Москву, в службу. Охо-хо-хо! На Низ ведь пошлют. На татар. Его, Захарию. Или
сына - тоже не легче... А волости отоймут - легче станет?! К Марфе Борецкой
припишут во товарищи! Уж коли в самом Новгороде хватать стали, дак
окончилась воля новгородская. Ну, а поедет он сейчас... Да еще как тут
повернется? Шалым делом и голову снимут! И ехать нельзя, и не ехать нельзя.
Обсудить нать, хош со своими, плотничанами. Ну, а скажут: не езди? А после,
как на Шелони, в кусты? Надо ехать!
все: и зять, мокрой курицей, и Яков Федоров, и Кузьма, брат, с сыном
Василием, Михайло Берденев, тоже с сыном, житьи, почитай, ото всех улиц, с
Гришкой Арзубьевым - в отца кочеток! Семьей бы собраться, ближним, одним
боярам - куды ни шло. Ну, а тут колгота пошла враз: "Ты поедешь, дорогу
протопчешь, а иным как?" Иным! У иных свои головы на плечах небось.
каблуках с серебряными подковками, как кабан, окруженный псами, повел
головой, тяжко глянул на Якова, стал опоясываться. Борода вздрагивала от
бешенства. Глухо сказал:
оборотился и предрек:
вперед, напролом. Его не остановили.
***
ответчиков, что тоже тянулись в Москву, по приказу великого князя. И внове
было, и чудно, что с подлым народом наравне ехать приходит.
сбруе.
мелких монастырей, житьи, купчишки, ремесленники, коих тогда сгоняли на
Городец и нынче опять понадобились Ивану для какой-то своей надобности.
под нею? А под нею он - Захария! Овин нарочно обгонял обозы, чтобы оказаться
впереди и не мешаться с прочею дрянью.
тоже. Поехал за ним, как и предсказывал Овин, Иван Кузьмин. Теперь уже
торопились обогнать друг друга.
Впервые отец избегал смотреть ему в глаза. Сам думал с болью, что, вот,
всегда был героем, дрался на Двине в первых рядах рати, четырежды смерть
висела над головой, и вдруг - как трус, как предатель... Высказав самое
трудное, посмотрел украдкой, ища укора в сыновьем взгляде, и не встретил.
Иван глядел на отца и сам скорбно, потерянно. Вдруг Василий Никифоров понял,
что и сын боится, боится, может, еще больше его самого этой давящей
многолетней угрозы.
Борецкий с Селезневым! Отец с сыном обнялись крепко, и поехал воевода
новгородский на позор, на поругание, на суд в Москву - вольный боярин
вольного города, никому не кланявшегося с самых первых, изначальных времен.
Москву! И когда показались в серебряных от инея перелесках и путанице дорог
сбегающие с мягких склонов деревни, что густели с каждой верстой,
вытягиваясь рядами изб вдоль зимника, прерываясь все реже, они начинали
превращаться в улицу, и вдали, над лесом, уже забрезжил белокаменный Детинец
Московский, Кремль по-ихнему (язык сломаешь! У псковичей Кром, дак как-то и
выговорить легше! Овин любил все круглое, крепкое, чтобы и дорого, да
просто, - и в словах тоже), он плотнее запахнулся в бобровую шубу (шуба
седых бобров - поищи такую на Москвы!), пошевелил ногами в медвежьей полости
- затекли от долгого пути - и невесело усмехнулся:
потребуют), а крепче как-то.
коней, слуг - Овин приехал с небольшим обозом, меньше хоть зависеть от
московлян, - пили и ели с пути, подъехал московский пристав. Захария был
зван к великому князю назавтра, о-полден. Долго не держат, тоже то ли к
хорошу, то ли к худу!
Овин говорил с боярами Челядней и Китаем.
Московскому?
значило нарушить все новгородские законы и устои, отречься от своих... И
надо было отрекаться!
государю Московскому, но не мыслит только, как доложить о том Совету господ
и Господину Новгороду?
Иван милостиво поздоровался с ним, показав, что помнит прием, устроенный ему
Захарией.
Феофила, богомольца нашего, и прочих, дабы отчина наша, Новый Город,
прислала послов к нам, господину своему, яко к государю, и служила бы нам
честно и грозно, яко же и подобает служити государю своему!
боярину, добавил:
передать и предстательствовать о том пред отчиною нашей!
Москве, и от него требует заявить об этом Совету господ и всему Новому
Городу, Захару стало жарко под шубой. Так просто - всех под топор? А как же
вече? А как же степенной посадник, и его долой? А Совет господ?! У боярина
голова пошла кругом. Заслониться - кем? чем?! Спасительная мысль пришла в
голову: меня ведь одного не послушают! Василий Никифоров, он тоже зван! И за
тем же делом! Им заслониться! И владыка, пущай он решит, сам передаст
Совету... Но отвечать надо было немедленно, и надо было отвечать самому, не
спихивая на Совет. Он отнюдь не хотел угодить туда же, куда угодил Онаньин
со своими ответами, что мне-де не наказывали, да со мной не посылывали...
Накажут!
он хоть тут, а первый! Ежели что - ему зачтут эту первую его службу
Московскому государю.
подольше. Захария пока выяснял у московских дьяков свои судебные дела,
давал, закусив губу, направо и налево и только покряхтывал, видя, как
опустошается кошель с серебром.
челом в службу государю. Иван Третий милостиво объявил, что наместникам
княжьим о службе его и Овиновой Совету вятших мужей новгородских,
посадникам, тысяцким и вечу пока долагать не велено. Что же касаемо
государства, то тут Василий набрался духу и объявил, что сам он верой и
правдой готов служить государю, а о том, что решит Господин Новгород, ему
без Совета господ и приговора веча обещать не можно, хоть он и готов
передать...
Тут ему прямо сказали, чтобы молчал о тех речах, но подумал и пораскинул
умом - стоит ли ему отрекаться от службы государевой?
возможное, чтобы Новгород послал к великому князю посольство о государстве -
прошать Ивана Третьего быти государем в Новгороде, как и на Москве. Его уже
не приводили к Ивану, наказав обсудить дело с Захарией Овином.
и глядя в затылок Никифорову, Овин твердо решил, при малейшей замятне,
предать его в руки новгородцев и тем спасти свою голову. "Дурак!
ответишь!" - он заранее обрекал топору поникшую голову неревского боярина.
полагаться, а уж на вече и тем более.
***
пруссов, а от Прусской улицы много зависит!
Андреев Николай
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Посняков Андрей
Мороз Александра
Распопов Дмитрий