Чтение 84–й страницы книги ~Сестра Керри~

человек всегда дорожит последними своими достижениями и бдительно охраняет
то, что ему удалось завоевать.

Герствуд прекрасно понимал создавшееся положение. Он был для этого
достаточно умен. В то же время в нем сохранилась еще известная доля
порядочности, не позволявшая ему открыто протестовать. Находясь в
состоянии необъяснимой апатии, Герствуд все глубже и глубже погружался в
какое-то оцепенение и спокойно взирал на то, как Керри постепенно уходит
из его жизни, - точно так же он добровольно выпускал из рук все
возможности вновь выбраться на поверхность. Все же он не мог удержаться от
мягких, бесполезных и надоедливых замечаний, которые с каждым днем все
более и более расширяли пропасть, образовавшуюся между ним и Керри.

Однажды, глядя из-за кулис на ярко освещенную сцену, где кордебалет,
сверкая бутафорией, занимался упражнениями, главный режиссер спросил
балетмейстера:

- Кто эта девушка, четвертая справа? Вот та, что поворачивается сейчас
к нам лицом?

- Ее зовут мисс Маденда, - ответил балетмейстер.

- Хорошенькая, - сказал главный режиссер. - Почему бы вам не поставить
ее во главе цепи?

- Хорошо, поставлю, - согласился тот.

- Да, непременно так и сделайте! Она несравненно лучше той, которая
сейчас ведет цепь.

- Отлично, я так и сделаю.

На следующий день Керри вызвали из ряда. Похоже было, что ее ждет
выговор.

- Сегодня вы поведете колонну, - сказал ей балетмейстер.

- Слушаю, сэр, - ответила Керри.

- Постарайтесь вложить побольше жизни в ваши движения, - добавил он. -
Побольше огня.

- Слушаю, сэр.

Керри была изумлена. Она подумала было, что девушка, возглавлявшая
кордебалет, внезапно заболела, но, убедившись, что та стоит тут же, в
ряду, и с явной враждебностью глядит на нее, все поняла: эта честь
предоставлена ей за "заслуги". Керри умела красиво склонить голову набок и
при этом изящно держала руки, так что они не висели у нее плетьми. И
теперь, оказавшись во главе колонны, она постаралась очень эффектно
использовать свое уменье.

- Эта девчонка знает, как держаться на сцене! - заметил в другой раз
режиссер.

У него даже мелькнула мысль побеседовать с ней лично. Если бы он не
придерживался неизменного правила не заводить никаких дел с артистками
кордебалета, он уже давно заговорил бы с ней.

- Поставьте ее во главе белой колонны! - снова посоветовал он
балетмейстеру.

Белая колонна состояла из двадцати с лишним девушек в белоснежных, с
голубой каймой, фланелевых костюмах, отделанных серебром. На девушке,
возглавлявшей колонну, был роскошный костюм тех же цветов, но в отличие от
остальных на ней были эполеты и серебряный поясок, а сбоку болталась
коротенькая шпага. Керри снабдили всеми этими доспехами, и несколько дней
спустя она появилась в них на сцене, гордясь своими лаврами.

Но приятнее всего было то, что ей повысили жалованье с двенадцати до
восемнадцати долларов.

Герствуд так и не узнал об этой перемене.

"Не стану отдавать ему все деньги! - решила Керри. - Достаточно и того,
что я плачу за все. Мне нужно купить столько вещей!"

Следует заметить, что за второй месяц службы в театре Керри накупила
немало всевозможных вещей, нисколько не считаясь с тем, какие это будет
иметь последствия. Пусть себе Герствуд изворачивается, как знает, с
квартирной платой, пусть ищет кредита в соседних лавках. Ей необходимо
больше следить за собой!

Первым ее шагом была покупка блузки, и при этом она убедилась, как мало
можно приобрести на то, что у нее остается, и как много - если тратить
весь заработок на себя. Керри совсем забывала о том, что, живя одна, она
все равно вынуждена была бы платить за стол и квартиру и не могла бы
тратить все восемнадцать долларов на наряды.

А однажды Керри остановила свой выбор на платье, которое не только
съело всю прибавку к жалованью, но и заставило ее взять из
неприкосновенных двенадцати долларов. Она понимала, что заходит слишком
далеко, но женская любовь к нарядам одержала верх.

На следующий день Герствуд сказал:

- Мы должны лавочнику пять долларов сорок центов.

- Неужели так много? - слегка нахмурившись, произнесла Керри.

Она взялась за кошелек, чтобы оставить Герствуду денег.

- У меня всего только восемь долларов двадцать центов.

- И за молоко мы задолжали шестьдесят центов, - напомнил Герствуд.

- Да ведь и за уголь еще не уплачено, - добавила Керри.

Герствуд ничего не сказал. Он видел, что она покупает много вещей в
ущерб хозяйству и рада всякой возможности уйти из дому и прийти попозже.
Все это, чувствовал он, не кончится добром.

И вдруг Керри выпалила:

- Право, не знаю, как и быть. Я не могу платить за все. Я слишком мало
для этого зарабатываю.

Это было уже прямым вызовом, и Герствуду пришлось поднять перчатку. Но
он старался сохранять спокойствие.

- Я вовсе не хочу, чтобы ты платила за все, - сказал он. - Я только
прошу немного помочь мне до тех пор, пока я не найду работы.

- Ну конечно, как будто я слышу это в первый раз! - ответила Керри. -
Ты пойми, что моего заработка не может хватить на все. Просто не знаю, как
быть дальше.

- Но ведь я старался найти работу! - воскликнул Герствуд. - Что же ты
прикажешь мне еще делать?

- Ты, видно, мало старался, - стояла на своем Керри. - Я вот нашла!

- А я тебе говорю, что сделал все от меня зависящее! - ответил он,
рассерженный ее словами. - И незачем тебе попрекать меня своими успехами!
Я только просил немного поддержать меня, пока я не подыщу работу. Я еще не
вышел в тираж! Я еще стану на ноги.

Он пытался говорить с достоинством, но голос его слегка дрожал. Гнев
Керри мгновенно утих. Ей стало стыдно.

- Вот, возьми, - сказала она и высыпала на стол содержимое кошелька. -
Здесь не хватит на все, но если можно обождать до субботы, - то я уплачу и
остальное.

- Можешь это оставить себе, - грустно сказал Герствуд, отодвигая часть
денег. - Я хочу только уплатить лавочнику.

Керри спрятала деньги и рано принялась за стряпню, - ей хотелось, чтобы
обед поспел вовремя. Она чувствовала себя виноватой после этой маленькой
вспышки.

Вскоре, однако, каждый из них снова задумался о своем.

"Керри зарабатывает больше, чем она мне говорит, - размышлял Герствуд.
- Она хочет уверить меня, будто получает только двенадцать долларов, но
разве на эти деньги можно накупить столько вещей? Впрочем, мне все равно.
Пусть делает со своими деньгами, что ей угодно. Вот я подыщу какое-нибудь
занятие, и тогда пусть проваливает ко всем чертям!"

Сейчас его мысли были вызваны гневом, но это могло предопределить
отношение Герствуда к Керри в будущем.

"Ну и пусть сердится, - думала Керри. - Надо напоминать, чтобы он искал
работу. Я не могу его содержать, это несправедливо".

Как раз тогда Керри и познакомилась с несколькими молодыми друзьями
мисс Осборн. Эти молодые люди однажды заехали к Лоле и пригласили ее
покататься в экипаже. В это время у нее была Керри.

- Поедем с нами! - предложила Лола подруге.

- Нет, не могу.

- Да полно, Керри, поедем! Ну, скажи, пожалуйста, чем ты так занята? -
настаивала та.

- К пяти часам мне необходимо быть дома, - ответила Керри.

- А зачем?

- К обеду.

- О, не беспокойся, нас угостят обедом, - возразила Лола.

- Нет, нет, я не могу! - противилась Керри. - Я не поеду.

- Ну, пожалуйста, Керри! Это такие славные мальчики! Вот увидишь, мы
вовремя доставим тебя домой. Ведь мы только прокатимся по Сентрал-парку.

Керри подумала и, наконец, сдалась.

- Но помни, Лола, - сказала она, - в половине пятого я должна быть
дома.

Эта фраза вошла в одно ухо мисс Осборн и вышла в другое.

После знакомства с Друэ и Герствудом Керри с оттенком цинизма
относилась к молодым людям вообще и особенно к таким, которые казались ей
ветреными и беспечными. Она чувствовала себя значительно старше их. Их
комплименты казались ей пошлыми и глупыми.

И все же она была молода душой и телом, а юность тянется к юности.

- Не беспокойтесь, мисс Маденда, - почтительно заметил один из молодых
людей, - мы вернемся вовремя. Неужели вы можете предполагать, что мы
задержим вас насильно?

- Кто вас знает! - улыбнулась Керри в ответ.

Они отправились на прогулку в коляске: Керри разглядывала нарядно
одетую публику, прогуливавшуюся в парке, и слушала глупые комплименты и
незамысловатые остроты, которые в некоторых кружках сходили за юмор. Она
упивалась видом этой вереницы экипажей, тянувшихся от ворот у Пятьдесят
девятой улицы, мимо Музея изящных искусств до ворот на углу Сто десятой
улицы и Седьмой авеню. Она вновь подпала под чары окружавшей ее роскоши -
элегантных костюмов, пышной упряжи, породистых лошадей - всего этого