смерть, а другим -- бесконечные угрызения совести,
огнестрельного оружия, которое при первом к нему прикосновении
обрекает вас на двадцать лет войны, опрометчивых затей,
неизменно заканчивающихся разочарованием и безумием, и,
наконец, всего, что Господь сотворил в бесконечной благости
своей, а дьявол извратил. По утрам он просыпался, измученный
кошмарами, но солнечный свет в окне и ласковые руки Амаранты,
которая купала его в бассейне и шелковой кисточкой любовно
припудривала тальком у него в паху, отгоняли ночные страхи. В
залитом солнцем саду даже Урсула была совсем другой, она уже не
запугивала его рассказами о всевозможных ужасах, а чистила ему
зубы толченым углем -- пусть его улыбка сияет, как у папы;
подстригала и полировала ему ногти -- пусть паломники, которые
соберутся в Рим со всех концов земли, поразятся, в какой
чистоте содержит свои руки папа; обрызгивала его цветочной
водой -- пусть он пахнет не хуже папы. Ему довелось видеть, как
папа с балкона дворца Кастельгандольфо на семи языках держал
речь перед толпой паломников, но он обратил внимание только на
белизну рук первосвященника, словно вымоченных в жавеле,
ослепительный блеск его летнего облачения и тонкий запах
изысканного одеколона.
отчий кров, и когда он проел серебряные канделябры и украшенный
гербами ночной горшок -- по правде говоря, золотым в этом
сосуде оказался только инкрустированный герб, -- его
единственным развлечением стало собирать в доме городских
мальчишек и давать им полную свободу. В часы сиесты он позволял
им скакать через веревочку в саду, распевать песни на галерее,
кувыркаться на креслах и диванах, а сам переходил от одной
компании к другой, обучая детей хорошему тону. К тому времени
он уже расстался с узкими брюками и шелковой рубашкой и носил
обычный костюм, купленный в лавочках у арабов, но все еще
продолжал сохранять вид томного достоинства и папские манеры.
Дети освоились с домом так же быстро, как когда-то товарки
Меме. До позднего вечера было слышно, как они болтают, поют,
отбивают чечетку, -- дом походил на школу-интернат с
распущенными детьми. Сначала Аурелиано не замечал этого, но
вскоре гости добрались до комнаты Мелькиадеса. Однажды утром
двое мальчишек распахнули дверь и испугались, увидев грязного,
лохматого человека, сидящего за столом над пергаментами.
Мальчики не посмели войти, но с тех пор заинтересовались
странным незнакомцем. Они шушукались у дверей, поглядывали в
щели, забрасывали в комнату через форточку всякую нечисть, а
однажды заколотили снаружи дверь и окно гвоздями, и Аурелиано
должен был провозиться целых полдня, чтобы открыть себе выход.
Поощряемые безнаказанностью своих проделок, дети осмелели, и,
выбрав время, когда Аурелиано был на кухне, четыре мальчика
проникли в комнату с намерением уничтожить пергаменты. Но
стоило им схватить пожелтевшие свитки, как ангельская сила
подняла их в воздух и держала во взвешенном состоянии до тех
пор, пока Аурелиано не вернулся и не вырвал у них пергаменты из
рук. С того дня его больше не беспокоили.
штаны, хотя для них уже наступила пора отрочества, следили за
внешностью Хосе Аркадио. Утром они приходили раньше остальных и
брили его, массировали ему тело нагретыми полотенцами,
подстригали и полировали ногти на руках и ногах, опрыскивали
его цветочной водой. Иногда они залезали в бассейн и намыливали
его с ног до головы, пока он плавал, лежа на спине, и думал об
Амаранте. Затем они вытирали его насухо полотенцами,
припудривали, одевали. Один из этих мальчиков, у которого были
русые вьющиеся волосы и глаза словно бы из розового стекла, как
у кролика, обычно оставался ночевать. Он был так сильно
привязан к Хосе Аркадио, что не отходил от него в часы
астматической бессонницы и вместе с ним бродил по темным
комнатам. Однажды ночью в спальне Урсулы они заметили странный
золотистый блеск, пробивавшийся сквозь трещины в цементном
полу, словно какое-то подземное солнце превратило пол спальни в
светящийся витраж. Для того, чтобы понять, в чем дело, им не
пришлось даже зажигать фонарь. Они просто приподняли треснувшие
плиты в том углу, где стояла кровать Урсулы и откуда исходило
самое яркое сияние: под плитами оказался тайник, который
Аурелиано Второй так мучительно и упорно разыскивал. Там лежали
три брезентовых мешка, завязанные медной проволокой, а в них
семь тысяч двести четырнадцать дублонов, сверкающих в темноте,
будто раскаленные угли.
тьмы. Но вместо того, чтобы осуществить мечту, выношенную в
годы нищеты, и вернуться в Рим с этим неожиданно свалившимся на
голову богатством, Хосе Аркадио превратил дом в декадентский
рай. Он обновил бархатные шторы и балдахин в спальне, заставил
выложить пол в купальне плитками, а стены изразцами. Буфет в
столовой наполнился засахаренными фруктами, копченостями и
маринадами, запертая кладовая снова открылась и приняла в свои
недра вина и ликеры; эти напитки доставлялись в ящиках, на
которых было написано имя Хосе Аркадио, и тот самолично забирал
ящики на железнодорожной станции. Как-то раз, ночью, он вместе
с четырьмя своими любимцами устроил пир, продолжавшийся до
рассвета. В шесть часов утра они вышли нагишом из спальни,
спустили воду из бассейна и наполнили его шампанским. Мальчики
дружно бросились в бассейн и резвились, похожие на стаю птиц в
золотистом небе, покрытом источающими аромат пузырьками; в
стороне от их шумного веселья лежал на спине Хосе Аркадио. Он
плавал, погруженный в свои мысли, грезя с открытыми глазами об
Амаранте, а мальчики скоро устали и гурьбой отправились в
спальню, там они сорвали бархатные шторы, вытерлись ими, как
полотенцами, затеяли возню и разбили зеркало из горного
хрусталя; затем все сразу полезли на кровать и в свалке
сбросили балдахин. Когда пришел Хосе Аркадио, они спали,
свернувшись клубком среди обломков кораблекрушения. Придя в
ярость не столько от открывшейся перед ним картины разгрома,
сколько от жалости и отвращения к самому себе, опустошенному
разрушительной оргией, Хосе Аркадио вооружился розгами,
хранившимися на дне сундука вместе с власяницей и разными
железами, предназначенными для умерщвления плоти и покаяния, и
выгнал мальчишек из дома, завывая как сумасшедший и бичуя своих
бывших любимцев с такой безжалостностью, с какой не смог бы
избивать даже стаю койотов. Он остался один, измученный,
задыхаясь в приступе астмы, который продолжался несколько дней.
Когда приступ наконец прошел, у Хосе Аркадио был вид
умирающего. На третьи сутки мучений, не в силах больше выносить
удушье, он пришел вечером в комнату Аурелиано и попросил
сделать одолжение и купить в ближайшей аптеке порошки для
ингаляции. Это был второй выход Аурелиано на улицу. Он пробежал
всего лишь два квартала и увидел пыльные витрины узенькой
аптеки, заставленные фаянсовыми сосудами с латинскими
подписями, и девушка, наделенная таинственной красотой нильской
змеи, отпустила ему лекарство, название которого Хосе Аркадио
записал на клочке бумаги. И на этот раз вид пустынных улиц в
слабом желтом сиянии фонарей не вызвал у Аурелиано ни малейшего
любопытства. Хосе Аркадио уже начал думать, что Аурелиано
сбежал, когда тот появился, тяжело переводя дыхание и волоча
ноги, которые после длительного заточения стали как ватные.
Аурелиано с таким очевидным безразличием относился к
окружающему миру, что несколько дней спустя Хосе Аркадио
нарушил обет, данный матери, и разрешил ему выходить на улицу
когда вздумается.
пергаменты, мало-помалу он расшифровывал их, хотя смысл
написанного ему все еще не удавалось истолковать. Хосе Аркадио
приносил затворнику в комнату ломтики ветчины, засахаренные
цветы, оставлявшие во рту привкус весны, а дважды являлся даже
с бокалом доброго вина. Хосе Аркадио не занимали пергаменты,
казавшиеся ему развлечением, пригодным лишь для мудрецов
древности, но он проникся интересом к заброшенному
родственнику, обладавшему редкой ученостью и необъяснимым
знанием мира. Оказалось, что Аурелиано разбирается в английском
и в промежутках между изучением пергаментов прочитал все шесть
томов энциклопедии, от первой до последней страницы, как
увлекательный роман. Чтению энциклопедии Хосе Аркадио вначале
приписывал то, что Аурелиано может говорить о Риме, словно
человек, который прожил там много лет, но вскоре выяснилось,
что его собеседник знает и многое такое, чего он не мог
почерпнуть из энциклопедии, например цены на товары. "Все можно
узнать", -- неизменно отвечал Аурелиано на вопросы, откуда он
взял эти сведения. В свою очередь Аурелиано был поражен,
насколько Хосе Аркадио, которого он видел только издали,
бродящим по комнатам, при близком знакомстве оказался не похож
на создавшееся о нем представление. Обнаружилось, что он
Буркатовский Сергей
Андреев Николай
Конан-Дойль Артур
Лондон Джек
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий