-- Хоть бы партизаны..."
лодку, плюхался, возился подле челна. Лешка тормознул веслами, и через
мгновение до него донеслось: -- Аси-и-ите-э-э-э!
точки. Звуки боя разносило на стороны. Послышались очереди автоматов,
хлопанье винтовок, аханье гранат, дудуканье немецких пулеметов из уверенного
перешло в беспорядочное. Ракеты, не успевая разгораться, заполосовали над
яром, который казался то далеко, то совсем рядом. "Добрались! Батюшки!
Какие-то отчаюги уже добрались!"
натуги выдавливает глаза из глазниц, швом сварки режет разбухшее сердце,
гулко бьется кровь уже в заушинах. Сделалось мелко. Лешка не греб, уже
толкался веслом, между делом бил веслом направо и налево. Слышались вопли,
раздался вроде бы даже выстрел и чей-то пропащий крик:
вниз тащит, давит глубиной бездонной память и гнет -- это на всю жизнь, --
догадывался Лешка.
пока он отбивался от тонущих людей. Когда лодка шоркнулась о дно и стала, он
полежал в мокре, дышал, слушал с уже опустошенной облегченностью, как
умиротворенно скрежещет опроставшаяся катушка, придержал ее ногой и только
тут обнаружил, что плавает в корыте, точно склизкий пудовый налим, без икры
правда и без потрохов -- все вместе с проводом выметено в реку, все
выработалось, все вымыто из него, всякие органы опустошились, лишь тошнотная
густота судорожила тело, гулко, будто в пустой бочке, плескалась, искала
выходу мокрота.
борта, старое, прелое дерево мягким ворсом липло к пальцам, к смозоленной
ладони.
полилась вода. Купальный-то сезон давно прошел. Подтащив лодку, связист лег
за деревянную ее щеку и, держа автомат на изготовке, осматривался,
соображал, отыскивая глазами, куда подаваться, за чем и чем укрыться?
отсветы пожара шевелились на грозно чернеющей реке, достигая правого берега.
По ту сторону реки было так светло, что беленький обмысочек островка,
отемненный водою, виднелся половинкой луны. Лешка не сразу узнал островок --
не осталось на нем ни кустика, ни ветел, ни коновязи -- все сметено огнем,
все растоптано, все избито. Чадящий хуторской берег сполз в протоку вместе
со вспыхивающей соломой крыш, тополями и каменной городьбой. А на правом
берегу, совсем близко, озаряясь огнем, лупил пулемет, в ответ россыпь
автоматов пэпэша, отдельно бухали винтовочные выстрелы.
-- Лешка тут же спохватился, отгоняя от себя всякие мысли и, подхватив
запасную катушку к телефонному аппарату, бросился под тень яра, чувствуя,
что его нанесло на устье речки Черевинки. Ее он угадывал по серенькой выемке
и по ветле, горящей сухо и ярко уже за поворотом. "Только бы порошок в
мембране не отсырел, только бы аппарат не отказал, только бы..."
железа.
берегу -- как муху смахнули бы". -- Утратив осторожность, -- все же устал на
реке, со связью, -- соображал плохо, разбрызгивая воду, держа автомат на
взводе, перемахнул речку и упал за валуном или мысом, что блекло светился во
тьме.
одиночества, находившийся, как ему казалось, в самой гуще вражеского стана,
он даже задрожал, не от холода и голода, а от вдруг накатившего возбуждения.
недалеко!..
пистолета. Майор тоже дрожал. Стараясь негромко топать, они устремились от
речки, под нанос яра, сыплющегося от сотрясения.
лодки, глуша ладонями звук и скрежет запасной катушки, воротился к майору,
бросил катушку под осыпь, опал на колени, собрался вонзить заземлитель в
податливую землю, но конец провода оказался незачищенным.
почувствовал, что рот наполняется соленой кровью -- жесток немецкий провод,
заключенный в твердую пластмассу, дерет русскую пасть, а наш провод зубами
зачищался без труда, но и работал так же квело.
зажимая провод в мокрых клеммах.
ладонью глубже заземлитель, почему-то причитал Лешка и, накрывшись сырой
шинелью, телогрейкой и мешком, повторил давнюю связистскую молитву: --
Пущай, чтоб батарейки в аппарате не намокли. Пущай, чтоб все было в порядке,
-- и, нажав клапан, неуверенно произнес:
отозвалась знакомым, человеческим голосом, богоданный родной берег,
казавшийся совершенно уже другим светом, недостижимым, как мирозданье,
навечно отделившимся от этого грохочущего мира, говорил, голосом Семы
Прахова. В другое время голос его казался занудным, бесцветным, но вот
приспело, сделался бесконечно родным.
Але, Леша! Але, Шестаков!.. Вы -- живые! Живые!
из-под шинели, торчащей шатром.
тон штабного телефониста, потребовал Лешка, оборвавши разом сбивчивые
бестолковые эти Семины "але!"
отлитым, голосом откликнулся начальник штаба артполка капитан Понайотов.
выпрастывая из них пистолет, вложил в руку телефонную трубку. Майор какое-то
время только дышал в трубку.
-- дребезжала мембрана голосом Понайотова, -- Товарищ пятый! Вы меня
слышите? Вы меня слышите?
израсходовал остаток сил на то, чтобы произнести эту фразу.
жалобно майор. -- Я ранен. Нас четверо. -- Зубы Зарубина мелко постукивали,
он никак не мог овладеть собой. -- Ах, Понайотов, Понайотов... Тот, кто это
переможет -- долго жить будет... -- Зарубин, уронив голову, подышал себе на
грудь, родной берег тоже терпеливо ждал.
Понайотов.
майор, -- вы для того там и остались. Пока я уточню разведданные, добытые
ребятами, пока огляжусь, всем полком, если можно, и девяткой тоже -- огонь
по руслу речки и по высоте Сто. Вся перегруппировка стронутых с берега
немцев, выдвижение резервов проходит по руслу речки, из-за высоты Сто и по
оврагам, в нее выходящим. Огонь и огонь туда. Как можно больше огня. Но
помните, в оврагах, против заречного острова есть уже наши, не бейте по
своим, не бейте... Они и без того еле живы. Прямо против вас, против хутора,
значит, из последних сил держатся за берег перекинувшиеся сюда части. Пока
они живы, пока стоят тут, пусть ускорят переправу главных сил корпуса.
Свяжитесь с командующим, и огонь, непрерывный огонь, но... не бейте, ради
Бога, не бейте по своим... -- Майор снова остановился, прерывисто подышал.
-- Одной батареей все время валить в устье Черевинки, не стрелять, именно
валить и валить, с доворотом. Иначе нам конец. Прикройте нас, прикройте!..
отличный артиллерист. Слушая майора Зарубина, он уже делал отметки на карте
и планшете, прижав подбородком клапан второго телефона, кричал:
сместить. Без дополнительного заряда, беглым, осколочным!..
завязалась перестрелка.
россыпью стреляли не двое, а пятеро или восьмеро человек, стреляли реденько,
расчетливо. Лешка под прикрытием осыпи, запинаясь за камни, пробрался в
развилок речки, залег, положил на камень автомат и, по вспышкам угадав,
откуда бьют немцы, запустил туда две лимонки. Получилось минутное
замешательство.
громко по камням топая, ринулись к нему, запаленно дыша, упали рядом, начали