Чтение 84–й страницы книги ~Московский полет~

Но ее не было.

-- Нам пора ехать, -- сказала мне Оля, наша интуристовская гидша,
потому что все уже сели в автобус, а я один торчал у входа в гостиницу.

Я вздохнул, поднялся в автобус и стал у заднего окна. Автобус тронулся.
Узкие и по-утреннему пустые таллиннские улицы стелились позади него. Редкие
прохожие шли по тротуарам, несли в авоськах какие-то продукты. Кто-то
проехал на велосипеде. На чьем-то подоконнике лежала сытая кошка, грелась на
солнце. Из боковой улицы показался трамвай. А морской балтийский бриз тихо
шевелил на домах национальные эстонские флаги. Город жил так, словно ничего
не случилось. В порту, у причала, высился "Георг Отс". Этот трехпалубный
лайнер финны взяли у СССР в аренду и возят на нем пассажиров из Таллинна в
Хельсинки.

Я стоял в вокзальном зале, в самом конце нашей очереди на таможенный
досмотр. Я все еще надеялся дождаться Аню. Если она не успела на прямой рейс
"Сочи -- Таллинн", то как она летит -- через Москву? Ленинград? Киев? Наши
без помех проходили досмотр. Барри Вудстон, потея и нервничая, тащил к
таможенной стойке огромную картонную коробку со старинным русским самоваром
явно музейной ценности. Конечно, он купил этот самовар у каких-нибудь
фарцовщиков, которые толпами крутятся у гостиниц, но пропустит ли таможня
старинный самовар без письменного разрешения Министерства культуры СССР?
Пропустили, не сказав ни слова.

Следом за Барри шла Мичико Катояма со своими двумя чемоданами на
тележке. Я замер. У Мичико были все мои блокноты, магнитофонные кассеты и
пленка с автографом Горбачева. Вот она шлепнула на стойку таможенника свой
паспорт и таможенную декларацию, вот положила перед ним

целую коробку с тремя дюжинами фотопленок, чтобы не просветили эти
пленки рентгеном, вот глянула в лицо таможенника своими темными фарфоровыми
глазками... Он скользнул взгля-дом по ее чемоданам, вытащил из ее паспорта
вкладыш-визу и декларацию, отдал ей паспорт и продвинул по стойке коробку с
пленками. -- Проходите. Следующий.

Мичико прошла, взяла свои пленки и ушла на посадку, не оглянувшись.
Молодец!

Следом за ней шелАриэл Вийски с мешками под тазами... Потом -- шумный и
еще под хмельком Роберт Макгроу... Потом--полковник Лозински... За
ним--ДайанаТростер... Норман Берн...

Каждый из них на прощанье говорил что-то теплое нашей русской гадше
Оленьке, дарил ей сувениры и свои визитные карточки, приглашала гости и шел
на тамо-женный досмотр. Дэнис Лорм с охапкой свежих немецких газет врунах...
Гораций Сэмсон, осунувшийся и повзрослевший лет на десять...

Моника Брадшоу, увешанная фотоаппаратами... Питер Хевл...

Старички Огилви из Вирджинии... Джон 0'ХаГен повернулся ко мне,
спросил: --Ты нервничаешь?

-- Нет, -- сказал я. -- Почему ты спрашиваешь? -- Ты все время
крутишься и смотришь назад. Ты хочешь остаться?

Я улыбнулся, отрицатель но покачал головой: -- Нет, -- и повторил
твердо, как Марк Захаров: - Нет! Он шагнул к таможеннику и положил перед ним
на стойку свой паспорт. Я повернулся к Ольге: -- Всего хорошего, Оля. Привет
вашей маме. -- Счастливо вам, -- сказала она. Я взглянул на входную дверь
таможенного зала, но дверь не шевелилась. Ани не было.

442

Московский полет

443

Я шагнул к стойке, положил перед таможенником свой паспорт с
визой-вкладышем и таможенной декларацией. Но теперь рядом с таможенником
стоял еще один-- с волчьим лицом, в кителе и с погонами майора таможенной
службы. -- Откройте ваш чемодан, -- сказал мнетаможенник. Я даже
обрадовался: эта проверка дастмне еще минуту! И сказал им с улыбкой: -- С
удовольствием!

Но проверка длилась не минуту, а десять, Они тщательно, как когда-то
Алеша в шереметьевском аэропорту, прощупали всю мою одежду -- каждую складку
запасных брюк и пиджака, все грязное белье, накопившееся за поездку,
куртку-дождевик, так и не раскрытые мной пакеты сухофруктов и даже
пластмассовую бутылку "Pepta Bismol". Потом простучали дно и крышку
чемодана, открыли магнитофон. Но в магнитофоне не было кассеты. -- Вытащите
все из карманов, -- приказали они. Я вытащил из карманов какую-то мелочь,
сигареты, зажигалку, кошелек с кредитными карточками. Положил на стойку.

Они проверили кошелек, потом майор спросил: -- Вы кем себя считаете? Вы
журналист или писатель? --Ито,ито,----сказал я. --А где ваши блокноты,
кассеты? --Я не пользуюсь. Держу все в голове. -- Тогда зачем вам
магнитофон? Я улыбнулся:

--'Сам не знаю. Подарить? --Нет, не надо,-- по-волчьи усмехнулся майор.
-- Он кому-то отдал свои блокноты, кто прошел уже, -- услужливо сказал
таможенник.

-- Конечно, отдал, -- согласился майор, --Ноне обыскивать же теперь
весь корабль! -- и посмотрел мне в глаза: -- Ну, что ж, господин Плоткин!
Проходите. На этот раз ваша взяла.

Я медленно сложил вещи в чемодан, закрыл крышку и посмотрел на входную
дверь-Ани не было.

Я поднял свой чемодан, махнул рукой гидше Оленьке и вышел на пристань.

Хотя накрапывал дождь, наши -- почти все -- стояли на открытой верхней
палубе "Георга Отса", махали мне руками.

А рядом с дверью морвокзала, под козырьком навеса, уже стоял все тот же
майор таможенной службы, курил. Увидев меня, он произнес негромко и в
сторону: -- Надеюсь, вы понимаете, что я только выполняю приказ. Я
промолчал--что я мог ему сказать? -- Мне нравятся ваши книги, -- вдруг
сказал он.--Я их тут часто изымаю при досмотре. И коллекционирую. Поверьте
мне, через пять лет их напечатают в России.

Я посмотрел на его волчий профиль и -- вот что значит писательское
честолюбие!--этот профиль уже не казался мне волчьим.

-- Спасибо, -- сказал я и пошел с чемоданом к трапу. Встревоженный моей
задержкой, Барри Вудстон встретил меня на палубе: -- Что случилось? --
Ничего. --Тебя проверяли?

-Да. -- Что-нибудь забрали? -- У меня ничего нет.

Потом Барри показал мне каюту, где был сложен весь наш багаж. Я открыл
чемодан, достал куртку-дождевик, набросил ее на плечи и, оставив чемодан в
каюте, поднялся на верхнюю палубу.

Вопросительный взгляд Мичико встретил меня сразу, в-упор.

Я улыбнулся и обнял ее за плечи: --Спасибо, партнер!

-- Вадим! Мичико! -- позвали нас остальные, толпясь у бортовых
поручней, чтобы сфотографироваться на фоне Таллинна. Мы присоединились к
ним, я стал у поручней между
маленькой МиЧико и гигантом 0'Хагеном и, позируя нашим
фотографам, сунул руки в карманы куртки-дождевика. Там были какие-то
бумаги, но я не обратил на них внимание. Может быть потому, что Мичико почти
тут же отвела меня в сторону и сказала:

--Я должна тебе признаться. Я была твоим партнером с первого дня, еще
из аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке. Я изумленно посмотрел на нее.

-- Yes, -- сказала она. -- Я постоянный автор Tokyo Readers Digest, и
это была моя идея послать тебя в Россию проверить гласность. А я поехала,
чтоб прикрыть тебя. Если бы стобоичто-то случилось...

-- Ты бы написала сенсационный материал, как меня отравил КГБ.
Пользуясь моими пленками, заметками. Да?-- спросил я и вспомнил, как она
наблюдала за мной в шереметьевской таможне, а потом встретила в вестибюле
"Космоса" и фотографировала с генералом КГБ Быковым в АПН...

-- Ну, может быть...-- сказала она уклончиво. Но вдруг прямо глянула
мне в глаза: -- А ты бы возражал?

-- Нет. Это лучше, чем быть отравленным просто так, без
рекламы,--согласился я.

-- Если бы они тебя арестовали, я бы организовала кампанию в твою
защиту, -- сказала она. -- Thank you, -- сказал я. -- Мы остались друзьями?
--Конечно.

Тут "Г^орг Отс" зашумел двигателями, и по его стальному туловищу пошла
мелкая дрожь. Стоя у перил под моросящим дождем и глядя на Таллинн, Мичико
вдруг сказала:

-- Знаешь, я буду скучать по России. Когда мы ехали из Ленинграда в
Таллинн, все пели американские песни, вся, наша группа. А я смотрела в окно
и думала про русских. У этого народа такая музыка! Такие композиторы! Такие
писатели! Чайковский, Толстой, Достоевский... И такая ужасная жизнь... Разве
такой народ не может иметь лучшей жизни? Слушая ее, я машинально вытащил из
кармана куртки то,

что там было -- какой-то сложенный вдвое конверт. Этот конверт был мне
незнаком. Я открыл его, вытащил содержимое -два листа бумаги, скрепленные
металлической скрепкой. -- Что это? -- спросила Мичико. -- Еще не знаю... --
ответил я и стал читать.

"УВАЖАЕМЫЙМИСТЕР ПЛОТКИН! Листая в архиве Ваше дело, я наткнулся на
письмо, которое попало к нам пять лет назад и может Вас заинтересовать.
Посылаю Вам копию. Желаю всех благ.

Генерал госбезопасности Быков".

А второй лист был фотокопией части письма, написанного явно женской
рукой. Это было лишь то место, которое хотел предъявить мне генерал, а все
предыдущие и последующие строки были, по-видимому, закрыты при
фотокопировании. Я прочел:

"...и месяц жили в Иерусалиме. Илья тогда совсем сошел сума по Лизе
Плоткиной. И пока ее муж сочинял свой очередной романчик, он возил ее по
Израилю. А спустя семь месяцев у них, я имею в виду -- у Плоткиных, родилась
в Америке дочка. Хотела бы я посмотреть, на кого эта дочка похожа..."

Наверно, что-то стало с моим лицом, потому что Мичико сказала, как
вскрикнула:

-- Что случилось? Что в этом письме?

-- Ничего...-- сказал я, сжала кулаке письмо и швырнул его за борт.