Чтение 84–й страницы книги ~Паладин Господа~

- Я здесь, ваша милость, - прогудел низкий голос.

В двери вдвинулся низкорослый, с грязными волосами, чудовищно широких
плеч человек. Ноги короткие и кривые, из-за чего руки свисают чуть ли не
до земли. Лицо грубое, заросшее звериной щетиной, неподвижное,
застывшее.

Он был в кожаном засаленном кафтане, но узловатые мускулистые руки
остались голыми, хотя у меня язык не поворачивался назвать голыми руки,
из-за обильной шерсти больше похожие на лапы. Он воткнул факел в щель
между камнями возле двери, коротко поклонился.

- Я слушаю, господин.

- Принесли угли?

- Да, хозяин. Уже все готово.

Губы рыцаря искривились в усмешке.

- Все ты уже знаешь... Неужели я так одинаков?

Варнар молча наклонился. Рыцарь нетерпеливо смотрел, как он железным
совком неуклюже набрал багровые крупные угли, ссыпал в металлическую
кастрюльку на длинной ручке.

Рыцарь повернулся к Гендельсону. Тот с трудом приподнял голову и
окинул его высокомерным взглядом.

- Что? - спросил рыцарь с интересом. - Это тебе не красивая смерть на
поле брани!.. Да еще под благосклонным взором своего короля и
соратников, которые расскажут, приврав, о твоей красивой гибели... А вот
так, когда никто не видит?.. Когда вокруг только враги?

Гендельсон прохрипел:

- Мразь... вор...

Рыцарь вскинул брови.

- Вор? Почему?.. Кем только меня не называли, но вором...

- Вор, - сказал Гендельсон хрипло. - Рыцарские шпоры мог только
украсть...

Черный сказал с усмешкой:

- Ты сейчас скажешь не только, что я рыцарь. Что я - лучший из
рыцарей. Ты скажешь, что я - Дева Мария, что я - Христос, что я твой
бог... и все-все скажешь, что я захочу!

Прутья медленно накалялись. Рыцарь подошел к пленнику, я видел, как
Гендельсон поднял голову, глаза все еще затуманены болью, лицо бледно и
перекошено, он сказал хрипло:

- Не дождешься!

И плюнул ему в лицо. Я отчетливо видел, что залепил прямо в глаз
кровавый сгусток. Рыцарь отшатнулся, отступил, под ноги попалось
опрокинутое ведро, он замахал руками, едва устояв. Палачи торопливо
отвернулись. Не хихикали, как я подумал, - бледные и дрожащие, торопливо
копались в своем дерьме, делая вид, что ничего не видели. Страшатся,
понял я, что видели чересчур большой позор своего господина, а он может
не простить такое даже им.

Рыцарь торопливо вытирался краем плаща. Кровавая слизь растеклась по
щеке, он тер и тер лицо, рычал от ярости, наконец остановился посреди
помещения и прокричал яростно:

- Надеешься, что сразу убью?.. Нет, будешь умирать долго. Мне не
придется ломать твою волю, ты и так слизь... но даже покорный и готовый
выполнить любое мое повеление... ты не умрешь так просто!

Его трясло, голова дергалась, зубы лязгали, как у припадочного. Я
догадался, что ярость вызвана не самим плевком, а что плюнуло именно
такое ничтожество, в котором он сразу разгадал трусоватого и слабого
человечка в толстом раскормленном теле.

С Гендельсона сорвали остатки рубашки. Палач торопливо вытащил
раскаленный прут. И хотя до вишневого цвета был раскален только конец
прута, палач держал в толстых кожаных рукавицах.

- Дай сюда, - велел рыцарь. - Я хочу, чтобы эта толстая свинья
верещала именно от моей руки.

Гендельсон следил за ним с бледным напряженным лицом. Рыцарь поводил
перед его глазами железом, Гендельсон морщился от опаляющего жара, не
выдержал и отвернул голову.

Рыцарь злобно расхохотался.

- Что, уже не нравится?.. Так рано?

- Ты - исчадие ада, - сказал Гендельсон высокопарно. - Тебе гореть в
аду!

- Все там будем, - заверил рыцарь.

- Не все, - отрубил Гендельсон. - Богородица Дева Мария, наша
светлейшая заступница, да услышишь ты наши слова, да примешь их к
сердцу, да не минует...

Рыцарь поморщился, словно сжевал лимон. Я тоже ощутил отвращение и
тоже поморщился, словно при мне любимый певец взял откровенно фальшивую
ноту. Ну что за дурь эти молитвы, такая психотерапия хороша только на
берегу тихого озера, а перед раскаленным железом не очень-то
подуховничаешь, материальный мир, он, увы, вот он...

Раскаленный прут прикоснулся, словно играючи, к толстой складке на
животе Гендельсона. Барон заорал, забился в цепях, сразу растеряв слова
молитвы, мотал головой, словно вытряхивал из ушей воду. Я услышал запах
горелого мяса. Взвился едкий дымок.

Рыцарь захохотал:

- Ну как тебе это... а это... а это?

Железо вишневого цвета трижды прижгло толстые валики на боках. Запах
горящего мяса стал сильнее, тошнотворнее. Гендельсон охрип от
нечеловеческого крика, потом повис на цепях. Рыцарь прислушался,
фыркнул:

- Он еще шепчет молитвы!.. Тупоголовый дурак. Как же, явится твоя
сраная Богородица, спасет тебя!.. Варнар, возьми прут, пусть накаляется
еще...

Палач сказал угодливо:

- А тут есть еще... Вот, можно этими щипчиками позабавиться! Острые
такие... Хватаешь, откусываешь вот так чуть, а потом отдираешь целый
клок...

Рыцарь поморщился.

- Кожи, что ли?

- Как можно? - испугался палач. - Кожу надо снимать, начиная с
пяток!.. Чтобы снять целую, не подпортив. Хотя, правда, ваша милость
проделала три дырки... А я о том, чтобы отогнуть чуток сала, а туда
залить либо смолы, либо кипящего олова....

Рыцарь подумал, кивнул:

- Давай, готовь. Но залью ему сам. Это мне начинает нравиться.

- Скотина, - сказал Гендельсон хриплым, но сильным голосом. - Господь
накажет тебя...

- Да? - спросил рыцарь с интересом. - Но пока что накажу тебя я. И
что? Не пора ли отказаться от такого господа, который не защищает своих
подданных?

Гендельсон сказал твердо:

- Господь не отказывается от любящих его. Он и сейчас посылает мне
свою любовь и поддержку!

- Вот как? - изумился рыцарь. - Варнар, начинай.

Стиснув челюсти, не в состоянии смешаться со своим бестелесным телом,
я заставил себя наблюдать, как железными клещами рвали тело Гендельсона.
Сперва слегка отодрали с правого бока толстый ломоть, оттуда не сразу
потекла кровь, было ее на диво мало, палач угодливо засмеялся:

- Ваша милость, да какой же он кабан? У кабана твердое мясо, не
всяким мечом рассечешь! А это свинья, откормленная свинья... Одно сало,
нежное и жирное! Чем его только кормили?

Рыцарь сказал весело:

- А подай-ка мне ковшик...

Ему подали массивный половник на длинной металлической рукояти. Сам
половник был в серых потеках застывшего олова. Рыцарь зачерпнул и
посмотрел в глаза Гендельсону.

- Ну?.. Что скажешь?

- Гореть тебе в аду, - ответил Гендельсон. - Но ты еще можешь
раскаяться в своих злодеяниях... Господь милостив!

Рыцарь расхохотался так, что едва не выронил ковш с раскаленным
оловом. Я отчетливо видел, как колышется серая злая поверхность.

- Знаешь, - сказал он сквозь смех, - никто меня еще так не веселил!..
Вот что, клоун. Даю тебе шанс. Если сейчас же проклянешь свою Богородицу
и назовешь ее шлюхой, я, так и быть, не стану заливать тебе за шкуру
олова... Ну?

Гендельсон посмотрел ему в глаза печально и сказал:

- Бедный язычник!.. Твоя душа блуждает в потемках... Господи, прости
ему его деяния! Он не ведает, что творит.

- Да-да, - подхватил рыцарь, - не ведаю. Ну совсем не ведаю!

Он кивнул Варнару, тот ухватил щипцами край раненой плоти и отогнул,
делая своеобразный карман. Рыцарь, глядя Гендельсону в глаза, с гнусной
улыбкой плеснул раскаленного олова в рану. Гендельсон забился в цепях с
такой силой, что, я думал, сломает себе все кости. Каменные стены
вздрогнули от дикого звериного крика. Потом крик перешел в хрип
смертельно раненного животного, грузное тело обвисло в цепях.

Варвар с размаха выплеснул ведро воды ему в лицо. Гендельсон
вздрогнул, медленно поднял голову. Глаза его показались мне не просто
страдальческими.

- Ну что? - спросил рыцарь. Голос его был жестоким и неприятным.

- Ты... - прохрипел Гендельсон, - великий грешник... Но господь
милостив... припади к его стопам и проси прощения...

- Идиот, - сказал рыцарь. Лицо его перекосилось гневом. - Варнар,
подай еще ковш... И отдери с другого бока такой же карман... Ну, ты
понял меня, дурак?.. - Если сейчас же не назовешь свою Богородицу
беспутной шлюхой, то это олово зальем тебе под шкуру!