большей легкостью, чем вы, прелестный весенний цветок. Возбуждение сде-
лалось моей стихией, и я отдыхаю от него на ходу, как те профессио-
нальные гонцы, которые научились спать в седле.
сильная душа в слабом теле, я несколько успокоилась и стала больше ве-
рить в силы Альберта. Иногда он бывал таким же усталым и надломленным,
как я, а в иные минуты я видела его лихорадочно возбужденным - тоже как
я сама. Мы часто страдали вместе от одинакового физического недомогания
- следствия одинаковых нравственных волнений, и, быть может, никогда на-
ша близость не была более сладостной и нежной, чем в эти часы испытаний,
когда один и тот же пламень горячил нашу кровь, когда одно и то же изне-
можение вызывало слабые вздохи у нас обоих. Как часто казалось нам, что
мы - одно слитное существо! Как часто, нарушая молчание, вызванное одной
и той же мыслью, мы обращались друг к другу с одним и тем же словом! Как
часто, наконец, взволнованные или, напротив, ослабевшие, мы пожатием рук
передавали друг другу свой пылкий восторг или же свою тоску! Как много
хорошего и дурного узнали мы вместе! О, мой сын! Единственная моя
страсть! Плоть от плоти моей и кость от кости! Сколько бурь перенесли мы
вместе под покровительством неба! Сколько выдержали ураганов, прижимаясь
друг к другу и произнося один и тот же девиз спасения: любовь, истина,
справедливость!
все тайны масонства и достигший высших ступеней, служивших последним
звеном между этим подготовительным обществом и нашим, как раз собирался
поехать в ту часть Германии, где мы находимся сейчас, чтобы присутство-
вать на торжественном пиршестве Невидимых, когда граф Христиан Ру-
дольштадт внезапно призвал его к себе. Для меня это было подобно удару
грома. Что до сына, то, несмотря на все мои старания сохранить в нем па-
мять о семье, он уже не любил ее, она стала для него лишь милым воспоми-
нанием о прошлом; он даже не представлял себе теперь возможности жить
вместе с нею. Однако нам... и в голову не пришло воспротивиться этому
приказанию, выраженному с холодным достоинством и полной уверенностью в
отцовской власти: именно таково понятие о ней в католических и аристок-
ратических семьях нашей страны. Альберт покидал меня, не зная, на сколь-
ко времени нас разлучают, но даже не допуская мысли о том, что, быть мо-
жет, теперь он долго не увидит меня и что нити, связывающие его с Марку-
сом и с обществом, требующим его участия, могут быть порваны. Альберт
весьма смутно представлял себе, что такое время, и совсем не отдавал се-
бе отчета в трудностях реальной жизни.
мы не можем расстаться. Ведь каждый раз, как я призывал вас из глубины
сердца, вы приходили. Я позову вас опять".
за тобой".
открыть ему мою тайну.
тельных фраз. - Я твоя мать".
- Разве я не знал этого сам? Разве мы не похожи друг на друга? Разве я
не видел вашего портрета в Ризенбурге? Да и вообще - разве мог я забыть
вас? Ведь я видел и знал вас всю жизнь!"
бенной в часовне замка Исполинов".
Бог властен творить чудеса, и людей не должно удивлять это".
тельность моей жизни, нежели поверить в реальность совершившегося со
мной чуда. В мое воскресение он уверовал, как в воскресение Христа; мои
теории относительно перевоплощения он воспринял буквально - он поверил в
них чрезмерно, то есть нисколько не удивился, считая, что я сохранила
воспоминание о моей прежней личности после того, как мое тело распалось
и приняло иную оболочку. Не знаю даже, удалось ли мне убедить его, что
моя жизнь не была прервана обмороком и что мое тело не осталось в гроб-
нице. Он слушал меня с рассеянным и вместе с тем возбужденным видом. Ка-
залось, до его слуха доходили совсем не те слова, которые я произносила.
В то время с ним происходило нечто необъяснимое. Страшные оковы еще дер-
жали душу Альберта на краю пропасти. Действительная жизнь еще не завла-
дела им - ему предстояло перенести тот последний тяжелый припадок, из
которого я сама каким-то чудом вышла победительницей, ту мнимую смерть,
которая для него должна была стать последним усилием познания вечности,
борющегося с познанием времени.
чувствие неясно говорило мне, что он близок к той же критической фазе,
которая так бурно потрясла мое собственное существование, и что недалек
час, когда Альберт погибнет или обновится. Я уже замечала у него склон-
ность к каталепсии. На моих глазах он засыпал иногда таким долгим, таким
глубоким, таким пугающим сном, дыхание у него бывало при этом таким сла-
бым, а пульс до того неуловимым, что я без конца твердила или писала
Маркусу: "Никогда не позволим похоронить Альберта, а если это случится,
не побоимся открыть его могилу". К несчастью, Маркус не мог более пока-
зываться в замке Исполинов, ему нельзя было вступить на землю Германской
империи: он был серьезно скомпрометирован во время одного пражского
восстания, которое действительно не обошлось без его участия. От суро-
вости австрийских законов его спасло только бегство. Снедаемая тревогой,
я вернулась сюда. Альберт обещал мне писать ежедневно. А я, со своей
стороны, дала себе слово, что, если хоть однажды не получу письма, тот-
час поеду в Чехию и явлюсь в Ризенбург, поставив на карту все.
не понимал, что произошло, он как будто этому не верил. Однако возвраще-
ние под тот мрачный кров, где самый воздух кажется отравой для пылких
потомков Жижки, явилось для него жестоким ударом. Он немедленно заперся
в той комнате, где когда-то жила я, стал звать меня и, видя, что я не
прихожу, решил, что я опять умерла и он уже не увидит меня в этой жизни.
Во всяком случае, так он рассказывал мне впоследствии о чувствах, кото-
рые пережил в тот роковой час, когда рассудок и вера поколебались в нем
на целые годы. Он долго смотрел на мой портрет. Портрет всегда лишь от-
части напоминает оригинал, и восприятие художника всегда настолько ниже
того чувства, которое к нам питают и которое хранят в душе любящие су-
щества, что никакое сходство не может их удовлетворить, а иной раз даже
огорчает, даже возмущает их. В этом воплощении моей ушедшей молодости и
красоты Альберт не узнал свою дорогую постаревшую мать, не узнал ее се-
дин, казавшихся ему более величественными, ее увядшего бледного лица,
так много говорившего его сердцу. Он с ужасом отошел от портрета и вер-
нулся к родным мрачный, молчаливый, сокрушенный. Он пошел на мою могилу
и ощутил там отчаяние и смятение. Мысль о смерти показалась ему чудовищ-
ной, и отец, чтобы его утешить, сказал, что я лежу здесь, что он должен
встать на колени и помолиться об упокоении моей души.
душа моей матери, так же, как и моя душа, не создана для небытия. Ни я,
ни моя мать - мы не хотим покоиться в могиле. Никогда, никогда! Эта ка-
толическая яма, эти замурованные гробницы, отречение от жизни, разлука
неба с землей, души с телом - все это внушает мне ужас!"
Альберта. Он передал их капеллану, чтобы тот попытался растолковать их.
Но этот ограниченный человек увидел в возгласе Альберта лишь подтвержде-
ние вечного проклятия, на которое я была осуждена. Суеверные страхи, во-
царившиеся в умах тех, кто окружал моего сына, усилия всего семейства
вернуть его на путь покорности католицизму быстро истерзали его сердце,
и его экзальтация приняла совсем уже болезненный характер - в чем вы
могли убедиться сами. Ум его начал мешаться. Видя доказательства моей
смерти, прикасаясь к ним, он забыл, что знал меня живой, и я стала
представляться ему лишь смутным призраком, готовым каждую минуту его по-
кинуть. Силой своей фантазии он все время вызывал этот призрак и теперь
обращался к нему с бессвязными речами, с возгласами, полными скорби, со
зловещими угрозами. А когда спокойствие возвращалось, рассудок Альберта
оставался словно окутанным какой-то дымкой. Он утратил память о событи-
ях, происшедших совсем недавно, и уверил себя, что восемь лет, прожитых
возле меня, только приснились ему. Вернее сказать, эти восемь лет
счастья, энергичной деятельности, физического здоровья казались ему те-
перь лишь сном, длившимся один час.
Маркус удержал меня. "Либо почта перехватывает наши письма, - говорил
он, - либо их уничтожает семейство Рудольштадт". От своего верного кор-
респондента он по-прежнему получал известия о Ризенбурге. Мой сын слыл
спокойным, здоровым и счастливым членом своей семьи. Вам известно, как
старались там скрыть истинное положение вещей, и первое время это вполне
удавалось.
ком. Тренк, которого любила принцесса прусская и преследовал король
Фридрих, написал моему сыну о своих радостях и печалях. Он настойчиво
просил Альберта приехать в Дрезден, ожидая от него помощи и совета.
Альберт поехал к нему, и не успел он покинуть мрачный замок, как память,
энергия, рассудок - все вернулось к нему. Тренк встретился с моим сыном
в обществе других неофитов ордена Невидимых. Здесь они до конца поняли
друг друга и поклялись в вечной рыцарской дружбе. Заранее узнав от Мар-
куса об их предполагавшейся встрече, я помчалась в Дрезден, увиделась с
Альбертом, последовала за ним в Пруссию, где он под чужим именем получил
доступ в королевский дворец, чтобы помочь Тренку в его любовной истории
и выполнить поручение Невидимых. Маркус полагал, что такого рода дея-
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Никитин Юрий
Орловский Гай Юлий
Свержин Владимир
Шилова Юлия