ему в лицо, торопливо и бессвязно стала говорить о том, что благодарна ему
от глубины сердца (и если там, в этой глубине, рождается искренность, то так
оно и было). Он то шуткой, то добрым словом старался ее ободрить, и в конце
концов она успокоилась, и они медленно и безмолвно пошли дальше под сводом
темнеющей листвы.
стало быть, вам не о чем и попросить меня?
взволнованно заговорила она. - Может быть, вы в этом усомнитесь, дорогой
мистер Кленнэм, раз я сама, по своей воле ухожу оттуда, но я в самом деле
очень, очень люблю его!
что я мог бы думать иначе?
дом, где меня окружают такой любовью и который я сама так люблю. Когда я об
этом думаю, я кажусь себе черствой, неблагодарной.
событий, перемена, которую время делает неизбежной. Все девушки рано или
поздно покидают родной дом.
после моего отъезда. Я знаю, что есть множество девушек и лучше меня, и
добрей, и умнее - я немногого стою сама по себе, но для них я дороже всего
на свете.
горько разрыдалась.
не смогу быть для него тем, чем была до сих пор. И вот моя просьба к вам,
мистер Кленнэм: умоляю вас, не забывайте его хотя бы это первое время,
навешайте его, когда ваши занятия позволят вам, говорите ему о том, как я
его люблю - теперь, расставаясь с ним, быть может, больше, чем когда-либо в
жизни. Я прошу об этом именно вас, потому что он ни к кому не питает такого
расположения, как к вам - только нынче он мне говорил об этом.
этой мысли сердце дрогнуло у него, как от удара, и на глаза навернулись
слезы. Он честью заверил ее, что все сделает по ее просьбе, что она может
быть совершенно спокойна, и постарался сказать это как можно веселее - но
особой веселости не получилось.
личико, еще похорошевшее от слез, все это даже сейчас было больше, чем мог
вынести Кленнэм, и чтобы не смотреть на нее, он снова и снова прилежно
пересчитывал деревья, которые им еще оставалось пройти до светлевшего вдали
выхода из аллеи, - маме легче будет понять меня; она и скучать будет
по-другому и о будущем станет думать по-другому. Но вы знаете, какая она
преданная, любящая мать, и вы ее тоже не забудете - обещаете?
хочет.
папа и - ну, вы сами знаете кто, еще не успели понять и оценить друг друга
по-настоящему; разумеется, со временем это придет; моим первым долгом,
гордостью и радостью всей моей новой жизни будет помочь тому, чтобы они оба,
так нежно любящие меня, лучше узнали друг друга, полюбили друг друга,
научились дорожить и гордиться друг другом. Так помогите же мне, милый,
хороший человек, этот долг исполнить! Когда меня не будет здесь (а я уеду
очень далеко), постарайтесь расположить папу к нему, представьте его таким,
каков он на самом деле; вы можете это сделать, папа так прислушивается к
вашему мнению. Обещаете вы мне это, мой добрый, благородный друг?
искусственно изменить сложившиеся человеческие отношения - разве можно
внушить расположение к тому, кого не приемлет душа? Многие дочери до тебя
мечтали о том же, Минни, и никогда из этого ничего не выходило; все попытки
кончались неудачей.
говорить. Он дал ей слово исполнить все, о чем она просила; и она не
сомневалась, что он это слово сдержит.
свою руку. Подняв на него взгляд, дрожащими пальцами теребя лепестки розы,
выглядывавшей из-за борта его сюртука - словно для того, чтобы жест
подкрепил мольбу, выраженную словами, - она сказала:
деле счастлива, вы не смотрите на мои слезы, - мне было бы тяжело думать,
что между нами осталась хоть тень недомолвки. Может быть, я в чем-нибудь
виновата перед вами (намеренно я не могла вас обидеть, но ведь подчас
причиняешь обиду, сам того не ведая и не желая) - так простите же меня
сегодня от всей широты вашего благородного сердца.
поцеловал этот чистый лоб и ответил, что бог свидетель, никакой вины за ней
нет. Но когда он еще раз наклонился к ней, она шепнула: "Прощайте!" - И он в
ответ повторил то же. Этим коротким словом он прощался со всеми своими
былыми надеждами - со всеми мучительными сомнениями ничьей души. Еще
мгновенье, и они вышли из аллеи, рука об руку, так же, как и вошли; и
деревья сомкнулись за ними, словно хороня во мгле то, чему не суждено было
сбыться.
Миглз и Дойса. Кленнэм уловил имя Бэби, произнесенное кем-то из них, и
поторопился крикнуть: "Она здесь, со мной!" В ответ раздались возгласы
удивления и смех; но все это утихло, как только они встретились, и Бэби
тотчас же ускользнула в дом.
над которой уже всходила луна. Потом Дойс отстал и вернулся в коттедж, а
Кленнэм и мистер Миглз еще несколько раз прошлись молча взад и вперед,
прежде чем последний, наконец, заговорил:
просто по имени. - Помните то знойное утро, когда мы вот так же
прогуливались с вами над марсельской гаванью и я рассказывал вам, что, хотя
сестра Бэби умерла ребенком, для меня и для мамочки она словно бы продолжала
расти и меняться вместе с Бэби?
близнецов друг от друга и что в нашем воображении все, что случалось с Бэби,
случалось и с ее сестрой?
снова разыгралось воображение. Мне сегодня кажется, дорогой друг, будто вы
всем сердцем любили мою покойную дочку и потеряли ее, когда с нею произошло
то, что сейчас происходит с Бэби.
чувством пожал ему руку.
полчаса над рекой, серебрившейся в мирном сиянии луны, потом заложил руку за
борт сюртука и осторожно вытянул спрятанные там розы. Прижал ли он их на миг
к сердцу, или, может быть, к губам - кто знает? Достоверно одно: он нагнулся
и бережно опустил их в реку. Бледные и призрачные в лунном свете, они
закачались на воде, и течение унесло их прочь.
отсветах все лица, в том числе и его лицо, казались спокойными и радостными.
Незаметно скоротали за беседой вечер (старший компаньон был нынче в ударе, и
сыпал рассказами, не давая никому скучать) - и разошлись на покой. А меж тем
цветы, бледные и призрачные в лунном свете, плыли все дальше, уносимые
течением. Так и в жизни многое, чем некогда полна была душа и сердце,
уплывает от нас, чтобы затеряться в океане вечности.
ГЛАВА XXIX - Миссис Флинтвинч продолжает видеть сны
Сити и ничто не менялось в раз навсегда заведенном повседневном обиходе
больной. Утро, полдень, вечер, утро, полдень, вечер чередовались с
неуклонным постоянством, точно без конца повторяющийся неторопливый перестук
одних и тех же частей часового механизма.
место, где влачит свои дни человеческое существо. Улицы, дома, люди -
сколько их проносилось, должно быть, перед мысленным взором больной в долгие
томительные вечера; и хотя иных улиц давно уже не существовало, дома были
перестроены до неузнаваемости, а люди успели состариться, она продолжала
видеть их такими, какими они были много лет назад.
заблуждение почти всех затворников - им кажется, что часы жизни остановились
в тот миг, когда сами они перестали принимать в ней деятельное участие, что
все человечество замерло на месте, как только они оказались обречены на
неподвижность; они не способны судить о переменах, совершающихся за
пределами их кругозора, иначе, как по собственному убогому, однообразному
существованию.
женщины среди тишины мрачной комнаты, которой она не покидала ни зимой, ни
летом? На этот вопрос никто, кроме нее самой, не мог бы ответить. Быть
Адамов Григорий
Херберт Фрэнк
Громыко Ольга
Якубенко Николай
Майер Стефани