окончательная норма деятельности: нормальная деятельность здесь есть
культивирование земли, ухаживание за нею ввиду ее будущего обновления и
возрождения .
эта причина имеет силу для всех факторов производства, являющихся
попеременно то подлежащими, то предметами потребности: рабочий, как живое
существо, имеет потребность в средствах к существованию, и он же, как
рабочая сила, есть предмет потребности для предпринимателя или капиталиста,
который в свою очередь, как наниматель, есть предмет потребности для
рабочего и в этом смысле ближайшая действующая причина, определяющая его к
труду ; в подобном же взаимодействии те же люди, как производители вообще,
находятся к потребителям и т.д. - Материальная (и инструментальная) причина
труда и производства дана в силах природы, с одной стороны, в различных
способностях и силах человека - с дру гой. Но эти экономические причины
двоякого рода (т.е. действующие и материальные), с разных сторон изучаемые
политическою экономией и статистикой, имеют свойство физической
безграничности и нравственной неопределенности. Потребности могут возрастать
и ос ложняться до бесконечности; кроме того, и потребности, и способности
могут быть разного достоинства, наконец, силы природы могут быть
употребляемы в самых различных направлениях. Все это вызывает практические
вопросы, на которые политическая экономия сам а по себе, как наука,
ограниченная материальною и фактическою стороною дела, не может дать
никакого ответа. Многие люди имеют потребность в порнографии; должна ли эта
потребность удовлетворяться производством непристойных книг, картин,
безнравственных зр елищ? Иные потребности, а равно и способности имеют явно
извращенный характер; так, у многих известные положительные качества ума и
воли вырождаются в особую способность к ловкому устройству мошеннических
афер на легальной почве; следует ли допускать сво бодное развитие этой
способности и образование из нее особой профессии или отрасли труда? На
подобные вопросы политическая экономия, как такая, очевидно, ничего не может
отвечать, это ее вовсе не касается; однако это прямо касается признанных
интересов о бщества, которое и здесь не может ограничиться одною
материальною и фактического стороною явлений, а должно подчинить их высшей
причинности, различая между нормальными и ненормальными потребностями и
способностями, между нормальным и ненормальным употреб лением сил природы.
Так как фактическое существование потребностей, с одной стороны, сил и
способностей - с другой, не решает практического вопроса, в какой мере
следует удовлетворять первые и в каком смысле пользоваться вторыми, то за
решением приходитс я обратиться к нравственному началу, как определяющему
именно то, что должно делаться. Оно не создает факторов и элементов труда,
но указывает, как поступать с данными. Отсюда новое понятие труда, при всей
своей общности более определенное, чем то, котор ое дается политическою
экономиею самою по себе, или отдельно взятою. Для нее труд есть деятельность
человека, вытекающая из его потребностей, обусловленная его способностями,
прилагаемыми к силам природы, и имеющая целью произведение наибольшего
богатств а. А с точки зрения нравственной труд есть взаимодействие людей в
области материальной, которое, в согласии с нравственными требованиями,
должно обеспечивать всем и каждому необходимые средства к достойному
существованию и всестороннему совершенствованию , а в окончательном своем
назначении должно преобразовать и одухотворить материальную природу. Такова
сущность труда со стороны его высшей причинности, формальной и конечной, без
которых две низшие остаются практически неопределенными.
понятий собственности и обмена.
собственности, которое, однако, само по себе более принадлежит к области
права, нравственности и психологии, нежели к области отношений
хозяйственных. Уже это обстоятельство ясно показывает, как ошибочно
стремление обособить экономические явления в совершенно самостоятельную и
себедовлеющую сферу.
серьезные философы новых времен, заключается в самом существе человеческой
личности. Уже в содержании внутреннего, психического опыта мы необходимо
различаем себя от своего, - все являющи еся в нас мысли, чувства и желания
мы различаем как свои от того, кому они принадлежат, т.е. от себя, как
мыслящего, чувствующего, желающего. Притом отношение здесь двоякое. С одной
стороны, мы непременно ставим себя выше своего, ибо мы признаем, что наш е
существование никак не исчерпывается и не ограничивается теми или другими
душевными состояниями, что эта мысль, это чувство, это желание могут
исчезнуть, а мы сами остаемся. Это есть основное выражение человеческой
личности в ее формальной безусловност и, совершенно независимо от
метафизического вопроса о душе как субстанции. Но, с другой стороны, мы
сознаем, что если у нас отнять все душевные состояния вообще, то мы сами
превратимся в пустое место, так что для действительности и полноты бытия
недостат очно "себя", а необходимо иметь "свое". Причем уже в этой
внутренней, психической сфере это "свое" не всегда есть безусловная
принадлежность лица и не находится с ним в одинаково тесной связи. Есть
душевные состояния, которые по содержанию своему выражаю т ближайшим, прямым
или непосредственным образом нечто существенное и основное в данной
индивидуальности и потому в известном смысле с нею нераздельны. Так, когда
кто имеет непоколебимую, убежденную веру в Бога, то эта вера есть уже
непременная его прина длежность - не в том смысле, чтобы он должен был
всегда актуально иметь в уме своем утвердительную мысль о Боге, с
соответствующими чувствами и стремлениями, а только в том смысле, что каждый
раз, как идея Бога действительно возникает в его душе, или каж дый раз, как
ставится перед ним вопрос о Боге, непременно следует определенный,
положительный ответ, сопровождаемый соответственными состояниями чувства и
воли. Другие душевные состояния, напротив, суть лишь поверхностные и
преходящие реакции личного сущ ества на внешние воздействия - случайные как
по их содержанию, так и по возникновению, хотя бы и обусловленные более или
менее сложною ассоциациею идей и другими душевными и телесными процессами;
так, когда в ком-нибудь возникает мысль о пользе или вреде велосипедов,
желание выпить пива, чувство негодования по поводу какого-нибудь лживого
сообщения в газетах и т.п., совершенно ясно, что такие случайные состояния
весьма слабо связаны с тем, кому они принадлежат, и что с их исчезновением
он ничего не теря ет и никакой существенной перемены не испытывает. Но есть,
наконец, и такие душевные явления, в которых, независимо от их содержания и
поводов возникновения, нельзя вовсе усмотреть действительной реакции того
индивидуального существа, которое их испытыва ет, так что самая эта их
принадлежность ему должна быть признана мнимою. Таковы весьма трудные для
теоретического объяснения, но совершенно несомненные факты внушенных
(гипнотически или иначе) мыслей, чувств и желаний с вытекающими из них
действиями. Впр очем, помимо этих необыкновенных явлений достаточно указать
на общепризнанную в науке и жизни невменяемость известных поступков лицам,
явно их совершившим; так как большая часть подобных поступков все-таки
обусловлена со стороны действующего соответствую щими представлениями,
чувствами и стремлениями, то признание невменяемости предполагает, что
известные душевные состояния не суть свои, или собственные, для лица, их
испытывающего.
относительную и неодинаковую собственность, начиная от того "сокровища", в
которое человек "полагает душу свою"172 и которое, однако, может быть у него
отнято, и кончая такими состоя ниями, которых принадлежность ему оказывается
совершенно мнимою. Подобную же относительность находим мы и в сфере внешней
собственности. Ближайший предмет ее есть собственное тело, которое, однако,
лишь более или менее принадлежит человеку, во-первых, в
степени своими и такие органы или части тела, без которых земная жизнь вовсе
невозможна (как голова или сердце), и такие, без которых она хотя возможна,
но не красна (как, напр., "зениц а ока"), и, наконец, такие, которых потеря
не составляет никакой беды (как ампутированный палец или вырванный зуб, не
говоря уже о ногтях, волосах и т.п. ), но если, таким образом, реальная
связь лица с его телом есть относительная и неравномерная, то, з начит, нет
естественного основания для абсолютной собственности на тело, или для
абсолютной телесной неприкосновенности. А с точки зрения безусловного
нравственного начала телесная неприкосновенность каждого не есть что-нибудь
отдельное, а связана с общи ми нормами, обязательными для всех, и,
следовательно, несовместима с нарушением этих норм. Если я имею не только
право, но и обязанность насильно удержать человека, наносящего обиду
беззащитному существу, то я тем самым признаю и за другим такое же право и
такую же обязанность телесного принуждения надо мною в подобном случае.
untendi et abutendi re sua (право употребления и злоупотребления своею
вещью), то по отношению к своему телу такое право не признается безусловным:
оно и с этой стороны ограничено сп раведливыми соображениями общего блага,
которые нашли себе выражение в уголовном законодательстве всех времен и
стран. Если полнота физических сил человека нужна, например, для защиты
отечества, то даже такое легкое "злоупотребление" своим телом, как отр
езание пальца, уже признается преступлением. Но и вне таких особых условий
далеко не всякое распоряжение человека своим телом признается дозволенным.
собственности человека на его тело, во всяком случае эта собственность (так
же, как и принадлежность человеку его душевных состояний) основана прямо на
естественной, непроизвольно сущ ествующей связи между собою и своим и вообще
не подлежит спору. Что касается до внешних вещей, то здесь самое основание
принадлежности их тому или другому лицу или их усвоения им не дано
непосредственно и требует объяснения. Даже в тех случаях, когда, по
-видимому, между лицом и вещью существует самая тесная связь, как, например,
Акунин Борис
Березин Федор
Ильин Андрей
Лондон Джек
Каргалов Вадим
Эриксон Стивен