необычны: он любил вырывать зубы, иногда он сношал жертву в зад, пока мы
занимались этим, потом рвал зубы сам, а мы занимались содомией. Оба вволю
потешились с Фрозиной, и когда она потеряла все тридцать два прекрасных
зуба, которыми одарила ее природа, настоятель пожелал убить ее своим
способом. Несчастную заставили проглотить сулемы вместе с царской водкой, и
ее страдания и конвульсии были настолько сильны, что не было никакой
возможности удержать ее с тем, чтобы насладиться ею. Тем не менее Хризостом
своего добился, и его наслаждение было ознаменовано необыкновенным разгулом.
Мы захотели последовать его примеру и убедились, что не существует в
разврате ничего более пикантного, чем способ наслаждения, который
предпочитал Хризостом. В этом нет ничего удивительного: в такие моменты в
женщине сокращается каждая мышца, она испытывает столь мощные ощущения, что
они электризуют вас даже помимо вашей воли.
Хризостом рассуждал точно так же, как я. Лучший способ возбуждения всех
чувств заключается в том, чтобы вызвать в предмете наслаждения как можно
более сильные ощущения.
стоило прерывать Жерома?
не был уверен в этом так, как Хризостом, и никто так часто и так успешно не
использовал это на практике. Фрозина скончалась в этих муках в тот момент,
когда член Бонифацио находился в ее анусе, член
единственная наша жертва в тот вечер. Мы расправились таким образом с шестью
обитательницами сераля: трое содрогались в предсмертных муках, и мы снова
сношали каждую в вагину, в зад и в рот. После девушек мы попробовали юношей
и тем восстановили свои силы.
жуткие дела и подсознательно пытались оправдать их, и более других в этом
преуспел Хризостом. Однажды он прочитал нам следующую лекцию.
значение морали; я, например, ни разу не ощутил в ней какой-нибудь
потребности: порок опасен только тем, что он не является всеобщим. Никому не
понравится соседство заразного больного, потому что все боятся заразится, но
когда человек заболел сам, бояться ему уже нечего. Среди членов абсолютно
порочного общества не было бы никаких недомолвок, все были бы развращены в
одинаковой степени и без опаски общались бы друг с другом. В таком случае
опасной станет добродетель: перестав быть общепринятой привычкой, она
сделается заразной и вредной. Только такой переход от одного состояния к
другому может иметь определенные неудобства, потому что люди остаются
прежними. Зато совершенно безразлично - быть добрым или злым, поскольку все
обладают и тем и другим качеством; только если начинается мода на
добродетельность, становится опасным быть злым, и наоборот, опасно быть
добрым, если все остальные развращены. И если состояние, в котором находится
человек, само по себе безразлично, зачем бояться сделаться или злодеем или
добряком? Какой смысл удивляться тому, что кто-то принимает сторону порока,
когда все подталкивает нас к этому. когда, в конце концов, это ничего не
меняет? Кто мне докажет, что лучше делать людей счастливыми, чем мучить их?
Оставим пока удовольствие, которое я могу получить, поступая тем или иным
образом, и зададимся вопросом: в чем польза от того, что другие будут
счастливы? И если нет в этом пользы, почему не сделать их несчастными? По
моему разумению, здесь надо вести речь о том, что я должен испытать при том
или ином поступке, ведь будучи, благодаря природе, озабочен своим счастьем и
безразличен к счастью других, я буду неправ перед ней только в том случае,
если откажусь жить сообразно своим взглядам и принципам. То же самое
существо, которое делают несчастным мои вкусы или мои поступки, потому что
оно слабее меня, воспользуется своей силой в отношении кого-нибудь другого,
и все возвратится к равенству. Кошка уничтожает мышь, а ее пожирают другие
звери. Природа сотворила нас только через это относительное и всеобщее
разрушение. Поэтому никогда не нужно противиться разложению или распутству,
к которому влекут нас наши наклонности. Из этого следует, что самым
счастливым состоянием будет то, при котором извращенность нравов станет
всеобщей, так как если счастье заключено в пороке, тот, кто безоглядно
предается ему, будет самым счастливым. Глубоко заблуждаются люди,
утверждающие, что существовало нечто вроде естественной справедливости,
запечатленной в сердце человека, и что результатом этого закона явилась
абсурдная заповедь: никогда не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы
поступили с тобой. Это глупый закон, плод слабости существа инертного,
никогда не нашел бы места в сердце человека, обладающего хоть какой-то
энергией, и если бы я хотел утвердить какие-нибудь принципы, я бы почерпнул
заповеди не в душах слабых людей. Тот, кто боится, что ему причинят зло,
всегда будет говорить, что так делать нельзя, между тем как тот, кто смеется
над богами, людьми и законами, не перестанет творить его. Главное - понять,
кто из двоих поступает хорошо или плохо, хотя на мой взгляд, здесь все
предельно ясно. Я сомневаюсь, что добродетельный человек испытывает хотя бы
четверть того удовольствия, которое получает злодей, совершая плохой
поступок. Так почему я, имеющий свободу выбора, должен предпочесть жизнь,
которая меня совершенно не волнует, вместо того, чтобы с головой окунуться в
бурный водоворот наслаждений и сладострастия. Если мы расширим горизонт
наших рассуждений и посмотрим на общество в целом, окажется, что самым
счастливым, причем во всех отношениях, обществом является самое
разложившееся. Я далек от того, чтобы ограничиться отдельными пороками: я не
хочу, чтобы человек был просто распутником, пьяницей, вором, предателем и
т.д. - я имею в виду, что он должен испытать все и прежде всего должен
творить дела, которые кажутся наиболее чудовищными, так как только расширяя
сферу своих безумств, он скорее получит максимальную долю счастья в
распутстве. Ложные представления об окружающих людях - это еще один источник
бесконечных ошибочных суждений в области морали, и мы придумываем себе
абсурдные обязанности по отношению к этим созданиям только на том основании,
что они тоже считают себя в чем-то нам обязанными. Давайте иметь мужество
отказаться от подачек, и наши обязательства перед ними вмиг рассыпятся в
прах. Я хочу вас спросить: что такое все живущие на земле в сравнении с
одним-единственным нашим желанием? И по какой причине я должен лишать себя
самого малого удовольствий ради того, чтобы понравиться человеку, который
для меня - никто и совсем меня не интересует? Если же он в чем-то для меня
опасен, я, разумеется, не буду его трогать, не не ради него, а ради себя,
ибо только для себя я должен искать блага; но если мне нечего опасаться, я
извлеку из него все, что можно, чтобы получить больше удовольствий, и буду
считать окружающих существами, предназначенными служить мне. Итак, повторяю:
мораль не нужна для счастья, скажу больше - она ему вредит, и только в лоне
самого беспредельного разврата и люди и целые общества могут найти
максимально возможную дозу земного блаженства.
всему, что есть самого пикантного и изысканного в распутстве и жестокости.
суд привели юношу шестнадцати лет, красивого как Амур, обвиняемого в попытке
отравить свою мать. Все было ясно с самого начала: все факты были против
него. Он не имел никаких шансов спастись, но мои друзья и я сам стали
думать, как избавить его от наказания, так как все трое жаждали насладиться
им, и тут мое коварное воображение подсказало мне выход, который не только
спасал виновника, но и губил невинного.
собиралась лишить тебя жизни. Ты ведь хочешь ее смерти? Так вот, она
погибнет. Ты доволен?
вместе с ней.
городка, и мне пришлось сказать, что яд нужен моей матери, чтобы травить
крыс в доме.
действительно купил яд по просьбе матери, и теперь мышьяк у нее в руках. И
мы уверены, что она сама хотела отравить его, значит противоположное
свидетельство вас погубит.
и вы не могли знать о ее намерениях. Но, если вы продали яд малолетнему, не
спросив, кто послал его, вы пропали.
говорил моими словами, и его несчастная мать, прижатая к стене этими
обвинениями и не в силах их опровергнуть, погибла на эшафоте, в то время как
мы с друзьями, наблюдая казнь, занимались с ее сыном самыми сладострастными
способами содомии. Я никогда не забуду, как, сжимая анусом член Бонифацио, я
извергнулся в зад юноши в тот самый момент, когда его мать испустила дух.
Готовность, с какой очаровательный мальчик отдавался нам, радость,
написанная на его лице при виде предсмертных конвульсий женщины, давшей ему
жизнь, - все это стало причиной такого высокого мнения о его способностях,
что мы порешили отправить его в Неаполь, где с возрастом, усовершенствовав
свои принципы, он мог бы сделаться, без сомнения, одним из самых ловких
мерзавцев в Европе.
подарили обществу чудовище, чьи изощренные злодеяния, возможно, станут
причиной тысяч смертей! Какой благородный поступок! Так ответим мы глупости,
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Якубенко Николай
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Сертаков Виталий