Чтение 84–й страницы книги ~Призвание варяга~

она вошла в моду и стала "объектом государственных интересов" лишь с
изобретением паровой машины Уатта.

Первые паровик работали на дровах. Их потомство перешло на уголь --
первое время древесный. К началу этого века все поняли, что паровые машины
надо топить углем каменным -- у него выше температура горения и от этого
сильнее давленье в котле. Увы, каменный уголь надобно чем-то разжечь... Вот
тут-то и нужна нефть. Особенно в "безугольной" Ливонии.

В наших краях нет и не может быть залежей природного угля. Зато, - в
северной части Эстляндии обнаружены залежи сланцев. Они горят с меньшей
температурой чем угли и их еще труднее поджечь, но... Так наши фабрики стали
самыми "жаждущими" на нефть. Скорость ее потребления превысила все разумные
нормы и нам стало нужно завоеванье Баку.

А Воронцовым -- ровно наоборот. Экономическая конкуренция, отсутствие
реальной промышленности в Одессе и Киеве, но -- большая урожайность местных
земель... Воронцовы всегда были против любой промышленности в России.

А Государь Император, - всегда "За". Хоть он и страшно не любил моей
матушки. Но стоило ему уяснить, что захват нефти станет решительным шагом
Империи в "индустриальное общество", он ни капли не колебался. Через много
лет он скажет мне по секрету:

- "Я не верю вам, лютеранам. Вы спите и видите -- как бы развалить мое
Государство. Но, что изумительно -- все эти годы мои цели всегда совпадали с
Вашими. Поэтому... Я попрошу Константина отказаться от трона в пользу Вашего
протеже -- Николая.

Имею надежду, что, став хозяевами сей страны, вы не с той скоростью
разделите ее пополам, как сегодня божитесь. Вашим фабрикам нужна бакинская
нефть, уральский чугун, сера и золото Туркестана... В сем смысле Вы --
промышленники в сто крат лучше для всей страны Константина с его текстилем,
да конфетными фабриками.

Тем нужна только Польша, да может быть -- Дон с Украиной... Ведь лен,
да овес не растут ни в тайге, ни в пустынях... да и не купят там конфеты с
мануфактурою!

Стало быть и заботиться о тамошнем населении Константин -- не подумает.
Вам же нужны сибирские, карельские, да - американские недра, а земли там --
богатейшие... Но -- без Народа их не поднять. Ради тамошнего народа, да
подземных богатств все -- Вам оставляю".

Александр был странным правителем. Он был весьма слаб, беден, никогда
не имел поддержки ни в свете, ни в армии, но -- процарствовал четверть века.
И недурно процарствовал!

Я думаю, что истинный внук моей бабушки всегда "нутром чуял" интересы
России и, как мог, пытался их добиваться. А здравый смысл говорит нам, что
то, что выгодно Империи, выгодно и тем, кто здесь правит! Это лишь
временщики с гешефтмахерами будут рвать по живому, а что -- мне, что -- всем
нашим интересно оставить на жизнь что-то деткам. А еще лучше -- внукам. И
правнукам. Поэтому-то Александр -- всегда всех нас устраивал.

А вот клан Воронцовых меньше других заботился об "общей корове". За это
и -- потерял былую Власть и влияние. Тот же "Мишенька" на Кавказе много всем
пакостил, передавая что знает своему папочке, а тот -- англичанам. А уж те
-- обо всем "наставляли" персидского шаха.

Были вы когда-нибудь в балагане? Там есть номер с борьбою "нанайских
мальчиков". Так вот -- пока на Кавказе был Воронцов и персы знали все
новости с первых рук, все что мы делали и было -- "борьбою нанайских
мальчиков".

(Сию особенность обнаружил и "вычислил" мудрый Кислицын. Он же --
придумал, как снабжать персов чрез сей канал хитрой дезинформацией. Когда ж
все открылось, мы "взяли за жабры" пару интересных людей в "Интеллидженс
Сервис", - они "прошляпили" наши подвохи и мы пригрозили...

Но тут -- умолкаю, ибо сие по сей день -- Тайны Империи...)

Что мы могли с Воронцовым? У него "был большой блат" в окружении
Константина и арест означил бы "войну" с "Поляками" и одесской диаспорой.

Поэтому его всего лишь отозвали с Кавказа и -- все. Слышали байку о
"неотвратимости наказания"? С одной стороны -- как же! С другой -- когда мы
"со товарищи" дотла разоряли этих изменников, Государь не повел даже бровью.
А нищета для сих гордецов стала наказанием худшим, нежели "публичная порка".
(Что толку во всех ваших крымских дворцах, когда они --
заложены-перезаложены, а в дверь стучат кредиторы?)

Всем известна весьма злая пушкинская эпиграмма:

"Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но - есть надежда,

Что будет полным наконец".

Что тут добавить? Весьма точное описание нашего "Мишеньки".

Я, извините за выражение, ржал до желудочных колик, впервые услыхав эти
строки, и во всем согласился. Конечно, на словах я соблюдал все приличия и
даже как бы искренне возмутился пушкинской выходкой, а в ответ получил
замечательное во всех отношениях письмо, в котором мой друг плакался на
"негодного арапчонка", который якобы чем-то обидел "графа от гешефтмахеров".

Я долго напрягал воображение, пытаясь догадаться - в чем была вина
"черномазого щелкопера" (по определению "Мишеньки"), но так ни до чего и не
додумался.

Тут Воронцов обиделся на мою непонятливость и написал, что Пушкин
как-то "нарушил семейную гармонию дома" (sic!). После чего следовала
ошеломительная по своей сути просьба:

"Не мог ли бы ты совратить главную возлюбленную сего негодяя, дабы он
так же мучился, как и я - твой старый друг".

Прочтя это письмо, я долго терзался известными сомнениями. Неужто наш
Миша крепко запил, или заразился какой гадостью, получив разжижение мозгов?
По моим понятиям, - написать такую ересь можно лишь в сильном подпитии, или
- тяжко болея рассудком. Да и где это было видано, чтобы граф не смог
выпороть на конюшне какого-то там рифмоплета, или барон отбивал у раба
"мочалку", пахнущую солянкой, да кислыми щами!

Пушкин был моим питомцем по Царскосельскому Лицею. (Я - попечитель сего
заведения и оплачиваю его из своего кармана.) Я отвечаю за лицеистов и никто
не смеет тронуть их без моего дозволения. Вот мне и пришлось принять меры к
моему протеже. (Я не хотел с Мишей ссоры.)

Пушкин ходил тренироваться в тот самый фехтовальный зал, где я давал
бесплатные уроки для юношества. Однажды я подстроил дело так, что в часы
пушкинских тренировок зал был закрыт, зато всем пострадавшим предложили
прийти в очень дорогое вечернее время - по утренним ценам.

Я, будто невзначай, оказался без пары и предложил Пушкину, который был
"случайно оставлен товарищем" (такие уж у него были товарищи -- тридцать
рублей серебром...) легкий спарринг без ставок.

Пушкин выказал себя недурным фехтовальщиком, но больно книжным. Я
высказал это, он вспылил и я предложил напасть, как на настоящей дуэли.

Подначить его было делом несложным. Южане вспыхивают от первой искры, в
то время как моя Кровь дозволяет мне не терять головы на "самом горячем".

Стоило моему визави потерять душевное равновесие, атаки его стали
сумбурны и убить его не составляло труда. Я был поражен.

Коль "Мишенька" не нашел в себе сил зарезать на официальной дуэли такую
горячку, стало быть одесские дела были настолько плохи, что общество не
допустило бы убийства -- столь откровенного.

Я немудреным ударом выбил шпагу из руки арапчонка и, приставив клинок к
его горлу, сказал:

- "Никогда не дерись на дуэлях. Ты слишком благороден для сего дела и
вообразил, что дуэль - соревнование в мастерстве. Отнюдь.

Тут убивают без всяких правил. А ты - слишком шпак для сего
развлечения. Меня просили убить тебя - тем, или - иным способом...
Рассказывай, что там стряслось меж тобой и Воронцовым - в Одессе?"

Пушкин стоял бледный, как смерть, - шпага его была отброшена далеко за
барьеры, а моя "Жозефина" уперлась прямо в его кадык.

Но что удивительно - именно перед лицом опасности сей штатский сопляк
мигом пришел в себя и даже приободрился. Мне это понравилось, я убрал
"Жозефину" в ножны и хлопнул в ладоши. Нам подали полотенца и холодной воды
и мы разговорились.

Пушкин, не догадываясь о размахе моей службы, был поражен моей
осведомленностью во всех его приключениях, но рассказал все - без малейшей
утайки. Он не солгал ни в одной мелочи из тех, что мне были доложены моими
людьми и я поверил ему во всем прочем. Не смею воспроизвести сей истории,
ибо здесь замешана Честь Дамы, но на мой взгляд, в том, что случилось -
виновен был только сам Воронцов, а Пушкина я решился взять под мое
покровительство.

Что любопытно, я в тот раз даже не озаботился прочтением стихов этого
Пушкина, - на носу была смена царствования и у меня не о том болела голова,
так что после этой памятной встречи мы с ним расстались на пару лет.
Воронцову же я послал довольно жесткую отповедь, в которой советовал, - если
так уж задета его честь - вызвать "боярина Пушкина" на дуэль, ибо "он не
арап, но Пушкин и вы - равны по Крови, - его арапская равна Вашей --
еврейской".

Воронцов на меня страшно обиделся, утверждая, что приведенное мной
четверостишие не о нем, но моей персоне. Эпиграмма против самого Воронцова
была якобы мягче и добрее по смыслу. Когда же ему говорили, что Пушкин сам
подписывает ее "На Воронцова", "Мишенька" намекал:

"Мы живем в такие года, что издать строки "На Государя" безопаснее,
нежели озаглавить их "На Б..." - у Государя и руки, и память - короче!"

В этих словах был легкий смысл, но... К той поре обострились отношения
с Англией в деле с признанием Свободы для Греции. Нам нужен был друг на Юге,
англичане же пытались нас на Юг не пустить...

Бритоны отчаянно интриговали, а Воронцовы обеспечили их деньгами в
России. На сии деньги была подкуплена чуть ли не половина Сената и при дворе