шнурке. Миссис Прайор давно заметила эту блестящую золотую вещицу, но ей ни
разу не удавалось ее как следует разглядеть. Больная никогда не расставалась
со своим сокровищем: когда была одета, прятала его под платьем, а в постели
держала его в руке. В тот вторник после полудня Каролина впала в забытье,
скорее напоминавшее летаргию, нежели сон; с ней так случалось не раз, и это
помогало ей коротать бесконечные дни. Но сегодня было особенно жарко;
больная беспокойно ворочалась, сбила немного одеяло, и миссис Прайор
наклонилась, чтобы его поправить. Маленькая слабая рука Каролины безжизненно
лежала на груди, по-прежнему ревниво прикрывая свое сокровище, однако
пальчики, такие тоненькие, что на них больно было смотреть, сейчас разжались
во сне. Миссис Прайор осторожно вытянула за шнурок крошечный медальон и
открыла крышечку. Не удивительно, что медальон был так невелик и тонок,
вполне под стать содержимому, - в нем под стеклом хранилась всего лишь прядь
черных волос, слишком коротких и жестких, чтобы их можно было принять за
женские.
и проснулась. Последние дни Каролина при пробуждении не могла сразу
собраться с мыслями, и взгляд ее обычно не сразу приобретал ясность.
Привскочив словно от ужаса, она воскликнула:
утешение, - оставь его мне! Я никому не говорила, чьи это волосы, никому их
не показывала...
глубокое кресло возле постели, она села так, чтобы Каролина ее не заметила.
Та оглядела комнату и подумала, что в ней никого нет. Спутанные мысли ее
медленно прояснялись; как измученные птицы против ветра, с трудом достигали
они берега разума, болезненно трепеща крылами. Когда больная убедилась, что
вокруг все тихо, она решила, что осталась одна. Но она все еще не пришла в
себя: по-видимому, обычное самообладание и ясность разума уже не могли к ней
вернуться в полной мере; по-видимому, тот мир, где живут сильные и
удачливые, уже уходил от нее, - так во всяком случае ей часто казалось в
последнее время. До болезни она никогда не думала вслух, но сейчас слова
сами полились из ее уст.
откажут мне в такой малости? Боже, пошли мне это последнее утешение перед
смертью, - униженно молила несчастная. - Но он не узнает о том, что я
занемогла, пока я не умру, - продолжала Каролина. - Он придет, когда я уже
буду лежать в гробу, бесчувственная, неподвижная, окоченелая. Что ощутит
тогда моя отлетевшая душа? Увидит ли она, узнает ли, что станется с моим
телом? Может ли дух каким-либо способом общаться с людьми из плоти и крови?
Может ли мертвый вернуться к живым? Может ли дух воплотиться в стихии? Смогу
ли я с ветром, водой и огнем снова вернуться к Роберту? Неужели стоны ветра,
в которых почти различимы слова, как я слышала прошлой ночью, неужели голос
ветра ничего не означает? Или, может быть, ветер рыдает от горя, стучась в
окно? Неужели ничто его не терзает, неужели в нем нет души? Нет, не может
быть. В ту ночь я слышала, о чем он плакал, я могла бы записать каждое
слово, только мне было так страшно, что я не осмелилась при тусклом свете
ночника встать за карандашом и бумагой. А что это за магнетизм, от изменений
в котором, говорят, мы заболеваем или выздоравливаем, который угнетает нас,
когда его слишком мало или слишком много, и оживляет нас, когда его токи
находятся в равновесии? Что за силы роятся над нами в воздухе, играя на
наших нервах, как пальцы на струнах, и пробуждая в душе то сладкозвучные
аккорды, то рыдания, то волнующие мелодии, которые тут же тоскливо замирают?
спрашиваю? Разве у меня нет причин сетовать, что уже близок час, когда
тайная завеса отделит меня от живых? Разве я не знаю, что скоро - слишком
скоро! - мне откроется Великая Тайна? Дух великий, в чью божественную
сущность я верю, правый Боже, Отец мой, кого я молила и днем и ночью с
самого детства, прошу тебя: помоги слабому созданию своему! Поддержи меня в
неизбежном испытании, которого я так страшусь! Дай мне силы! Дай мне
терпения! Ниспошли мне, - о, ниспошли мне веру!!!
выскользнула из комнаты и вскоре снова вошла с таким видом, словно не
слышала ни слова из этой странной молитвы.
слух, что ей стало хуже. Пришел мистер Холл со своей сестрой Маргарет;
посидев у постели больной, оба удалились в слезах. Они не ожидали, что
бедняжка так плоха. Пришла Гортензия Мур. При ней Каролина сразу оживилась.
Улыбаясь, она уверяла, что ничего опасного в ее болезни нет. Она говорила
тихим, но веселым голосом, щеки ее от волнения порозовели, и выглядела она
много лучше.
уже собиралась уходить.
бунтовщиках, которых он разыскивает, поэтому Роберт утром отправился в
Бирмингем и вряд ли вернется ранее, чем через две недели.
она слышала, как та плачет, и не могла смотреть на ее слезы.
посмотрела на свою сиделку отсутствующим взглядом.
почувствовала ее запах, когда стояла у окна конторы.
того, кто их слышит, как стальные иглы. В книгах они, возможно, звучат
романтично, в жизни - душераздирающе.
велел мне уйти... Обильная роса освежила цветы... персики дозревают...
темно?.. Разве нет луны?..
окно, заливая комнату голубым сиянием.
Чья это тень у моей постели?
очнитесь! - И едва слышным шепотом: - Боже, сжалься! Сохрани ей жизнь, а мне
дай силы, дай мужества! Научи меня, как ей сказать!
объятьях сиделки, которая обнимала ее дрожащими руками.
знаю, где я. Это вы со мной, миссис Прайор. Я забылась, а когда очнулась,
говорила что-то. Люди часто бредят, когда больны. Как громко у вас бьется
сердце! Не бойтесь...
Я принесла вам чаю, Кэри, ваш дядя сам его заваривал. Вы ведь знаете, он
говорит, что лучше него этого не сделать ни одной хозяйке. Попробуйте! Он
очень огорчается, что вы так мало едите, - съешьте хоть что-нибудь, чтобы
его порадовать!
пожалуй, сяду.
беспомощная и жалкая. Днем, посла ухода Гортензии, мне стало хуже; надеюсь,
теперь полегчает. Ночь сейчас, должно быть, хороша, правда? Луна такая
яркая...
сверкает, словно из серебра.
мягкой травы?
они сверкают, как жемчужины. Томас выполол лопухи и сорную траву и все
расчистил.
становится как-то спокойнее на душе. Наверное, в церкви луна сейчас светит,
как в моей комнате, и лунный свет падает сквозь восточное окно прямо на
могильные плиты. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу надпись над могилой моего
бедного отца, черные буквы на белом мраморе. Там еще много места и для
других надписей.
боится, что, пока вы больны, о них никто не позаботится. А два самых любимых
ваших цветка в горшках он даже унес домой, чтобы присмотреть за ними до
вашего выздоровления.
цветы, Шерли - все безделушки, кроме медальона, - пусть его с меня не
снимают, а вам - все книги.