Чтение 83–й страницы книги ~Колдуны и министры~

- Перехитрить? Меня? Да я его насквозь вижу! Только мне теперь все
равно, какая крыса съест другую крысу последней.

- А мне не все равно, - возразил Варназд.

Свен Бьернссон был не совсем прав, утверждая, что столица была
спасена, так как конница Киссура налетела на семитысячный отряд мятежников
и утопила его: мятежники задержались на берегу канала потому, что увидели
с другой стороны неизвестно откуда взявшееся городское ополчение.

Дело в том, что едва в городе огласили указ об измене Киссура, глупый
народ счел указ подложным. Поползли самые вздорные слухи: говорили, что
государя умыкнули и держат силой, что в указе имя Чареники было подменено
именем Киссура, что Арфарра не болен, а отравлен, что Чареника в сговоре с
мятежниками, и что вообще у Чареники рыбья чешуя на боках.

В городе стали собираться, как год назад при бунте, отряды
самообороны, поймали одного из гонцов Чареники, - и подняли тревогу.
Представители от цехов и лавок явились к Арфарре, потребовали с него
клятвы не умирать до победы над Ханалаем, и высыпали еще целую корзину
слов.

Арфарра вздохнул, понимая, что войск у него нет, а те, которые есть,
вооружены не мечами и копьями, а орудиями собственного ремесла, кому как
сподручней - булочник - ухватом, а кожевник - кочедыком.

Делать нечего, - Арфарра повел своих лавочников к Левому Орху,
половину посадил в засаде на вражеском берегу, а другую половину посадил в
реке, на лодках, и велел жечь прямо на лодках костры. Арфарра рассчитывал,
что передовые отряды Ханалая, незнакомые в деталях с местностью, в темноте
примут костры на воде за костры на суше, и храбро кинутся в атаку, - и как
он рассчитывал, так оно и получилось.

Два ханалаевых полка, Мелии и Аххара, утопли в реке и перетоптали
друг друга, а тех, кто остался в живых, зарезали разъяренные ополченцы. И
хорошо же потрудились ремесленники! Булочник работал ухватом, а сапожник -
кочедыком, а красильщики построились в полк и лупили теми железными
прутьями, которыми мешают индиго в чанах, и многие потом признавались, что
со своим-то ухватом сподручней, чем с незнакомым мечом.

Возможно, Ханалай был неправ, приказав эту ночь войскам отдыхать, а к
столице послав лишь две отборные части. Будь он сам во главе солдат, а не
на пире по правую руку государя, кто знает, чем бы кончилось дело? Но
войска наместника Ханалая прошли семь дневных переходов в два дня, не
спали и не варили каши, а войдя в богатые пригороды, перестали слушаться
командиров и начали грабить и... да что тут говорить! Не то что Ханалай, а
сам государь Иршахчан не смог бы остановить грабеж и веселье.

Но самое главное - в глазах Ханалая и его войска война, с пленением
государя, была закончена. Так оно, собственно, до сих пор и бывало. И
поэтому Ханалай попридержал свои войска, чтобы дождаться на следующей день
депутации из столицы, войти в нее мирно и спасти ее от потока и
разграбления. И поэтому Ханалай безумно удивился, когда выяснилось, что
лавочники в столице вовсе не считают войну законченной.

Да, признаться, и лавочники удивились тоже.

Через три дня Арфарра, покинувший постель, показал Киссуру
погребальную корзинку. Корзинку доставили вчера вечером от яшмового
аравана, лже-Арфарры, в порядке обычного обмена дипломатическими
любезностями. В корзинке лежал протухший кролик, а к ручке был привязан
указ самозванца. Указ, с самыми непристойными проклятиями, извещал, что
если поганый Арфарра не положит свои гнусные кости в корзинку и не
уберется из города, то будет превращен в протухшего кролика.

Арфарра спросил Киссура, что он об этом думает. Киссур сказал, что
проклятие вряд ли подействует, потому что в указе многовато грамматических
ошибок.

"Да, - подумал Арфарра, - а меж тем соглядатаи уверяют, что этот
самозванец весьма учен". Он выписал все ошибки, и некоторое время ломал
над ними голову. Потом он позвал одного из людей, которым он доверял, и
они вместе вспороли протухшего кролика. Они вытащили из кролика пакет из
пальмовых листьев, а из пакета, - письмо государя, написанное якобы до
того, как государь попался в плен. В письме было сказано, что указ против
Киссура - подлог и подделка изменников; что, узнав об этом указе, государь
приказал арестовать Чаренику; что, услышав об измене Чареники, государь
понял, что погибнет или попадет в плен, и в последнем случае он запрещает
всем подданным слушаться любого его указа, вырванного у него в плену
насилием.

Арфарре эта бумага показалась весьма ценной, и, что еще важнее, - в
пакете, помимо бумаги, лежала личная печать государя, - та самая печать,
чей шорох разносится от дворцовых покоев до тростниковых хижин, и чей стук
заставляет трепетать богов и демонов.

Арфарра был поражен, что у государя достало силы духа написать такую
бумагу. Но этот самозванец, яшмовый араван! Он что - сумасшедший? И
притом, откуда такое знание науки о шифрах?

В это время в провинции Чахар жил парень по имени Каса. В конце лета
разбойники сожгли его дом, а Каса уцелел. Каса не знал, куда идти, и решил
пойти в столицу, в правительственные войска. Он дошел до столичной области
и стал спрашивать, чьи войска правительственные - Ханалая или Арфарры.

В одной пустой деревне крестьянин сказал ему:

- Не знаю, но думаю, что правительственные войска, - это там, где
государь.

Молодой Каса пошел к Ханалаю и дошел до следующей пустой деревни.

В следующей пустой деревне крестьянин ему сказал:

- Думаю, что правительственные войска, - это которые взимают налог, а
разбойники, - это которые грабят подчистую. И я, конечно, не знаю, а
только приходили от Арфарры, забрали десятину и заплатили, а люди Ханалая
выгребли все, и с досады порубили собак и коз.

Каса растерялся и не знал, куда идти.

Он пошел куда глаза глядят и за околицей увидел молодого человека в
конопляных туфлях с завязочками, зеленой куртке и красной пятисторонней
шапке. Тот сидел на камне, резал большим ножом вяленую собачью ногу,
заворачивал куски в лепешку и ел. Это был не кто иной, как Шаваш, бывший
секретарь Нана. Каса подсел к нему и сказал, что не понимает, чьи войска -
правительственные, и поэтому не может решить, куда идти.

- Если не можешь решить, куда идти, - пошли со мной, - сказал Шаваш и
дал ему кусок лепешки с сыром и мясом. Крестьянин обрадовался, что больше
ему не надо решать, и пошел за ним.

Вскоре к Шавашу присоединились другие люди, и отряд Шаваша вырос до
тридцати человек. Шаваш предложил им уйти из разоренной столичной области
в Голубые Горы. Шаваш сказал своим людям, что все они - верные слуги
государя, но так уж повелось, что во время смуты людям искренним надо быть
подальше от столиц и управ. Он сказал, что когда в государстве хорошее
правление, стыдно быть в тени; а когда в государстве смута, стыдно быть на
виду.

Голубые Горы, где искренние люди обосновались вдали от столиц и
управ, были очень удобным местом: они разделяли провинции Чахар и Харайн,
ими кончалась серединная равнина и начиналась западная, в них брали начало
Левая и Бирюзовая река.

Отряд Шаваша рос медленно, так как начальник соблюдал строгую
дисциплину. Как-то в одной деревне крестьяне пожаловались Шавашу, что
он-де велел брать одно зерно из десяти, а людей не трогать. Между тем двое
его ребят сначала испортили девку, а потом задушили.

Шаваш приказал привести этих двоих к местной речке. Крестьяне
навалили на них камни и бревна, так, чтобы они не могли пошевелиться, и
Шаваш лично отсек обоим головы.

Крестьяне принесли из речки воды и вымыли меч Шаваша. Шаваш поцеловал
чистый меч и сказал:

- Никто из людей нашего отряда не имеет права чинить зло и насилие;
среди людей нашего отряда нет ни больших, ни малых; и все мы должны быть
как братья, то есть делить добычу поровну.

После этого Шаваш ввел должности ответственных за доставку сведений и
за продовольствие, учредил наблюдающих за наказаниями и провиантом, и
велел изготовить соответствующие печати, потому что все в его отряде
сражались за справедливость, а за справедливость нельзя сражаться без
дисциплины.

Вскоре об отряде Шаваша прошел хороший слух. Многие сильные люди и
крестьянские общины, учредившие отряды самообороны, предложили ему союз.

Шаваш никому не открывал своего настоящего имени.

Со дня ареста первого министра Шаваш не сомневался в смысле
происходящего. Страна Великого Света часто расширяла свои владения,
способствуя, словами и деньгами, сварам между варварскими племенами и
дожидаясь, пока ее пригласят в миротворцы. Шаваш не сомневался, что именно
люди со звезды были причиной опалы первого министра Нана и смуты. В
противном случае они были бы пареные жуки, разгильдяи, и лишены
очевиднейших понятий о выгоде государства. А что они не вмешиваются в
смуту до поры до времени, - это умно, чем меньше жителей в ойкумене - тем
выгодней для людей со звезд, легче брать землю у умерших, чем у живых.
Шаваш понимал, что миротворцам будет удобно сохранить в ойкумене
пять-шесть государей: почему бы не быть одним из них?

В конце осени Шаваш вошел в столицу провинции Чахар и взял себе имя
Чахарского князя. Он очень изменился, - брови его стали гуще, плечи -
шире, и на поясе он теперь носил не тушечницу, а старинный меч Чахарских
князей. Часто вспоминал он о красной сафьяновой книжечке, отправленной им
в столицу как подарок самому себе: в сафьяновой книжечке была последняя