угрожающе покачивается его многоугольная башня, и нет стены в мире, за
которой можно укрыться от него.
и одинаковыми становятся люди. Бога не существует. Все отчетливее стучит
калам дабира, отмеряя жизнь. Ужас бытия без смысла и причины открывается
ему. Агай смотрит с высоты помоста.
саду маленькая Туркан-хатун. Красивого шагирда вела она за руку, и понимающе
улыбнулись они друг другу.
машинах, на войске, на лбу у тех, что сидят на помосте. Природа не терпит
химеры. От собственной тяжести рухнет пирамида агая. Узкая полоска праха
останется на площади Йездан.
роется в недрах, обрывая прогнившие корни. И не в силах сдержать свою
радость, смеется он в лицо агаю.
Малик-шаха" ленским календарем.
шатер к своим женам, которые были с ним при войске. Оно стояло уже в двух
переходах от Исфагана, напротив Дейлемских гор. Вместе с вази-ром находился
молодой шагирд, которому он полностью доверял, так как спас его когда-то от
голодной смерти. Они ели на дастархане, простеленном у шатра. Шагирд нарезал
дыню простым дорожным ножом. Вазир протянул ему кусок хлеба, и тогда шагирд
ударил его этим ножом в сердце.
бы послали его из Дейлема, чтобы совершить это и не дать состояться походу
войска. И еще говорят, что сделал он так, потому что не мог простить
протянутый ему некогда хлеб...
хузанскую дыню. С легким звоном распадается она, а он начинает освобождать
от семени розовую середину. Зайчик с ножа весело пробегает по дастар-хану.
нет в нем тоскливых видений. В небытие ушел некий фидаи на столбе вместе с
тайными имамами, у которых руки обмазаны жиром и кровью.
снова маленький человек с пухлым лицом. Неведомой дорогой будет идти он,
потому что отдельно от других стоит знакомый шелковый шатер с лентами. Он
войдет туда и ощутит жаркую, радостную плоть женщины. И будут светиться
потом у него руки...
протягивает ему хлеб. Обжигающий запах уже проник в голову, отравил мозг и
душу. Жестокой сытостью перехватывает горло, и содрогается он от ненависти.
Рычат во тьме собаки...
на него. Но бессильно опадает сухая старческая рука. Тогда только видит он
свой нож в груди человека, опять протянувшего ему хлеб...
когда сделается темно, войско свернет неожиданно в Дейлемские горы. Тяжелый
диваркан пронесут туда на спинах слоны. И пока будут разбивать стены
батинитов, допишет он книгу о государстве...
уложил все на дастархан. Можно начинать есть после столь долгого
воздержания. Положенные к месту слова произносит он, разламывает хлеб,
протягивает шагирду.
Тусе, делаются у него глаза. Великая преданность в них, и руки у шагирда
мечутся, совсем как у слепого.
любящие глаза юноши. Никто и никогда еще не смотрел так на него...
его протягивается к воде, и некий мальчик с клоком волос, на счастье,
тянется навстречу. Морщится лоб у него, и смешно топырятся глаза. Очень
важно то, что хочется ему сделать.
счастье переполняет его душу. Он поднимает глаза к небу и смеется. Потом
снова наклоняется, весь уходя в яркую солнечную воду, и уже свободно, легко
двигает ушами. Еще и еще раз делает он это, убеждаясь в своей победе над
невозможным...
ждите!
съехались к нему с четырех сторон света, были бронзовотелые и слоноподобные,
а женщины -- скромные и луноликие.
берегу арыка, текущего через большой царский сад. За день перед этим слуги
расчистили широкую площадку и обмазали ее хорошей мерв-ской глиной с
саманом, чтоб гостям было гладко сидеть.
песках, а тонкая мервская пыль начала медленно опускаться на плоские крыши
благословенного города. В это время воздух в Мерве пахнет сушеными дынями --
бахрман и пушистой шапталой -- сдавленными с двух сторон медовыми персиками.
площадки, женщины -- на правой, хоть и происходило это задолго до рождения
Пророка, определившего женщине ее место. Просто так было удобней и мужчинам,
и женщинам. Главное для человека -- не чувствовать себя стесненным.
узкогорлые кувшины с пахучим мар-
дыни -- бахрман, набросали целые горы хорошо промытого в арыке винограда,
персиков, сочного инжира. Кунжутная халва с орехами была заранее расколота,
а густая белая мешалда, которую делают из свежих куриных яиц с козьим
молоком и пчелиным медом, слегка подогрета и взбита. Жаркими, как солнце,
кругами лежали на полотне только что из тамдыра белые лепешки из бронзовой
хорасанской пшеницы.
перемешанным с зернами красного гурганского граната и сдобренным пахучей
армянской травкой, сладким фарабским луком и жгучим, как уголь, чачским
перцем. Тяжелыми камнями было придавлено мясо, и прозрачный багряный сок
поднимался до краев, заливая камни. И жаровни уже были готовы, и плоские
медные котлы уже стояли на камнях, и сухой саксаул был аккуратно сложен под
ними.
с другом о государственных делах, витязи помоложе пересмеивались с
луноликими на правой стороне. Все затихли, когда Мубад по присвоенному праву
зажег священный огонь. Он недаром собрал больших и малых царей и всех их
союзников. Раз в десять лет надо напоминать людям, у кого в руках ключи от
рая. Ведь он был Мубад, а это значит на великом и древнем языке пехлеви не
просто шаханшах, а уста самого Ормузда.
забулистанцев две отары овец и убили пастуха. Большая драка случилась на
базаре в Герате, где арийцы подрались с гурцами и дело дошло до ножей.
Неспокойно в последний год и на горной дороге Махабада, что ведет в Арташат
Корнев Павел
Свержин Владимир
Самойлова Елена
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Махров Алексей