дывали на нас, перебрасывались шуткою и снова предоставляли нас самим
себе; большую же часть времени они были поглощены, рыбой, ситцем и холс-
том или подсчитывали, скоро ли доедут, нимало не интересуясь заботами,
которыми были поглощены мы.
роумными; я немножко строил из себя светского франта, а она (мне кажет-
ся) играла роль молодой дамы, кое-что повидавшей на своем веку. Но вско-
ре мы стали держаться проще. Я отбросил высокопарный, отрывистый анг-
лийский язык (которым владел не слишком хорошо) и забывал о поклонах и
расшаркиваниях, которым меня обучили в Эдинбурге; она, со своей стороны,
усвоила со мной дружеский тон; и мы жили бок о бок, как близкие родичи,
только я испытывал к ней чувства более глубокие, чем она ко мне. К этому
времени мы чаще стали молчать, чему оба были очень рады. Иногда она
рассказывала мне сказки, которых знала великое множество, наслушавшись
их от моего рыжего знакомца Нийла. Рассказывала она очень мило, и сами
сказки были милые, детские; но мне всего приятней было слышать ее голос
и думать, что вот она рассказывает мне, а я слушаю. Иногда же мы сидели
молча, не обмениваясь даже взглядами, и наслаждались одной лишь бли-
зостью друг к другу. Конечно, я могу говорить только о себе. Не уверен
даже, что я спрашивал себя, о чем думает девушка, а в собственных мыслях
боялся признаться даже самому себе. Теперь уже незачем это скрывать ни
от себя, ни от читателя: я был влюблен без памяти. Она затмила в моих
глазах солнце. Я, уже говорил, что в последнее время она стала выше рос-
том, тянулась вверх, как всякое юное, здоровое существо, была полна сил,
легкости и бодрости; мне казалось, что она двигалась, как юная лань, и
стояла, как молодая березка в горах. Только бы сидеть с ней рядом на па-
лубе, большего я не желал; право, я ни на минуту не задумывался о буду-
щем и был до того счастлив настоящим, что не хотел ломать голову над
тем, как быть дальше; лишь изредка я, не устояв перед искушением, задер-
живал ее руку в своей. Но при этом я, как скряга, оберегал свое счастье
и не хотел рискнуть ничем.
кто-нибудь вздумал нас подслушивать, он счел бы нас самыми большими се-
бялюбцами на свете. Однажды во время такого разговора речь зашла о
друзьях и дружбе, и мы, как вскоре оказалось, вступили на опасный путь.
Мы говорили о том, какое чудесное это чувство - дружба и как мало мы о
ней знали раньше, о том, как благодаря ей жизнь словно обновляется, и
делали тысячи подобных же открытий, которые с сотворения мира делают мо-
лодые люди в нашем положении. Затем речь зашла о том, что, как это ни
странно, когда друзья встречаются впервые, им кажется, будто жизнь
только начинается, а ведь до этого каждый прожил на свете; столько лет,
попусту теряя время среди других людей.
всю свою жизнь в нескольких словах. Я ведь всего только девушка, а, что
ни говорите, много ли событий может произойти в жизни девушки? Но в со-
рок пятом я отправилась в поход вместе со своим кланом. Люди шли с саб-
лями и кремневыми ружьями, некоторые большими отрядами, в одинаковых
пледах, и они не теряли времени зря, скажу я вам. Среди них были и шот-
ландцы с равнины, рядом скакали их арендаторы и трубачи верхом на конях,
и торжественно звучали боевые волынки. Я ехала на горской лошадке по
правую руку от своего отца Джемса Мора и от самого Гленгайла. Никогда не
забуду, как Гленгайл поцеловал меня в щеку и сказал: "Моя родственница,
вы единственная женщина из всего клана, которая отправилась с нами", - а
мне всего-то было двенадцать лет. Видела я и принца Чарли, ах, до чего ж
он был красив, глаза голубые-голубые! Он пожаловал меня к руке перед
всей армией. Да, это были прекрасные дни, но все походило на сон, а по-
том я вдруг проснулась. И вы сами знаете, что было дальше; пришли ужас-
ные времена, нагрянули красные мундиры, и мой отец с дядьями засел в го-
рах, а я носила им еду поздней ночью или на рассвете, с первыми петуха-
ми. Да, я много раз ходила ночью, и в темноте сердце у меня так сильно
стучало от страха. Просто чудо, как это я ни разу не встретилась с при-
видением; но, говорят, девушке их нечего бояться. Потом мой дядя женил-
ся, и это было совсем ужасно. Ту женщину звали Джин Кэй, и я все время
была с ней в ту ночь в Инверснейде, когда мы похитили ее у подруг по
старинному обычаю. Она сама не знала, чего хотела: то она была готова
выйти за Роба, то через минуту и слышать о нем не желала. В жизни не ви-
дала такой полоумной, не может же человек говорить то да, то нет. Что ж,
она была вдова, а вдовы все плохие.
замуж во второй раз! Фу! Но такая уж она была - вышла вторым браком за
моего дядю Робина, некоторое время ходила с ним в церковь и на рынок, а
потом ей это надоело или подруги отговорили ее, а может, ей стало стыд-
но. Ну и она сбежала обратно к своим, сказала, будто мы держали ее си-
лой, и еще много всего, я вам и повторить не решусь. С тех пор я стала
плохо думать о женщинах. Ну, а потом моего отца Джемса Мора посадили в
тюрьму, и остальное вы знаете не хуже меня.
вушками, но дружбой это не назовешь.
когда не было друга, пока я не встретил вас.
совсем другое дело.
гое дело.
другом, но потом разочаровался.
школе у моего отца и думали, что горячо любим друг друга. А потом он уе-
хал в Глазго, поступил служить в торговый дом, который принадлежал сыну
его троюродного брата, и прислал мне оттуда с оказией несколько писем,
но скоро нашел себе новых друзей, и, сколько я ему ни писал, он и не ду-
мал отвечать. Ох, Катриона, я долго сердился на весь род людской. Нет
ничего горше, чем потерять мнимого друга.
ре, потому что каждого из нас очень интересовало все, что касалось дру-
гого; наконец в недобрый час я вспомнил, что у меня хранятся его письма,
и принес всю пачку из каюты.
в жизни. Это - последнее, что я могу открыть вам о себе. Остальное вы
знаете не хуже меня.
отослала меня и сказала, что прочтет их от первого до последнего. А в
пачке, которую я ей дал, были не только письма от моего неверного друга,
но и несколько писем от мистера Кемпбелла, когда он ездил в город по де-
лам, и, поскольку я держал всю свою корреспонденцию в одном месте, коро-
тенькая записка Катрионы, а также две записки от мисс Грант: одна, прис-
ланная на скалу Басе, а другая - сюда, на борт судна. Но об этих двух
записках я в ту минуту и не вспомнил.
же все равно, рядом она или нет; я заболел ею, и какой-то чудесный жар
пылал в моей груди днем и ночью, во сне и наяву. Поэтому я ушел на тупой
нос корабля, пенивший волны, и не так уж спешил вернуться к ней, как
могло бы показаться, - я словно бы растягивал удовольствие. По натуре
своей я, пожалуй, не эпикуреец, но до тех пор на мою долю выпало так ма-
ло радостей в жизни, что, надеюсь, вы мне простите, если я рассказываю
об этом слишком подробно.
ностью, что сердце у меня сжалось, - мне почудилось, что внезапно порва-
лась связующая нас нить.
вучал неестественно, потому что я пытался понять, что ее огорчило.
сказал я. - Мне кажется, там нигде нет ничего плохого.
Это письмо незачем было мне показывать. Его не следовало и писать.
ряя мои слова.
Разве это справедливо, что вы вините меня в словах, которые капризная и
взбалмошная девушка написала на клочке бумаги? Вы сами знаете, с каким
уважением я к вам относился и буду относиться всегда.
нужны такие друзья. Я вполне могу, мистер Бэлфур, обойтись без нее... и
без вас!
ши... письма.
как бранное.