read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


-- На ем сала, как на борове! Состылась...
-- И сало не лишнее. Пользительное... Чего это ты сердишься-то?
-- Да не сержусь я, -- дождавшись, как отшипел в траве окурок и синяя
ниточка дыма сплелась с травкой, тоже осипевшей от ожегшего ее инея, глухо
произнес Кушаков. -- Зверя мне жалко. Бедный зверь! И ему спасенья нету...
-- А людей? -- вскинулся Гызин и ровно бы даже обрадовался, что вот
наконец-то и у него нашелся основательный предлог возразить другу. --
Сколько в яму-то рядком положили?
-- Да-а... Пока дошли до Карпат, наоставляли. -- Кушаков поднял лопату
и, опершись на нее грудью, смотрел на зверя, будто все еще дожидаясь, что
тот вскочит и деранет от них в кусты. -- Может, завтра и самим рядком лечь.
Разве в этом дело?
-- Не береди ты, Шура, душу себе и мне! Ну, растревожил тебя михайло, и
меня растревожил.
Гызин заморгал жалостно, глядя поверх кустов, совершенно расстроившись
и забыв о том Гызине, который вдохновенно метался возле пушки и огрел
невинную зверину, выпачкав его морду банником, черным от пороха и склизким
от кипящей смазки. Вспомнилось даже, как зверь глупо облизнулся и тут же
отфуркнул брезгливо черное пушсало, а он, Гызин, про себя или вслух, вроде
бы вслух, заорал: "А-а, не глянется тебе наше угощение! Не глянется?!" -- и
банником медведя, банником...
-- Закапывать давай, -- тихо и повинно вздохнул Гызин, -- я так
упехтался за день -- руки-ноги отымаются. Месту рад.
Солдаты принялись забрасывать зверя размоченной черной землей. Под
остро наточенными лопатами хрустели коренья трав, дудок и смородины. Когда
над зверем вырос свежо чернеющий бугор и артиллеристы, еще раз попив зуб
ломящей водицы и умывшись из ключа, утирались подолами рубах, Кушаков сказал
примирительно:
-- Мартышкин труд! Лисы разроют. Воронье склюет. Мыши источат.
-- А это уж совсем не наше дело, Шура. Круговорот природы...
Кушаков покачал коротко стриженной головой: "Круговорот! Ах, люди,
люди, чего только не напридумывали, чтобы оправдать себя, обелить.."
Над лесом неуверенно всходила настороженная луна. Отблеск ее пробно
шевельнулся в воронке ключа и ртутью покатился по желобу. Впадина ключа, над
которой сомкнулся кустарник, сделалась тенистой, холм затемнел отчетливей
среди белой травы. В овраг потянуло гарью из леса. Горел многолетний слой
травы и листьев, огнем выедало древесный прах из корней и развилок. Иное
дерево занималось от земли, и огонь рвался вверх, вспыхивал шапкою,
распадаясь красными ошметками. Лес никто не гасил. Пожар этот казался людям,
занятым хлопотами и подготовкой к завтрашнему бою, игрушечным и нестрашным.
Когда уже совсем ярко вспыхивало, где-то начинали беспокойно ржать и топать
кони, шарахались слепые от огня птицы, со стороны противника летела в огонь
строчка трассирующих пуль. Щелкая по ветвям дерев, сыро чмокая, пули входили
в мягкую плоть стволов или взвизгивали, срикошетив, и опадали искрами в
овраг, где спали, прижавшись друг к другу, два уработавшихся за день
солдата, и ничего они, никаких выстрелов не слышали, пожаров не чуяли, снов
не видели.
И милосердия...
Девочка в красном пальтишке, в меховых башмачках, в пуховой шапочке
кормила голубей из кулька.
И они кружились вокруг девочки хороводом, раздув зобы, хлопаясь, долбя
друг дружку, оттирая боком. Девочка смеялась, сыпала крупу с крошками и все
повторяла: "У, какие! У, какие!.."
А на скамейке сидел ее отец, курил, жмурился от несильного, но уже
пригревающего солнца и поощрял девочку, хвалил ее за усердие, а ночью он
сгребал лопатою мертвых голубей в кузов машины и, когда нагреб их полный
кузов, отвез на свалку и сжег там.
Вернулся он домой наутре, осторожно прошел мимо кровати дочки, которая
спала глубоко, руки ее были хорошо, с мылом омыты, и девочка сладко
причмокивала губами, даже чему-то улыбалась.
И когда я услышал от этого спокойного отца, спокойно рассказывающего о
том, как "несмышленая" девочка кормила голубей отравленной пищей, полученной
им в санэпидстанции, потому что голуби стали болеть, могли заразить людей и
животных и нужно было их истребить, то вспомнил, как в другом месте другие
"борцы" за здоровье людей обсыпали предвесенний лес дустом, чтобы убить
энцефалитного клеща. Но клеща в эту пору не убить -- он, оцепенев, спит в
гнилых пеньях, колодинах и под корой, а вот птицу в той местности истребили
всю подчистую.
А птицы там было, птицы! Уже отравленная, но все еще живая, способная
двигаться, птица -- глухари, тетерева, рябчики вылетали на солнцевосход,
грелись и падали замертво на узкую, "обогревную" тропинку и так их много
упало, что, когда я шел весной по этой тропе, под ногами у меня хрустели
птичьи скелеты, и сапоги по щиколотку уходили в перо, и было идти тяжело и
вязко, будто по мягкому проседающему мху.
Но я шел, шел, ослепленный слезами, и не мог проклинать, а молил
каким-то полузабытым отрывком из старой молитвы, себя, детей своих, всех
людей, таких беззаботных и жестоких: "Боже, милосердия ми воздаждь... и
милосердия ми воздаждь... и милосердия..."
Он живой!
Темнели осинники в глуби, густою тучей становился лес, а над
белоствольем берез бесшумно смыкались только что рыжевшие, но уже
очерняющиеся кроны. Небо еще было светло, однако догорало с закатного края.
Птицы гомонили все реже, отряхиваясь перед сном на ветках. Трещали сварливо
дрозды, и через кулижку, отмеченную посередине черным прошлогодним стогом,
редко пролетали вальдшнепы, роняющие призывной клич и качающие в лад своему
кожаному скрипу клювом.
Я лениво, как бы по обязанности, палил в пролетающих вальдшнепов из
ружья и досадовал на промахи, но где-то в глубине души, совсем отдельно от
меня, и все же во мне, плавала умилительная радость оттого, что я лишь пугал
вальдшнепов и наводил панику на дроздов -- грохотом выстрела их подбрасывало
над мелколесьем, и они сердито пикировали на меня, обрызгивали своей жижей и
делали это куда как метко.
В вечере, уже спеленавшем лес, в мокрой кулижке и прелом стогу, в
паническом крике дроздов, в остывающем небе, в ременном скрипе и железном
цоканье вальдшнепов, в ушастых ветреницах-цветках, смеживших белые ресницы
на ночь, в волглых, растопырившихся хохлатках, в иглистых травинках, в
муравейнике, приваленном ко пню, в мышином шорохе под стогом, в каждой
осинке, березке, елке -- во всем таилась близкая мне радость пробуждения,
хотя вроде бы все вокруг собиралось на покой.
Мне это казалось как бы детской игрою. Природа смежала лишь один глаз
на ночь, притворялась спящею -- ведь солнце-то закатилось, и вечер наступил,
и покою полагалось быть, и сну, и отдыху.
Земля вздыхала, сыро туманилась далями, но все это делала с лукавинкой,
как бы играя в сон и послушание.
Чу! Бормочет в лугу укрытый темными черемухами снеговой ручей;
зававачил в осинниках заяц, утративший в страсти свой страх и осторожность;
и ворон, молчаливый ворон завозился в пихтах и такое мурлыканье, такой говор
повел, что уж вроде бы и нет во всем лесу добрей и влюбленней его ни единой
живой души. Где-то пиликает куличок-мужичок, развеселый кавалеришка; где-то
клювом деранул по сухому стволу черный дятел очередью. Деранул и сам
заслушался -- какая музыка! А далеко-далеко, в тихих и пустынных полях,
залитых лужами, расплакались чибисы и пробудили стон в груди одинокого
журавля, что третий день ходит долговязо по полю и зовет, зовет кого-то
больным голосом...
Нет сна, есть видимость его. Покоя тоже нет и не будет его до первого
листа. Все живет, радуется и озорует в бездомовье лесном, наслаждаясь
вольностью, разбродом, предчувствием любви.
Земля-мать и вся природа мудро, со снисходительной усмешкою наблюдает
за детьми своими -- скоро, совсем скоро всему этому конец: будут виться
гнезда, рыться норы, отыскиваться дупла в деревьях, будут драки на токах,
только перья полетят, будут страсти бушевать. Братство лесное, безалаберное
и бесшабашное перекипит, отбушует, разделится на семьи и закрепится заботой
о детях и доме. В мир вступят деловитость и долгие хлопоты, уважительный



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 [ 84 ] 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.