(впрочем, ей сказали, что Джанибек был безумен перед смертью и уже ничего
не понимал, а истину она узнала много спустя), мало встревожил Тайдулу.
Гордая малышом и своими материнскими заботами, она заносчиво поглядела на
старшего сына, намерясь сказать ему укоризненные слова, и только тут,
вглядевшись, почуяла страх. Бердибек смотрел мимо нее, и лицо старшего
сына не предвещало ей ничего доброго. А угадав по направлению его взгляда,
как бы остекленевшего, недвижного, направленного на довольно гулькающего
малыша, зачем и для чего пришел в юрту ее старший сын, Тайдула
перепугалась по-настоящему.
Ты хочешь всех перебить, бери других! А этого оставь мне!
безумно глянул на мать.
нукеры, и они не двинулись с места. Тайдула перестала кричать и протянула
руки, чтобы схватить, взять за горло, выпихнуть сына, и - замерла. Поняла
вдруг, что Бердибек сейчас убьет и ее саму, не остановясь ни перед чем.
тебе сделать ребенок? Отдай! Оставь одного в утеху матери твоей!
лет он станет воином, и эмиры пойдут за ним, чтобы убить меня!
сидеть на троне отца и сколько событий, смертей и перемен произойдет в
Орде за пятнадцать ближайших лет! Но люди не ведают грядущего ни на годы,
ни на дни, ни даже порою на часы вперед.)
каков он есть, каким он стал теперь, и в ее гордом сердце что-то ломалось,
падало, гасло, уходя, как уходит вода из разбитого кувшина.
доводи до этого, мать!
не жить ему долго на земле! Сжалься, сын! - вскричала она, уже теряя волю.
ведающего, гулькающего малыша. - Уступи, мать! Ни мне, ни Товлубегу не
нужна твоя кровь!
убедить, ни умолить.
Бердибек.
хотелось, чтобы чужие воины хватали ее за руки и вязали арканами.
выбирать себе ханов!
на шаг.
еще Русь платит выход Орде, а не наоборот! - Бердибек, решительно протянув
руки, поднял ребенка, которого молодая мать, словно птица, завороженная
змеей, сама протянула ему.
молча закрыла руками лицо.
поглядывая на двух недвижных женщин, одна из которых еще вчера
распоряжалась в Орде, рассылая грамоты иностранным государям и смещая или
назначая по своему произволу вельмож.
мать с протяжным воплем кинулась вслед за ними и у самого порога, получив
от одного из воинов страшный удар в грудь древком копья, повалилась
навзничь, икая и смертно закатывая глаза, ненужная теперь никому, еще
живая, но уже как бы и вовсе переставшая существовать.
рынка привели двенадцатого, Тэмура.
и перерезал горло. Кровь брызгала в деревянное корыто, из каких поят
лошадей. Трупы клали рядком на кирпичный пол.
палачу. Товлубий сидел перед ними, старый, безобразно огромный, и на его
жирном бабьем лице бродила довольная улыбка. Он прицокивал, видя мужество
умирающих, и считал:
Теперь это маленькое толстое тельце с подкорченными ножками лежало с краю,
а восковая детская головка откатилась в сторону, и казалось, что ребенка
приготовили, чтобы зажарить и съесть.
успокоил и его.
глубоко вздохнул, поняв, почувствовав до конца, что это его последний
вздох. Кровавые пальцы, вцепившись в темя, начали отгибать его голову, и
мгновенная резкая боль прошла по горлу. Враз стало нечем дышать, и
туманно, угасая, пробежал перед глазами кирпичный, выложенный в елочку
свод каменного дома Товлубия.
Асана уложили рядом с зарезанным прежде Димитрием.
Тулука. Раздался короткий прерывистый визг.
всем телом, словно сытый, наевшийся хищник.
Сожалительно толковали про поимку Тэмура на базаре, шепотом передавали
друг другу, что не все царевичи убиты, кто-то спасся в степи и вскоре
воротится с войском...
вездесущего Станяты, а потом от ключника, а потом стали приходить и
рассказывать, живописуя подробности, все подряд.
глаза Алексию. Русичей в этот день на базаре даром угощали халвой.
Нежданным образом последние события очень повысили авторитет русского
митрополита. И потому ярлык, освобождающий русскую церковь от поборов, был
выдан ему незамедлительно (и составлен, как и предсказывал Товлубий,
Муалбугой - доверенным лицом Тайдулы). Была приложена к ярлыку и ханская
печать вместе с заверениями, что хан не отберет великого княжения у Ивана
Иваныча Красного и не отдаст его никому другому. Возможно, опомнившийся
Бердибек решил теперь продолжить политику отца, чтобы усидеть на престоле.
вооруженных всадников, и только ради того, чтобы скорее добраться домой,
Алексий решился все-таки ехать посуху. (Что едва не кончилось трагедией,
так как в двух днях пути от Сарая поезд владыки был задержан. Пришлось
просидеть несколько дней, находясь меж жизнью и смертью, и потерять много
добра, расхищенного, да так и не возвращенного татарами.)
вздохнули свободно, когда узрели первые русские лица, услышали первый
благовест русского храма и почуяли наконец, что ордынский кошмар остался
далеко позади.
стояли голые, приготовленные к зиме, и воздух был холоден, свеж и чист, и
казалось, верилось, что тут, на Руси, не может быть никогда и в будущем
даже ничего подобного тому, что сотворилось в Орде у них на глазах.
Хлебосольный хозяин предоставил митрополиту и его спутникам все свои
хоромы, а сам с семьею убрался на эти два дня в летнюю клеть. Русичам
истопили баню, кормили до отвала. Алексий согласился задержаться здесь
ради измученных спутников и обезножевших коней. И сейчас сидел в верхней
горнице, подписывая грамоты, которые передавал ему Станята.
Алексия, подчеркивал обострившиеся морщины чела, опущенные плечи, легкое
дрожание руки, когда он, держа ее на весу, читал грамоту. Тут только и
увидел Станята, как безмерно устал Алексий в Орде. Он и сам не мог
избавиться о сю пору от ужаса, хотя и не видел зарезанных царевичей своими
глазами.
строк, и потому Станята решился высказать вслух то, что думал:
понял, что владыка прав.
глядя прямо перед собою. - Не ведаю!
слов, покачал головою:
Семенова Мария
Прозоров Александр
Корнев Павел
Никитин Юрий
Андреев Николай
Сертаков Виталий