- При чем тут дети? - спросил более бойкий.
- После этой болезни в девяноста процентах из ста у юношей наступает
половое бессилие, импотенция.
Мальчики, не говоря ни слова, выскочили в коридор. Нет, все-таки приятно
иметь дело с мужчинами - всегда знаешь их самое слабое место.
Тут появился доктор. Глядя на его розовощекое, круглое лицо, украшенное
жидкой бороденкой, я лишний раз похвалила себя. Молодец, Дарья, правильно
наметила день побега - воскресенье. Лагерное начальство в полном составе
отправилось праздновать пятидесятилетие местного мэра. Разговоры о покупке
подарка велись почти всю неделю, а в больнице на дежурстве оставили
совершенного ребенка, вчерашнего студента.
- Ну, - пробормотал врач, - на что жалуемся?
- Отравился баландой, - спокойно пояснила я, - нам испорченных кур с
птицефабрики прислали, вот результат.
- Безобразие, - возмутился терапевт.
- И не говорите, коллега, - вздохнула я, - издеваются над людьми, черт
знает чем кормят! Пользуются, что зеки абсолютно бесправны.
- За что он сел? - поинтересовался доктор, беря Корзинкина за руку.
- Да ерунда, накладные подделал, продавал маргарин под видом сливочного
масла. Попал под статью о мошенничестве, семь лет дали!
- Какой ужас, вот бедняга, а Мавроди в депутатах! - воскликнул парнишка,
испытывая жалость к Базилю.
- Собственно говоря, уже все сделала, - отчиталась я, - желудок промыла,
глюкозу прокапала, активированного угля дала, должен оклематься. Вот, хочу
попросить только, оставьте его у себя денька на два, жаль парня назад
тащить, слабый еще!
- О чем разговор, естественно, оставим!
Корзинкина повезли в палату, я побежала к телефону и позвонила в лагерь.
Дежурный офицер немедленно схватил трубку, небось сидел у аппарата, ждал
вестей:
- Ну, живым довезли?
- Вот что, Ленечка, положение оказалось не таким серьезным, скоро
выздоровеет. Хочу предложить вам такой вариант. Насколько понимаю, Феликса
Михайловича и его замов в понедельник не будет.
Леня красноречиво промолчал. Не хочет выдавать старших, только и ежу ясно,
что после грандиозной попойки они будут пить рассол и анальгин. Какая уж
тут работа.
- Давайте не скажем им, что Арсеньева увозили в больницу. Я тут посижу
сегодня вечер, ночь и завтра день. А в понедельник вечером доставим вашего
Арсеньева потихоньку назад. Боюсь, влетит нам от начальства. Так что, если
вдруг товарищ Самохвалов позвонит, лучше молчите. А то улыбнется ваше
повышение по званию.
Леня крякнул:
- Елена Михайловна, дорогая, да я для вас за это все сделаю, ну спасибо!
- Ладно, ладно, Ленечка, свои люди - сочтемся. Вы только меня в понедельник
прикройте, а то первый отряд на прием придет.
- О чем речь! Скажу, что в Москву за лекарствами укатила, да перебьются
они, больных нет, одни симулянты, мастырщики!
Уладив полюбовно щекотливое дело, я заглянула к Базилю. Палата на первом
этаже, в самом конце коридора, окна забраны решетками, дверь заперта, у
порога - конвойные.
- Вот что, мальчики, - решила я испугать их еще разок, - сами понимаете, не
во всякой больнице есть охраняемая палата. Арсеньева бы по-хорошему
следовало в инфекцию положить, да возможности нет. Вот и сунули сюда, врач
станет говорить, что у него отравление, - не верьте. Это специально, чтобы
другие больные не бунтовали: мало того, что приходится с уголовником рядом
лежать, так еще и заразный. А вы помните, что я вам говорила, лишний раз в
палату не суйтесь, никуда он не денется, лежит почти без сознания, на окнах
решетки.
Парни согласно закивали головами. Я побежала к выходу, время подбирается к
трем, а еще предстоит сделать кучу вещей.
К одиннадцати вечера я, отдуваясь, притащила в больницу довольно большую
сумку и оставила ее в ординаторской. Из медицинского персонала в отделении
было только двое сотрудников - уже знакомый бородатый доктор и молоденькая
медсестра, хорошенькая и бойкая, явно старавшаяся понравиться терапевту.
Я вытащила из баула кастрюльку с салатом и горячей картошкой, палку
"Докторской" колбасы, большой торт с ужасающе зелеными розами и бутылочку
"Клюковки".
- Давайте поужинаем, коллеги!
Медики радостно пошли к столу.
- Может, охрану кликнем? - предложила я и вышла в коридор.
Парни скучали на табуретках у двери.
- Вас кормили?
- Кашу дали, - откликнулся один.
- С селедкой, - пояснил другой.
- Ну тогда пошли.
- Мы на службе, - пояснил первый.
- На минуточку, да чего будет-то? Дверь заперта, решетки...
Поколебавшись минутку, парни двинулись в ординаторскую. Инструкции на то и
писаны, чтобы их нарушать. К тому же начальство далеко, можно и
расслабиться.
Минут через пятнадцать все они спали. Клофелин в алкоголе - старое,
испытанное средство, дешево и эффективно.
Вытащив у охраны ключи, я полетела в палату к Базилю.
Приятель поднял голову.
- Не пугайся, это я, Даша.
- Боже, - пробормотал Корзинкин, - что ты мне подсунула, что за таблетки?
- Ничего особенного - циклофосфан, дают онкологическим больным в качестве
профилактической химиотерапии. Побочный эффект - сильная тошнота. Да ты не
волнуйся, проходит без следа, люди годами пьют, и ничего, живы! Правда, три
штуки сразу - крутовато, но мне нужен был очевидный эффект.
- Ты его получила, чуть концы не отбросил, - простонал Базиль и сел.
- Хватит ныть, - обозлилась я, - тоже мне, белый ландыш, давай быстрей
отсюда... Впрочем, если хочешь назад в лагерь, можешь оставаться.
Корзинкин вихрем слетел с койки.
Через час мы сидели в вагоне поезда Бутовск - Москва, неизвестно почему
останавливающегося ночью в Птичьем. На языке роились вопросы, но приятель
рухнул кулем на полку, и через полтора часа я с трудом растолкала его,
когда экспресс замер на Казанском вокзале. Во всей Москве было только одно
место, где никто не спросит, почему я заявилась посреди ночи в гриме, под
руку с небритым, грязным мужиком, одетым в какие-то непонятные тряпки.
Такси повезло нас в район метро "Сокол", в крохотную квартирку Оксаны.