Переворот семнадцатого года в Питере никто и не заметил. Власть большевики
взяли тихо. А вот когда толпы на улицы выходят, демонстрации всякие
устраивают, флагами машут, стреляют без толку - дело проиграно - как в
Будапеште в пятьдесят... Тьфу, в смысле - в девятнадцатом году. Сейчас
только вы да я знаем, что на самом деле происходит. Оно и к лучшему. В
нужное время сообщим кое-что в газетах, и ладно... Народу слухами даже
интереснее обходиться.
гусей. А то какой-нибудь дурак невзначай опомнится раньше времени. Когда
заканчивать думаешь?
самом деле почти никто ничего не заметил. Мало ли в Москве облав было? То
бандитов ловили, то заговорщиков, то просто заложников брали. Все путем...
Тут утром сценка была, лично наблюдал. Вроде забавная, а то и плакать
хочется. Послушай для разрядки. ...Во внутреннюю тюрьму на Лубянке
привезли очередную партию арестованных. Послали за комендантом, в ожидании
его Шульгин с Басмановым, случайно оказавшиеся в одно время в одном месте,
закурили, присев на подножке автобуса.
все камеры переполнены и новых арестантов принимать некуда. Везите, мол, в
Бутырки. Заранее надо было предупреждать, тогда он расчистил бы площади.
- А что там у тебя за клиентура сейчас сидит?
Менжинскому подчиняюсь... - коротконогий рыжий комендант только что на
носочки не привстал, чтобы выглядеть достойно против высокого, пока еще
сдерживающего злость, но уже начавшего раздраженно втягивать воздух сквозь
сжатые зубы Басманова.
перчатке сжалась в кулак.
пока не поставили в известность. Тебя, товарищ комендант, эта бумага
устроит или вправду за Менжинским послать? - Он протянул ему
соответствующий мандат, подписанный Аграновым.
что придется всех твоих предыдущих клиентов выпустить. До следующего раза.
Кроме уголовников. Уголовники есть?
собой.
Басманов явно упивался своей новой ролью.
наконец спросил он. - Я же тебе человеческим языком сказал - неси списки
или что там у тебя есть. Напишу распоряжение, поставлю дату - и адью. Что
тебе еще надо, мать твою через семь гробов с присвистом в центр мирового
равновесия...
Боцманом на флоте служил? - Ага. На самоходном пароме товарища Харона. -
Как же, слышал...
стандартному советскому обычаю не проинформированный ни о чем, кроме
двусмысленного "выходи с вещами".
автобусы у ворот, цепь вооруженных людей - о чем может подумать проведший
в лубянских застенках несколько месяцев нормальный человек?
обросший седеющей бородой мужчина в потрепанной офицерской шинели.
стреляй, иуда...
борт шинели, рывком подтянул к себе.
оттеснив охранников ВЧК, распахнули ворота. Ошеломленная, не верящая в
свое счастье толпа хлынула на волю.
Шульгину узника, похожего на Эдмона Дантеса. - Вместе служили в гвардии.
Ты как, Генрих, сюда-то попал?
да ты сам-то сейчас кто?
требуется?
сказать так было бы кощунством, он испытывал сочувствие и даже некоторую
зависть к людям, которые переживали момент исполнения самых сокровенных и
невероятных желаний. Хотел бы он на минутку оказаться в положении этого
барона...
неправильное. И лица одетых в новую красноармейскую форму людей,
оккупировавших святую святых Лубянки, внушали ему классовую неприязнь. Уж
слишком они были непереносимо породистыми. В подвалах их место, а не на
воле с оружием. Настоящий красноармеец должен быть в меру бестолковым,
исполнять команды с длительной выдержкой, хлопая глазами и мучительно
пытаясь понять, что следует делать, а эти - как на пружинах. И уже почти
собрался комендант бежать к телефону, как особенно неприятный ему человек,
прикинувшийся революционным боцманом, сам поманил его пальцем.
камерам, а потом поднимись к Ягоде. Спросишь, что с кем делать. Мы еще
сейчас привезем, так разберитесь, кого сразу в распыл, а кого и подержать.
И распишись, что принял. Сто двадцать голов... Пусть Генрих Григорьевич,
против кого нужно, кресты поставит. А уж за нами не заржавеет... Отошли к
воротам. У барона тряслись руки. - Миша, так что это? Вы что, Москву
взяли? Почему тогда стрельбы даже не было и в тюрьме все тихо? Они же нас
расстрелять должны были при вашем приближении. Или как?
Контрреволюция, которой так долго боялись большевики, совершилась. Ты уже
и историю забыл? Все настоящие крепости берутся именно изнутри. И высший
шик - чтобы защитники этого даже не поняли. А ты давно здесь сидишь?
передумывали... Дай мне хоть наган, Миша, я их видеть не могу...
назначим барона комендантом тюрьмы? Вот уж потешится. Пойдешь, Гена?
Взял протянутую ему флягу, дважды глотнул. - И покурить, покурить дай, а?
Задохнулся крепкой папиросой. - Я, наверное, там одурел. Ничего не
понимаю.
посадил на цементное ограждение подвального окна.
отдышавшись, встал.
Хоть ротным возьми, хоть рядовым. Господи, дожил все-таки...
у Сашки как бы даже увлажнились. Это у Шульгина-то, который всю жизнь
демонстративно избегал любых проявлений слабости духа.
вблизи увидел, а сколько их...
кто оказался в числе "изъятых"). Как-то так интересно получилось, что
компьютер Берестина отобрал жертвами данного переворота как раз тех, кто
восемь лет спустя оказался главной опорой Сталина в его "Великом
переломе", а потом все равно получил свое. Все эти молотовы, шверники,
шкирятовы, ярославские, постышевы, косиоры, чубари и прочие эйхе.
Зиновьев, Каменев, Троцкий, Рыков, Бухарин были не лучше, конечно, но в
них просматривалась хоть какая-то человеческая индивидуальность.
был довольно трусливым человеком, лишенным вдобавок способности адекватно
реагировать на сложности реальной жизни. Не зря комфортно чувствовал себя
только в эмиграции. А в июле семнадцатого сбежал в Разлив, где Зиновьев
утешал его и успокаивал. В течение восемнадцатого года он тоже несколько
раз порывался бросить все и рвануть в Финляндию или Германию. Когда бандит
Кошельков остановил на улице его автомобиль, покорно отдал тому и
удостоверение, и пистолет, и машину, истерически предупреждая шофера и
охранника, чтобы не вздумали сопротивляться. А при первом же намеке на
мозговой удар отъехал в Горки и, окруженный заграничными профессорами,
просидел там до самой смерти, которой тоже панически боялся. Там он то
просил у Сталина яду, то тоскливо выл на луну от страха перед неизбежным
концом.
он был талантливый, созданный как раз для острых ситуаций. "Нужно - значит
возможно", - любил повторять Лев Давыдович. Неизвестно, насколько он
доверял чекистам, но все их действия принимал как должное.
понимал, что с таким начальником ВЧК каши не сваришь. Интеллигентен, знает
семь языков, но и ничего больше... Никого из евреев, окопавшихся на
Лубянке, Троцкий тем более не хотел видеть в этой роли. Лев Давыдович был