неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли
до 32-го стиха.
его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой.
Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам
восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему:
господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри,
как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи
слепому, сделать, чтоб и этот не умер?"
есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал
этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство
великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество
и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому
что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем
стихе: "не мог ли сей, отверзший очи слепому..." - она, понизив голос,
горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев,
которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и
уверуют... "И он, он - тоже ослепленный и неверующий, - он тоже сейчас
услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", - мечталось ей, и
она дрожала от радостного ожидания.
и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего
Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе".
увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший.
Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал
меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа,
здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал
громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший,
видела:)
обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было
платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет.
Иисус, уверовали в него".
со стула.
стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять
на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно
погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате
убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут
пять или более.
Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза.
Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.
ним теперь. Я там все разорвал.
матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой
ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом.
тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем!
только. Одна цель!
он ужасно, бесконечно несчастен.
продолжал он, - а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел.
смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою
(это все равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной...
Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна, сойдешь с ума, как и я.
Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной
дороге! Пойдем!
взволнованная его словами.
наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что
бог не допустит! Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве
Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых
матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в
какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний
развратен и вор. А ведь дети - образ Христов: "Сих есть царствие божие". Он
велел их чтить и любить, они будущее человечество...
Соня.
страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и
власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем
муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с
тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про все сама,
и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с
жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу
тебе, кто убил Лизавету. Прощай!
дико смотря на него.
просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе,
еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это
подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра!
как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. "Господи! как он
знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!" Но в то же
время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. "О, он должен быть
ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него
в намерениях? Чт`о это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил...
говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может... О
господи!"
плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились
Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он... он, с его
бледным лицом, с горящими глазами... Он целует ей ноги, плачет... О
господи!
от квартиры Гертруды Карловны Ресслих, была комната промежуточная, давно
уже пустая, принадлежавшая к квартире госпожи Ресслих и отдававшаяся от нее
внаем, о чем и выставлены были ярлычки на воротах и наклеены бумажечки на
стеклах окон, выходивших на канаву. Соня издавна привыкла считать эту
комнату необитаемою. А между тем, все это время, у двери в пустой комнате
простоял господин Свидригайлов и, притаившись, подслушивал. Когда
Раскольников вышел, он постоял, подумал, сходил на цыпочках в свою комнату,
смежную дверям, ведущим в комнату Сони. Разговор показался ему
Бажанов Олег
Акунин Борис
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Белов Вольф