холодно отодвинулся от прильнувшего к нему тела и, думая, что жена спит,
тихо встал, оделся и вышел. Ноэми не шелохнулась... Но, как только Фи-
липп закрыл за собой дверь, она вскочила с постели. Лицо ее исказилось,
она била себя кулачками в грудь, с трудом сдерживая крики тоски и гнева.
нюхивала. У нее чесались руки, она сгорала от желания разорвать на части
соперницу... О, тихонько, без шума!.. Впиться когтями ей в сердце!.. Од-
нако Ноэми не находила этого сердца. В чьей груди оно скрывалось?.. С
лихорадочным усердием охотника, выслеживающего в лесу зверя, она обсле-
довала круг знакомых и, скрывая острые зубки под молодой улыбкой накра-
шенного рта, изучала каждую черточку в лице Филиппа, когда он находился
в обществе женщин, подстерегала взгляды, жесты, оттенки голоса каждой из
них. Она словно удерживала внутри себя на сворке насторожившихся псов,
которые почуяли зверя... Но след всякий раз оказывался ложным. Зверь ус-
кользал...
из поля своих наблюдений Аннету, продолжалось. За последние недели она
совсем забыла об Аннете. Та не показывалась у них в доме: она чувствова-
ла себя виноватой и не только не гордилась, но, наоборот, стыдилась сво-
ей тайной победы, своего украденного счастья. Она избегала Ноэми. Пред-
логов для этого нашлось бы достаточно, если бы Ноэми выразила желание
увидеться с ней. А Ноэми такого желания не выражала, у нее было слишком
много тревог, и ей было не до Аннеты.
Явные симптомы его охлаждения не только не исчезали, но стали еще замет-
нее: равнодушное невнимание к словам, к выражению лица, к самому при-
сутствию жены, полнейшее безразличие. Более того: когда Ноэми настойчиво
пыталась напомнить ему о своем существовании, она замечала на его лице
выражение скуки, досады и плохо скрытого отвращения, мину человека, ко-
торый хочет избежать тягостного общения.
ленная любовь. Она не могла больше скрывать от себя всей серьезности об-
рушившейся на нее беды. Она сходила с ума. Притом еще нужно было посто-
янно делать усилия, чтобы не выдать себя... Всегда, всегда казаться ве-
селой, уверенной, постоянно ловить его на приманку... на которую он и не
смотрел! Ноэми изводила мысль о неуловимой, неизвестной сопернице. В ней
поднималась бешеная ненависть к этой женщине... Хотелось биться головой
о стену с досады, что она не может поймать ее... Напрасно следила она за
всеми знакомыми женщинами. За всеми... кроме Аннеты. Меньше всего она
подозревала Аннету.
та шла ей навстречу. Ноэми ее не видела, она шла, опустив голову и рас-
сеянно глядя по сторонам. Ее красивое лицо было мертвенно-бледно и каза-
лось постаревшим. В эту минуту она не следила за собой и не замечала ни-
кого вокруг. За последнее время она превратилась в маньячку, которая с
подавленной яростью непрерывно вращает в уме жернова навязчивой идеи.
Аннета была поражена ее видом. Она могла бы незаметно пройти мимо Ноэми
или повернуть обратно. Но, торопясь избегнуть встречи, она сделала про-
мах: сошла с тротуара и перешла через улицу. Это нарушило движение пеше-
ходов и привлекло внимание Ноэми. Она узнала Аннету и поняла, что та хо-
тела уклониться от встречи с ней. Проводив ее глазами, она увидела, что
Аннета, дойдя до противоположного тротуара, украдкой глянула на нее и
отвернулась. В голове Ноэми ослепительной молнией вспыхнула догадка: это
она!..
ощетинившись. Она напоминала разозленную кошку, выгнувшую спину. В эту
минуту у нее были глаза убийцы. Взгляд прохожего напомнил ей, что она
живет в мире, где надо притворяться и лгать, и что она на одну минуту
изменила этому правилу. Ноэми вернулась к действительности. Но, пройдя
десять шагов, не выдержала и разразилась злобным смехом. Враг найден...
Тайна у нее в руках!..
весть. Не потому, что она считала грехом принадлежать любимому человеку.
Их связывала любовь настоящая, здоровая, сильная. Она не нуждалась ни в
оправдании, ни в притворстве. Никакие общественные условности не могли
взять верх над нею. В горячке страсти Аннета и мысли не допускала, что у
нее есть какой-то долг перед Ноэми; подлинной женой Филиппа была она,
Аннета, и она не признавала той, другой, которая неспособна была быть
ему товарищем в его труде и борьбе, не сумела дать ему счастья. Однако
эта уверенность не мешала Аннете помнить, что счастье ее добыто ценой
чужого горя. Она уговаривала себя, что такая пустая и легкомысленная
женщина, как Ноэми, не способна сильно страдать, что она легко откажется
от Филиппа. Но чутье подсказывало обратное, и все, что она могла сде-
лать, это просто перестать думать о Ноэми. В первые дни эгоизм счастья
помог ей.
несчастной способностью отрешаться от себя и наперекор собственным
чувствам проникаться чувствами других, в особенности их страданиями, ко-
торые она угадывала с первого взгляда.
же остро, как сама Ноэми. Она не могла больше отделываться рассуждения-
ми, вооружаться правами любви. "Ноэми тоже любит. И страдает Разве у
любви страдающей меньше прав, чем у любви, причиняющей страдания?.. Ни-
каких прав нет! Одной из нас придется страдать. Ей или мне!.."
совсем не весело.
длить его так долго, как мы это делаем, давать ране гноиться, вместо то-
го чтобы твердой рукой сделать операцию и перевязать. Мы увиливаем от
честного признания и предоставляем Ноэми самой догадаться о своем нес-
частье - это и трусость и жестокость!"
положение?.. В этом виновата была все та же ее душевная мягкость... Она
говорила Филиппу не раз:
ты. Филипп бросал то, что разлюбил, как выжатый лимон. Старые узы его
стесняли. Он говорил:
Ноэми. Боже, как тяжело убивать человеческую душу!
ченной борьбе с обрушившимися на него печатью и общественным мнением.
Аннета видела, что сейчас не время докучать ему своими заботами. Филипп
затеял опасную кампанию. Он взял на себя почин в деле создания Лиги ог-
раничения рождаемости. Ему было ненавистно бесстыдное лицемерие гос-
подствующей буржуазии, которая, ничуть не заботясь об улучшении гигиени-
ческих условий жизни и облегчении нужды трудящихся, заинтересована
только в том, чтобы они размножались, поставляли ей пушечное мясо и ра-
бочие руки для ее предприятий. Сами-то они, эти господа, не хотят иметь
много детей, чтобы не усложнять себе жизнь и не нарушать ее благополу-
чия. А то, что неумеренное деторождение упрочивает нищету, болезни, по-
рабощение народа, их это не беспокоит. Они объявили деторождение религи-
озным и патриотическим долгом. Филипп не сомневался, что, выступая про-
тив этого, наживет себе врагов. Но опасность никогда не останавливала
его. Он ринулся вперед. Ярость противников превзошла его ожидания.
фессии, жрецам науки, чье самолюбие, интересы и ученый авторитет были
задеты, затем вытесненным им соперникам и даже кое-кому из его сторонни-
ков, которым он беспощадно говорил правду в глаза, ибо не такой он был
человек, чтобы платить за похвалы любезностями, и благодарность не при-
надлежала к числу его добродетелей. Он принимал все одобрения как долж-
ное, другим воздавал по заслугам - и только, а это было немного! К бла-
годетелям он относился без всякого почтения - единственным исключением
была Соланж. Никому никаких льгот! Таким образом, следовало ожидать, что
нападки на него будут сильные, а защитников найдется мало. Филипп мешал
маневрам тех, кто спекулировал на идеалах. Всякий раз, как возникала
очередная организация благородных жуликов-филантропов, можно было не
сомневаться, что он выступит против нее. Он с циничным удовольствием ра-
зоблачал хитрости добродетельных лицемеров. Это уже создало ему (sotto
voce [53]) в почтенных кругах репутацию сумасброда анархиста, потрясаю-
щего основы. Эти шушуканья пока не дошли еще до публики, до страшного
уха Пасквино - продажной прессы. Враги выжидали подходящего момента.
Eccolo! [54] Теперь подвернулся очень удобный случай...
лоски всеобщего возмущения дошли до парламента, и там были произнесены
бессмертные речи в защиту прав бедняков на многочисленное потомство.
Несколько энтузиастов внесли проект закона, строго карающего всякую про-
паганду, которая прямо или косвенно ратует за уменьшение народонаселе-
ния. Свободомыслящая пресса утрировала доводы Филиппа за ограничение де-
торождения и в своем изложении выдвинула на первый план мотив эгоисти-
ческого наслаждения, умолчав о соображениях гуманности. Это дискредити-
ровало все выступления Филиппа. Он обрел сторонников среди врагов об-
щества. Своим противникам он отвечал на страницах одной крупной газеты,
отвечал очень резко и прямо. Но в редакцию посыпались письма с протеста-
ми, и Филипп рисковал потерять эту трибуну. Он читал публичные лекции,