Чтение 84–й страницы книги ~Бои местного значения~

леди Спенсер и упадок сил наблюдается. Так что - выпьем .за знакомство?

Лихарев, не чувствуя вкуса, выцедил коньяк. Чувствовал он себя
прямо-таки отвратительно. Надо же - только что сам был могущественнейшим
человеком в стране, тайно руководил Диктатором, и вдруг, буквально
несколькими словами, нарком, ну, не нарком, тот, кто под его личиной
скрывается, указал ему место.

Он еще не догадался, что Шульгин сломал его не только знанием
"тайны тайн", но и с помощью так называемого "синдрома победителя".

Советская армия в 1945 году за неделю разнесла а клочья совсем не
слабую Квантунскую армию не только за счет материального и численного
перевеса, но больше оттого, что после победного мая все, от солдата до
мешала, просто не видели в японцах серьезного противника.

Что блистательно и подтвердилось.

Так и Шульгин сейчас, человек конца века, знающий все, что
случилось и еще случится в стране и мире, неоднократно сталкивавшийся с
агграми и всегда выходивший победителем, успевший стать свидетелем их
окончательного (такой сейчас думал) разгрома, чувствующий за спиной
негласную поддержку Антона с его Конфедерацией, мог позволить себе тон
насмешливого превосходства.

Была, конечно, пусть и совсем небольшая, опасность, что этот
Валентин, если довести его до крайности, просто пальнет ему при случае в
затылок из пистолета, чем и снимет все проблемы. Но уж этого он
постарается не допустить. Да и Сильвии он, судя по всему, весьма еще
нужен.

Понять бы еще, в каких отношениях находятся та Сильвия и здешняя.
Одно ли они лицо или разные. Конкретно - откуда она знает о нем и о
Шестакове? Неужели придумала все сейчас и ждала сорок с лишним лет, пока
он родится, вырастет, ввяжется в галактические дела, встретится с ней в
Лондоне? Чтобы прислать сюда в каких-то неизвестных целях. Бред? Похоже.
А все остальное - не бред?

И многое другое нужно успеть понять, пока они не встретятся лицом к
лицу.

Только больше он ничего подобного сотворить с собой не позволит.

Шульгин, конечно, понимал, что, если потребуется, и сам Лихарев, и
уж тем более Сильвия имеют массу способов физического или какого-то еще
воздействия, таких, что он не успеет ничего предпринять, а то и заметить
это, но одновременно догадывался, что ничего плохого они ему делать пока
не станут.

Не из страха и не из уважения, а по какой-то другой причине.
Возможно, мировоззренческого характера...

- Но это все лирика, дорогой коллега, - решил он прекратить
психическую атаку. - Давайте лучше обсудим, что за заговор вы затеваете?
Надеюсь, не Сталина собрались шлепнуть? Я, между прочим, тоже считаю
себя экспертом по данному вопросу и изнутри и, так сказать, извне.
Поверьте моему слову - ничего хорошего из этой идеи не получится. На
данном историческом этапе.

- Что вы, что вы! Все как раз наоборот. Мой план предполагает
полную смену близкого сталинского окружения, затем - плавную
корректировку внутренней, в дальнейшем - и внешней политики.

- А, простите, зачем? Я специально несколько по-дурацки спрашиваю,
для наглядности. В зависимости от ответа будем и решение принимать. На
вашей стороне мне работать или вместе с семейством на Запад подаваться.

- Хорошо, давайте начистоту поговорим. Я, конечно, не знаю, какие
отношения вас с леди Спенсер связывают, какие она на вас планы имеет, но
мне вы нужны. Хотя бы на ближайшую неделю. Именно в роли Шестакова. Вы
его, кстати, как сейчас воспринимаете? Признаюсь честно - с переносом
личностей впервые сталкиваюсь, тонкостей процесса не знаю. А для меня
это важно.

Шульгин прислушался к собственным ощущениям. Он помнил рассказы
Новикова о самочувствии в теле Сталина, из естественного любопытства, и
как психоаналитик тоже, вытягивал из друга массу мелких, на первый
взгляд незначительных подробностей.

Выходило, что "драйверы" этот процесс воспринимали по-разному.
Андрею приходилось почти постоянно бороться с попытками сталинской
личности занять доминирующее положение, восстановить контроль над
собственным телом, а у Берестина, наоборот, сразу наладился с комкором
Марковым почти полный симбиоз, и чувствовал себя Алексей не в пример
более комфортно. У него самого получилось нечто среднее. В первый
момент, очнувшись в облике Шестакова, он оставался самим собой процентов
на 90, ощущал себя скорее актером, в сотый раз играющим хорошо
прописанную роль, нежели "переселенной душой". Потом случилось нечто, и
Шестаков его подавил полностью. Только зыбкой глубине сохранялись тающие
обрывки самосознания. Более всего это походило на вязкий
полусон-полубодрствование.

В какие-то, по преимуществу критические, моменты Сашке удавалось
"брать управление на себя", но тоже будто бы во сне - хочешь сделать
одно, а получается нечто совершенно другое, подчас - абсурдно-нелепое,
даже там, внутри сна вгоняющее в отчаяние. Теперь восстанавливая прошлое
посредством памяти наркома о событиях последней недели, он начинал
догадываться о возможных причинах случившегося.

И только сейчас он снова стал практически полностью самим собой. От
Шестакова не осталось даже эмоций и двигательных рефлексов, лишь
дистиллированно-чистая память, локализованная совершенно особым образом.

Это можно сравнить с ощущениями человека, свободно владеющего
иностранным языком.

В любой момент без труда вспоминается нужное слово, при
необходимости - переходишь на язык полностью, но в повседневной жизни
присутствие в голове нескольких десятков тысяч чужих слов, грамматики,
больших кусков научных и художественных текстов, иной психологии даже,
если речь идет, допустим, о японском, никак себя не проявляет.

Ничего этого, разумеется, Шульгин не стал сообщать Лихареву,
ограничился коротким:

- Нормально ощущаю. А словами передать - даже и не знаю как. Сейчас
я - это только я. Нужно будет - изображу вам наркома в лучшем виде. Если
уж жена не отличила - никто не отличит.

И тут же вспомнил, как все было с Зоей, и испытал моральный
дискомфорт. Вот с ней он был как раз не Шестаковым, а самим собой.
Правда, ей это явно понравилось... Да и она. Не Сильвия, конечно, но
весьма.

Шульгин не отказался бы продолжить эту связь.

"Тьфу, черт, - опомнился вдруг Сашка. - Ведь только что ты думал,
как бы избавиться от Зои навсегда".

- Только вы что же, рассчитываете вновь "его" "в наличный оборот
ввести"? После всего, что случилось? - спросил он Валентина, чтобы
отвлечься от воспоминаний.

- Есть такая идея, - признался Лихарев. - Как я понял из последних
разговоров, Иосиф Виссарионович на Шестакова зла не держит. Ему ваша
выходка скорее даже понравилась. Вот и подумалось. Если я Ежова
устранить сумею, еще кое-кого заменим на более подходящих людей, вам
место Предсовнаркома, к примеру, занять, то и дальнейшие планы
реализовать будет гораздо проще.

Шульгин не выдержал, захохотал в голос. Тут же взял себя в руки,
сказал смотрящему на него с недоумением Валентину:

- Вы что, с детства родились таким неудачным шутником или стали им
постепенно, с течением времени? Меня - Предсовнаркома? Мало того, что я
испытываю давнее и стойкое отвращение к любой систематической, тем более
- руководящей работе, так еще и здесь, сейчас?! Я же эпикуреец, циник и
бонвиван, к тому же профессиональный авантюрист и искатель приключений.

И меня - в сталинскую клетку? Плохой из вас психолог, парниша. -
Тут же посерьезнел, спросил тихо: - Кроме всего прочего, вы случайно не
слышали, чем обычно кончается самая успешная карьера людей из ближнего
круга? Ах, только не говорите мне про Кагановича, Молотова, Калинина,
Ворошилова.

Товарищ Шестаков по типажу характера больше похож на Вознесенского,
Кузнецова, да хоть бы и маршала Жукова. Что, вы таких имен пока не
слышали? Ну и слава богу. Товарищи Вознесенский и Кузнецов умнейшие были
люди, по советским меркам - почти порядочные, что само по себе
удивительно, зарекомендовали себя наилучшим образом многолетними трудами
на благо.

Первого Сталин публично прочил как раз в Предсовнаркома, второго -
на свое место, Генсеком. И что? Стенка-с! Обоим стенка, по приговору
суда. И не только им. Еще не меньше тысячи человек за собой потянули,
вольно или невольно.

Шульгин даже разволновался во время этой тирады, что вообще бывало
с ним крайне редко. Вновь закурил.

- Вы спрашиваете, когда это было? Так. Не слишком давно, вперед. В
1949 году, месяц вот не помню. Весной или летом. Знаменитое
"Ленинградское дело".

Тут Лихарев совсем скис. Получается, что его визави вдобавок
владеет информацией из будущего.

Тогда зачем он, Валентин, вообще здесь сидит, в Москве, то есть
занимается мелочной и неблагодарной работой, если есть способ заранее
знать все, что произойдет в итоге?

Шульгин, умевший не хуже Новикова отвечать на невысказанные
вопросы, не удержался:

- Мне кажется, в немалой степени как раз для того, чтобы то
будущее, о котором я уже знаю, смогло осуществиться. Меня, то есть
Шестакова на месте Молотова, и кого-то другого, кроме Берии, на месте
Ежова в имеющемся варианте будущего не просматривается. Эрго - или у вас