Чтение 84–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

Он был в костюме ярмарочного силача; он стоял в окружении пяти или шести
товарищей, это они раздвинули толпу, пробиваясь вперед.

Осужденный кивнул ему с выражением признательности, но и только.

Повозка покатилась дальше и остановилась перед Собором Парижской
Богоматери.

Главные врата были распахнуты настежь, и через них, в глубине темной
церкви, был виден пылавший свечами престол.

Любопытных собралось так много, что повозка была вынуждена поминутно
останавливаться и продолжала движение лишь после того, как страже удавалось
расчистить путь, беспрестанно перегораживаемый людским потоком, перед
которым не в силах была устоять слабая цепь солдат.

На паперти солдатам удалось расчистить от зевак небольшое место.

- Вы должны выйти и покаяться, сударь, - приказал заплечных дел мастер
осужденному.

Фавра молча подчинился.

Священник вышел первым, за ним - осужденный, потом - палач, не
выпускавший веревку из рук.

Руки маркиза были связаны в запястьях, что не мешало ему шевелить
пальцами.

В правую руку ему вложили факел, в левую - приговор.

Осужденный взошел на паперть и встал на колени.

В первом ряду обступившей его толпы он узнал все того же ярмарочного
силача и его товарищей, которых он видел, выходя из Шатле.

Казалось, такое упорство его тронуло, но ни один звук так и не сорвался с
его губ.

Секретарь трибунала Шатле уже ждал маркиза.

- Читайте, сударь! - приказал он ему в полный голос.

Затем он прибавил едва слышно:

- Господин маркиз! Знаете ли вы, что если вы захотите спастись, вам
достаточно шепнуть одно слово?

Осужденный оставил его вопрос без ответа и начал читать приговор.

Он читал громко, и ничто не выдавало ни малейшего волнения; когда он
дочитал до конца, он обратился к окружавшей его толпе:

- Скоро я предстану перед Господом. Я прощаю тем, кто вопреки своей
совести меня обвинил в преступных замыслах. Я любил своего короля и умру,
сохранив верность этому чувству. Своей смертью я подаю пример, которому,
надеюсь, последуют благородные сердца. Народ громко требует моей смерти, ему
нужна жертва. Да будет так! Я предпочитаю, чтобы роковой выбор пал на меня,
нежели на какого-нибудь слабовольного человека, которого незаслуженная казнь
повергла бы в отчаяние. Итак, раз мне не суждено ничего другого, как то, что
свершилось, продолжим наш путь, господа.

И они двинулись дальше.

От паперти Собора Парижской Богоматери до Гревской площади путь недалек,
однако повозка с осужденным добиралась туда добрый час.

Когда приехали на площадь, Фавра спросил:

- Нельзя ли мне, господа, зайти на несколько минут в Ратушу?

- Вы хотите сделать признания, сын мой? - полюбопытствовал священник.

- Нет, святой отец. Я хотел бы продиктовать завещание. Я слышал, что
осужденному, захваченному врасплох, никогда не отказывали в этой милости.

И повозка, вместо того чтобы покатить прямехонько к виселице, завернула к
городской Ратуше.

В толпе послышались крики.

- Он будет делать разоблачения! Он будет делать разоблачения! - неслось
со всех сторон.

При этих словах какой-то красивый молодой человек, напоминавший черной
одеждой аббата и стоявший на каменной тумбе на углу набережной Пелетье,
сильно побледнел.

- О, можете ничего не бояться, граф Луи, - послышался неподалеку от него
насмешливый голос, - осужденный не скажет ни слова о том, что произошло на
Королевской площади.

Одетый в черное молодой человек живо обернулся и увидел, что это говорил
какой-то ярмарочный силач, однако он никак не мог рассмотреть его лица,
потому что как только тот договорил, он надвинул на глаза широкополую шляпу.

Впрочем, если у красивого молодого человека и оставались сомнения, они
скоро рассеялись.

Взойдя на крыльцо Ратуши, Фавра жестом дал понять, что желает говорить.

В то же мгновение крики стихли, словно порыв ветра, пронесшийся в это
время, унес с собой все звуки.

- Господа! - молвил Фавра. - Я слышу, как все вокруг меня повторяют одно
и то же: будто я поднялся на ступени городской Ратуши затем, чтобы сделать
разоблачения. Это не так. И ежели бы среди вас оказался, что вполне
возможно, такой человек, которому есть чего опасаться в случае разоблачений,
пусть он успокоится: я иду в Ратушу, чтобы продиктовать завещание.

И он уверенно шагнул под мрачные своды Ратуши, поднялся по лестнице,
вошел в комнату, куда обыкновенно заводили осужденных и потому носившую
название комнаты разоблачений.

Там его ожидали трое одетых в черное господ; среди них маркиз де Фавра
узнал секретаря суда, обратившегося к нему на паперти Собора Парижской
Богоматери.

У осужденного были связаны руки, и потому он не мог писать сам: он стал
диктовать завещание.

В свое время много толков вызвало завещание Людовика XVI, как и завещание
любого короля. У нас перед глазами завещание маркиза де Фавра, и
единственное, что мы можем посоветовать нашим читателям: "Прочтите и
сравните".

Продиктовав завещание, маркиз де Фавра попросил, чтобы ему дали его
прочитать и подписать.

Ему развязали руки. Он прочел завещание, исправил три допущенные
секретарем орфографические ошибки и подписал в конце каждой страницы: "Май
де Фавра".

Засим он протянул руки, с тем чтобы ему снова их связали, что сейчас же и
сделал палач, ни на шаг не отступавший от осужденного.

Составление завещания заняло более двух часов. Ожидавший с самого утра
народ стал терять терпение: многие пришли не позавтракав, рассчитывая
пообедать после казни, и теперь сильно проголодались.

В ропоте толпы слышались угрозы, уже не в первый раз звучавшие на этой
площади: те же слова раздавались здесь в день убийства де Лоне, а также в то
время, когда повесили Фулона и выпустили кишки Бертье.

Да кроме того простой люд стал подумывать о том, что Фавра помогли бежать
через какую-нибудь потайную дверь.

В этой обстановке кое-кто уже предлагал повесить офицеров муниципальной
гвардии вместо Фавра и разнести Ратушу по камням.

К счастью, около девяти часов вечера осужденный вновь появился на пороге.
Солдатам в оцеплении раздали факелы; во всех выходивших на площадь окнах
зажгли свет. Только виселица тонула в таинственной и пугающей темноте.

Появление осужденного было встречено дружными криками; в
пятидесятитысячной толпе, заполнившей площадь, произошло движение.

На сей раз было совершенно ясно, что он не только не сбежал, но и не
сбежит.

Фавра огляделся.

На губах его мелькнула характерная для него усмешка, и он пробормотал,
обращаясь к самому себе:

- Ни одной кареты! Ах, до чего забывчива знать! К графу де Горну она была
расположена больше, чем ко мне.

- Это потому, что граф де Горн был убийцей, а вы - мученик! - ответил ему
чей-то голос.

Фавра обернулся и узнал ярмарочного силача, которого он уже дважды
встречал на своем пути.

- Прощайте, сударь, - сказал ему Фавра, - надеюсь, что при случае вы
дадите свидетельские показания в мою пользу.

Решительно спустившись по ступеням, он направился к эшафоту.

В ту минуту, как он поставил ногу на нижнюю ступеньку виселицы, кто-то
крикнул:

- Прыгай, маркиз!

В ответ раздался низкий и звучный голос осужденного:

- Граждане! Я умираю невиновным! Помолитесь за меня Богу!

На четвертой ступеньке он опять остановился и столь же решительно и
громко, как в первый раз, повторил:

- Граждане! Помогите мне своими молитвами... Я умираю невиновным!

Дойдя до последней, восьмой ступеньки, он в третий раз проговорил:

- Граждане! Я умираю невиновным: молитесь за меня Богу!

- Так вы все-таки не хотите, чтобы вас спасли? - спросил его один из
помощников палача, поднимавшийся вместе с ним по лестнице.

- Спасибо, друг мой, - отвечал Фавра. - Бог вознаградит вас за ваши
добрые намерения!

Подняв голову и взглянув на палача, который, казалось, ожидал приказаний,
вместо того чтобы приказывать самому, Фавра молвил:

- Исполняйте свой долг!

Едва он произнес эти слова, как палач толкнул его, и тело маркиза
закачалось в воздухе.

Пока толпа шумела и волновалась, упиваясь зрелищем на Гревской площади,
пока некоторые любители хлопали в ладоши и кричали "бис", словно после
куплета водевиля или оперной арии, одетый в черное молодой человек
соскользнул с афишной тумбы и, рассекая толпу, пробрался к Новому мосту,
вскочил в экипаж без гербов и приказал кучеру:

- Гони в Люксембург!

Кучер пустил лошадей вскачь.

Экипаж этот с большим нетерпением ждали три человека.

Это были граф Прованский и два дворянина, имена которых мы уже упоминали
в этой истории; впрочем, их незачем сейчас повторять.