обрушивалось одно нежданное событие за другим. Его поддерживало только
терзавшее его волнение: не будь урагана, парус висел бы тряпкой. Он
чувствовал себя именно таким беспомощным лоскутом, который ветер напрягает
до тех пор, пока не превратит в лохмотья. Он чувствовал, что силы покидают
его. Неужели он упадет без сознания на эти каменные плиты? Обморок -
средство защиты для женщин и позор для мужчины. Он старался взять себя в
руки, и все-таки дрожал.
8. СТОН
регистрации. Тюремное начальство того времени не занималось излишним
бумагомаранием. Оно ограничивалось тем, что захлопывало за человеком
двери, нередко даже не зная, за что его заточили. Тюрьма вполне
довольствовалась тем, что она тюрьма и что у нее есть узники.
впереди жезлоносец, за ним Гуинплен, за Гуинпленом судебный пристав, за
судебным приставом полицейские, двигавшиеся вереницей вдоль всего
коридора. Проход сужался все больше и больше: теперь Гуинплен уже касался
локтями обеих стен; в своде, сооруженном из залитого цементом мелкого
камня, на равном расстоянии один от другого были гранитные выступы, и
здесь потолок нависал еще ниже; приходилось наклоняться, чтобы пройти;
бежать по коридору было невозможно. Даже тот, кто вздумал бы спастись
бегством, был бы вынужден двигаться тут шагом; узкий коридор извивался,
как кишка; внутренность тюрьмы так же извилиста, как и внутренности
человека. Местами, то направо, то налево, чернели четырехугольные проемы,
защищенные толстыми решетками, за которыми виднелись лестницы - одни
поднимались вверх, другие спускались вниз. Дошли до запертой двери, она
отворилась, переступили через порог, и она снова закрылась; затем
встретилась еще одна дверь, тоже пропустившая шествие, потом третья, также
повернувшаяся на петлях. Двери открывались и закрывались как бы сами
собой. По мере того как коридор сужался, свод нависал все ниже и ниже, так
что можно было двигаться, только согнув спину. На стенах выступала
сырость; со свода капала вода, каменные плиты, которыми был выложен
коридор, были покрыты липкой слизью, точно кишки. Какой-то бледный,
рассеянный сумрак заменял свет; уже не хватало воздуха. Но всего страшнее
было то, что галерея шла вниз.
Отлогий скат в темноте становился чем-то зловещим. Нет ничего чудовищнее
неизвестности, которой идешь навстречу, спускаясь по едва заметному
склону.
этого.
бесконечности.
- как будто удар в диафрагму бездны.
подъемной решетки.
четырехугольный просвет.
плита, точь-в-точь как поднимается дверца мышеловки.
Но для расширенных зрачков Гуинплена эти слабые лучи были ярче внезапной
вспышки молнии.
ослепительном сиянии так же трудно, как и во мраке.
они приспособились к темноте; и Гуинплен стал постепенно различать то, что
его окружало: свет, показавшийся ему вначале таким ярким, постепенно
ослабел и перешел в полумрак; Гуинплен отважился взглянуть в зиявший перед
ним пролет, и то, что он увидел, было ужасно.
два крутых, узких и стершихся ступеней, образуя нечто вроде лестницы без
перил, высеченной в каменной стене. Ступени шли до самого низа.
осевших устоях неравной высоты, как это обычно бывает в подвалах,
устроенных под слишком массивными зданиями.
кверху железная плита, было пробито в каменном своде в том месте, где
начиналась лестница, так что с этой высоты взор погружался в подземелье,
точно в колодец.
дном колодца, то колодец этот был циклопических размеров. Старинное
выражение "яма" могло быть применено к этому каменному мешку, только если
представить его себе в виде рва для львов или тигров.
сырая, холодная земля, какой она бывает в глубоких погребах.
каменный стрельчатый навес, четыре ребра которого сходились в одной точке,
образуя нечто, напоминавшее митру епископа. Этот навес, вроде тех
балдахинов, под которыми некогда ставились саркофаги, упирался вершиной в
самый свод, образуя в подземелье как бы отдельный покой, если можно
назвать покоем помещение, открытое со всех сторон и имеющее вместо четырех
стен четыре столба.
решеткой, словно тюремное окно. Фонарь отбрасывал на столбы, на своды, на
круглую стену, смутно видневшуюся за столбами, тусклый свет, пересеченный
полосами тени.
он казался ему мерцающим красноватым огоньком.
всего, лежала на земле какая-то белая, страшная фигура.
закрытыми глазами; туловище исчезало под какой-то бесформенной грудой;
руки и ноги, растянутые в виде креста, были привязаны четырьмя цепями к
четырем столбам, а цепи прикреплены к железным кольцам у подножия каждой
колонны. Человеческая фигура, неподвижно застывшая в ужасной позе
четвертуемого, синевато-бледным цветом кожи походила на труп. Это было
обнаженное тело мужчины.
арок навеса, по обе стороны, большого кресла, водруженного на широком
каменном подножия, стояло двое людей в длинных черных хламидах, а в кресле
сидел одетый в красную мантию бледный неподвижный старик со зловещим
лицом, держа в руке букет роз.
сообразил бы, в чем дело. Право судить, держа в руке пучок цветов,
принадлежало чиновнику, представлявшему одновременно и королевскую и
муниципальную власть. Лорд-мэр города Лондона и поныне отправляет
судейские функции с букетом в руке. Назначением первых весенних роз было
помогать судьям творить суд и расправу.
верховной властью.
длинный белый жезл шерифа.
доктор медицины, другой - доктор права; последнего можно было узнать по
шапочке, надетой на парик. Оба были в черных мантиях. Представители обеих
этих профессий носят траур по тем, кого они отправляют на тот свет.
пером в руке и, видимо, собирался писать секретарь в круглом парике; на
коленях у него лежала папка с бумагами, а на ней лист пергамента; подле
него на плите стояла чернильница.
что указывала сумка, лежавшая у его ног. Такая сумка, некогда бывшая
непременным атрибутом судебного процесса, называлась "мешком правосудия".
стоял человек в кожаной одежде. Это был помощник палача.
человека, казались зачарованными. Ни один не двигался; никто не произносил
ни слова.
Максимов Альберт
Буркатовский Сергей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Соломатина Татьяна