он благороднейший из всех христиан, честнейший и преданнейший сын веры и
церкви.
разозлило проповедника, жаждавшего заполучить этот знак признания в свой
адрес и теперь обманувшегося в своих лучших ожиданиях. Это что же такое? Он
трудился в поте лица, а награда досталась другому! Он топнул ногой и крикнул
шерифу:
полицейскую власть для того, чтобы защитить его от несчастной, истерзанной
девушки.
делу сотней красноречивейших фраз. Проповедник был смущен, и ему нелегко
было оправиться, чтобы продолжать свою проповедь. Впрочем, напрасно он так
волновался: толпа, в подавляющем большинстве, поддерживала англичан. Она
лишь на мгновение поддалась закону человеческой природы - непреложному
закону откликаться и рукоплескать бойкому и меткому возражению, кто бы его
ни сделал. В сущности, толпа была за проповедника и, пошумев немного, быстро
успокоилась. Ведь эти люди собрались сюда поглядеть, как будут сжигать Жанну
д'Арк, и если это свершится без большой задержки, они останутся довольны.
церкви. Он предъявил это требование с большой уверенностью, ибо от Луазелера
и Бопера получил заверения, что она истощена и измучена предельно и
оказывать сопротивление больше не в состоянии. Действительно, глядя на нее,
можно было с этим согласиться. Тем не менее, она еще раз попыталась
защищаться и ответила слабым голосом:
все сведения о моих словах и поступках нашему святейшему отцу папе, к
которому, а прежде всего к богу, я и взываю.
сделала важнейшее заявление. Но теперь, когда готов был костер, а вокруг
стояли тысячи врагов, ее слова уже ничем не могли ей помочь; и все же,
услышав их, церковники побледнели, а проповедник, учуяв опасность, поспешил
перевести речь на другое. И не удивительно, что эти злодеи испугались; ведь
обращение Жанны к папе лишало Кошона его юридических прав и аннулировало
все, что им и его судьями было состряпано до сих пор и могло быть сделано
впредь.
волею божьей, но потом, когда попытались вторично замешать в это дело короля
и близких к нему лиц, она резко оборвала оратора:
падает ни на моего короля, ни на кого-либо другого. Если в них и есть
какая-либо ошибка, отвечаю за все я, и никто другой.
ее судьями были признаны греховными и преступными. Ее ответ снова вызвал
замешательство:
которого требовали, чтобы он подчинился церкви, и он охотно соглашается,
признает власть ее главы и законно апеллирует к этой власти. Чего же еще от
нее требовать? И как отвечать на такое неожиданное предложение?
доказывать. Наконец они пришли к довольно неуклюжему предлогу, по-видимому
лучшему, какой только могли найти при сложившихся обстоятельствах: они
заявили, что папа чересчур далеко, что, во всяком случае, нет особой
надобности обращаться к нему, ибо присутствующие здесь судьи облечены
надлежащими полномочиями и достаточно авторитетны, чтобы довести дело до
конца, и что они в полной мере олицетворяют церковь. В другое время и в
другом месте они, возможно, сами бы посмеялись над подобным чванством, но
теперь им было не до смеха.
Людям надоело стоять, все изнемогали от жары, к тому же надвигалась гроза;
на горизонте все чаще и чаще сверкали молнии, и все явственнее слышались
отдаленные раскаты грома. Надо было поторапливаться. Эрар показал Жанне
документ, заранее заготовленный, и потребовал от нее отречения.
измученная, она напрягала все свои силы, но никак не могла уловить смысл
того, что от нее требовали. Все смешалось у нее в голове. И, отчаявшись, она
воскликнула голосом, полным мольбы:
увидела костер и жаровню с раскаленными углями, казавшимися еще более
красными, еще более жуткими в предгрозовом сумраке. Задыхаясь, она вскочила
с места, бормоча что-то бессвязное и растерянно оглядываясь, ошеломленная,
потрясенная, испуганная, словно ее внезапно разбудили и она не знает, где
находится.
бумагу; со всех сторон раздавались голоса, требующие, просящие, умоляющие; в
толпе послышались истерические крики.
окружающих, и голос ее прозвучал, как стон:
их не чуждо сострадание, ласково обратились к Жанне:
будем вынуждены свершить приговор.
торжественный и властный, прокатившийся по площади, как похоронный звон, -
голос Кошона, читавшего смертный приговор.
озираясь, потом медленно опустилась на колени, склонила голову и сказала:
слова сорвались с ее уст, судья Масье начал читать ей текст отречения, и она
повторяла за ним каждое слово машинально, бессознательно и улыбаясь; ее
мысли витали где-то далеко-далеко, в мире ином и прекрасном.
на его место подложили другой в несколько страниц, и она, ничего не заметив,
поставила на нем свой крестик, при этом трогательно извинилась, что писать
не обучена. Но секретарь" английского короля был тут как тут и любезно
согласился помочь ее горю: он водил ее рукой, и она начертала свое имя:
"Jehanne", Великое злодеяние было совершено. Она подписала - что? Этого она
не знала; зато другие знали, хорошо знали. Она подписала бумагу, в которой
признавала себя колдуньей, сообщницей нечистой силы, лгуньей, хулительницей
бога и его ангелов, кровожадной бунтовщицей, сеятельницей смуты, гнусной
посланницей сатаны; эта же подпись обязывала ее снова облечься в женскую
одежду. Были там и другие обязательства, предусмотрительно придуманные,
чтобы погубить ее.
труд сегодняшнего дня". Но она все еще была как во сне и едва слышала, что
ей говорят.
возвращающие ее в лоно столь любимой ею церкви со всеми дорогими для нее
привилегиями веры. О, это она расслышала! Лицо ее прояснилось, выражая
глубокую признательность и даже радость.
малейшего смущения добавил следующие убийственные слова:
она приговаривается к пожизненному заключению и будет питаться хлебом скорби
и водой душевных страданий.
это ни Луазелер, ни кто-либо другой. Луазелер определенно говорил, что "все
обойдется хорошо". А заключительные слова Эрара здесь на этом самом помосте,
когда он убеждал ее отречься от своих заблуждений, были прямым и
недвусмысленным обещанием: если она последует его совету, ее немедленно
освободят.
ее вдруг осенила мысль: она с облегчением вспомнила, что было еще одно
обещание, данное ей самим Кошоном, - обещание перевести ее в церковную
тюрьму, под надзор милосердных монахинь вместо грубых иноземных солдат. И,
покорная, грустная, она обратилась к собранию священников:
меня в руках англичан, - и с этими словами она подняла свои цепи и
приготовилась идти.
наглой усмешкой:
горем. Ее обманули, оклеветали, предали, - и теперь она ясно увидела это.
чудесное избавление, обещанное ей "голосами" - я прочел это на ее просиявшем
лице, в ее взгляде; потом она поняла: явилась тюремная стража, чтобы забрать
ее; она поняла все, и лучистые глаза ее погасли, погасли навсегда. Но вот
она вздрогнула, голова ее закачалась, как у человека, терпящего невыносимую
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Лондон Джек