прижимала к груди расшитую бисером сумочку.
Андрея.
хотела сказать "войдем первыми", но запнулась.
крышку-стакан; Андрей начал пить и закашлялся.
еще один человек остался.
сумочкой. - Может, его уже задавили... Надо ехать!
за окно. Вслед за ним Лидка увидела, как оцепление пропускает кого-то в плаще до
пят и как этот кто-то, ступив два шага, падает на землю.
поручне, она смотрела, как Андрей помогает идти к машине пожилой женщине с
рассеченным лбом, с залитым кровью лицом.
Может быть.
опоздавшей забраться на подножку, двое мужчин помогли ей усесться, одна из
женщин уже держала в руках аптечку. Лидка механически полезла за индивидуальным
пакетом, развернула, положила на рану стерильный слой ваты - женщина застонала.
что-то крикнул ему, Андрей ответил, но Лидка не разобрала ни слова. Потом сын
повернул голову, и Лидке показалось, что через темное стекло она видит его
виноватые глаза.
медленная осторожная старуха.
старухиного тела, трогал шероховатую поверхность, упирался в грубо шлифованный
камень.
чтобы поглубже вдохнуть.
она. Старуха неторопливо развернулась. Ее тело было нелегким в управлении, почти
таким же неповоротливым, как многотонный самосвал.
она переложила палку из правой руки в левую. Освободившейся правой рукой взялась
за перила. Отполированное тысячами ладоней, теплое волокнистое дерево. Твердые
прожилки, мягкие бороздки, выпуклость срезанного сучка. Старуха улыбнулась. Она
всегда улыбалась, касаясь этих перил.
вниз. Третья сверху ступенька прогибалась под ее весом чуть больше прочих;
предпоследняя, четырнадцатая, еле слышно скрипела.
Переложила палку из левой руки в правую, ступила на гальку. Ее дальнозоркие
глаза давно не различали текст в газетах и книгах, зато прекрасно видели каждый
камушек под ногами.
розовые, старуха слушала, как они поскрипывают под подошвами войлочных бот.
Кое-где на камнях сохли принесенные штормом водоросли; иногда старуха
останавливалась, чтобы зачем-то потрогать их кончиком палки.
упасть прямо в воду. Сползая с берега вслед за волной, камни ударялись друг о
друга и тихо звенели.
остановилась передохнуть. Прямо перед ней была естественная выемка, каменная
комната, защищенная от посторонних взглядов, загороженная от ветра с трех
сторон, открытая только морю.
постояла, переводя дыхание, затем вынула из темной клеенчатой сумки детское
шерстяное одеяло. Аккуратно, не торопясь, разложила его на плоском камне. Тяжело
опираясь на палку, уселась и вытянула гудящие ноги. Перемена позы принесла
опьяняющее ощущение мгновенного счастья.
старуха верила: еще чуть-чуть - и она узнает ответ. Один-единственный ответ на
множество мучающих ее вопросов.
дальфинов...
вспоминать всегда с одного дня. С одного и того же момента, когда обезумевшие
стихии, изготовившиеся преподать человечеству очередной урок апокалипсиса, вдруг
смирились и отступили от задуманного.
- их просто не было...
собственной лавой.
успокоилась.
не достигли земной поверхности, глефы вернулись в море, клубы ядовитого газа
рассеялись на безопасной для человечества высоте.
дождавшись ни смерти, ни спасения, тихонько вернулось в свои почти не
пострадавшие города.
цикла и рожать ли детей. В конце концов природа взяла свое, и в родильных домах
запищали первые младенцы. Новый цикл - новая жизнь; вот уже семнадцатый год на
пороге, и никто не знает, чего ждать от нового апокалипсиса...
глядя прямо перед собой дальнозоркими слезящимися глазами. Почему?!
спешат к поверхности радужные пузыри... Ей показалось, что протянутые в пустоту
руки наталкиваются на золотую паутину. Все ее силы, все ее желания переплавились
тогда в ярость, в одно-единственное желание- разорвать, прорваться, пробить...
Тогда ажурная сетка лопнула, и на дальней грани бреда- если это был бред-
обнаружилось чужое присутствие. Будто внезапно раскрывшийся глаз. Потрясение
было настолько сильным, что она почти сразу же соскользнула в темноту... Старуха
вздыхает. Поднимает глаза к низкому небу. Почему? - беспомощно спрашивают
ввалившиеся губы. Возможно ли, что поступок ее сына, экзальтированного
мальчика... Что поступок сопляка, отказавшегося от привилегий эвакуации, детский
в общем-то поступок, пошатнул основы мироздания? Возможно ли, что рожденный
яростью зов ее был услышан? Кем?! Нет, говорит себе старуха. И сама же
переспрашивает недоверчиво: нет? А может быть, это случайность? Слепое
совпадение, и зря она ломает себе голову, и зря задает, как дятел, одни и те же
вопросы? Может быть, где-то далеко, совсем в другом месте и совсем другие силы
решили за нее - и за человечество - весь этот кроссворд?
спущен с поводка. Старуха знает, что не доживет до времени, когда человечество
окончательно осознает свободу. Она знает это и не огорчается.
после того как несколько часов пришлось провести на ногах не присаживаясь. Она
была на кладбище: могила ее сына, врача Андрея Сотова, была уже кем-то убрана, и
кто-то оставил на ней букет увядающих тюльпанов.
помощи", он всего несколько тревожных месяцев успел побыть военным врачом.
Короткая война началась внезапно - и так же внезапно закончилась...
дну ее памяти. В том ущелье людей расстреливали с вертолетов, как когда-то
расстреливали глеф. Ее не было там, но ей казалось, что она помнит - темный
силуэт, закрывающий солнце, рев моторов и пулеметные очереди, пыль...
имели виды на занятое старухой место, потому что голоса их звучали недовольно.
Старухин слух не позволял разобрать отдельных слов; плеск волн она слышала
отчетливо, и крики чаек, и шелест ветра, но человеческие слова смазывались, не
задерживались в сознании. Вот голоса мальчишек стали особенно звонкими и
угрожающими, и кто-то даже бросил камень, упавший в двух метрах от неподвижной
старухи, потом возмущение разом стихло, мальчишки обменялись репликами на
полтона ниже и ушли, признав за старухой ее право на удобство камней и скал, на
море, на одиночество.
потеряло смысл. Никто и никогда не узнает, была она права или ошибалась. Никто и
никогда не услышит того аккорда, который иногда - вот как сейчас - эхом звучит в
Бажанов Олег
Максимов Альберт
Акунин Борис
Сапковский Анджей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия