеса оставаться в стенах музея
становилось опасно, дед Мазай решил уйти в Знаменское, где находился центр
оппозиционных сил, "тройка" Отрубина рассредоточивалась по конспиративным
квартирам, а Глебу велено было возвращаться на базу в Мурманскую область,
сидеть на связи, сосредоточивать в одних руках всю развединформацию и
планировать операцию "Дэла" с учетом новых обстоятельств. В последнее время
он все сильнее ощущал на себе давление деда Мазая, его стремление лишить
инициативы, оспорить любой вывод, подвергнуть сомнению всякое действие, и
Глеб замечал за собой пока тихое, мысленное неприятие всего, что делал либо
собирался сделать командир "Молнии". Было понятно, что происходит это из-за
совершаемого над ним насилия, чем-то напоминающего насилие отца над
взрослым сыном, когда последний вынужден из каких-то высших соображений
повиноваться чужой воле. И ладно, когда бы дед Мазай всецело владел
обстановкой, знал, что делать в следующий момент, каков будет конечный
результат, - можно было бы подчиниться ему без размышлений, как это
диктовалось уставом и взаимоотношениями командира и подчиненного. Но
генерал сам метался под давлением обстоятельств, как заяц перед сворой
гончих, и не мог принять определенного решения. За три месяца он трижды
изменял принципиальные подходы и к планированию, и к самой операции "Дэла".
Это было хорошо, что командир не терял надежды и искал новые выходы, однако
работа разведгрупп становилась бесполезной, ибо вся информация неведомым
образом попадала к Мерседесу и использовалась им во вред делу. Только дед
Мазай сделал ставку на оппозицию и начал подбираться к ее лидерам, как
министр обороны тут же перехватил инициативу. В отряды отколовшихся от
режима войск потоком пошло оружие из России - стрелковое, противотанковое,
бронетехника, до танков включительно. И бессчетное количество боеприпасов!
"Тройка" Шутова, рыскавшая по Чечне в поисках баз для "Молнии" с ужасом
наблюдала, как весь этот поток тут же перепродается Диктатору. Один раз уже
вооружив своего старого фронтового товарища, Мерседес продолжал вооружать
его, - подобной дури Глеб выдержать не мог. А дед Мазай все еще рвался
привести в чувство оппозицию, наверняка созданную самим Диктатором,
уничтожить ее торгашеский дух, вразумить лидеров, сплотить и повести на
штурм Грозного. Головерова же отправлял на базу...
- Не поеду, - сразу заявил он. - Мне там нечего делать.
- Но тебе и здесь делать нечего, - отпарировал генерал.
- Нам всем уже здесь нечего делать! - сорвался Глеб. - Ты же видишь, Дед,
нас подставляют. Никакой полицейской операции не будет! Началась другая
игра. Но потом на нас повесят всех собак! Надо уходить отсюда.
Дед Мазай, как всегда, оставался спокойным, словно заведомо знал, чем все
закончится.
- Да, брат, проигрывать всегда тяжело. Но иногда нужно, иногда бывает
полезно. Поражение учит больше, чем победа.
- А я не хочу больше поражений! - рубанул Глеб. - С меня хватит октября
девяносто третьего!
- Тогда мы победили, - заметил генерал. - Не мытьем, так катаньем...
- После такой... победы я едва выжил. А ты меня снова втравил в авантюру!
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Каменистый Артем