не глядеть. Смущался, видать, ибо уши у него красные были.
брел. Никогда прежде мы такого здоровенного мужика и не видали. И Лиутп-
ранд, и Багмс - даром что крупнотелы - и в подметки ему не годились.
дели из-под припухших век, будто пива накануне перебрал.
другой животиной любезную беседу заводил; на людей же внимания не обра-
щал.
гавкали. Нет, чтобы живота лишить дерзкого этого пришлеца, горло перег-
рызть - как положено.
души досадовал пастух - дураком его этот незнакомец выставил. И перед
кем? Считай что перед коровами да овцами.
он, когда собаки вдруг уши насторожили и забеспокоились. И пошел Од ту-
да, куда собаки глядели. За ним Твизо пошла; Айно же Од велел при стаде
оставаться.
бака. Подойдя поближе, увидел Од-пастух диковинную картину. Под дубом
мужик стоял, огромный, рыжий. Сперва у Ода сердце екнуло: не чужак ли?
хвостом помахивала, пасть в улыбке раздвинув.
го-то. Замер Од, не понимая, что за загадка ему явлена. Тут налетел по-
рыв ветра; листья на дубе зашевелились, зашелестели. И тотчас ожил тот
мужик, заговорил невнятно, будто бы к листьям речь свою обращая. Тогда
понял Од, что безумен тот мужик, ибо считает листья на дереве живыми.
Собаку заметил мужик, пятерню в ее густую шерсть запустил, и позволяла
себя ласкать свирепая Твизо. Мужик же безумный что-то в ухо стал шептать
собаке. А Твизо знай себе слушает, бровями двигает и хвостом помахивает;
после морду подняла и мужика в лицо лизнула.
собакой следом пошел. Не знал Од, что делать. Больно дюж тот мужик, пал-
кой не прогонишь. Да и собака его приняла.
в беседу со скотиной вступил. Изъяснялся, вроде как, на нашем наречии. И
потому решил пастух, что, наверное, это Гупта блаженный из соседнего се-
ла, которого так давно у нас ждали.
вой Агигульфа-соседа разговаривал. И поскольку он с ней оживленно бесе-
довал (та мордой водила и ресницами моргала), то и зашел, увлекшись, на
двор к Агигульфу-соседу.
Прав был дед покойный: и впрямь мир к закату клонится. Ни одной седмицы,
почитай, без чуда не обходится. Так Хродомер говорил.
Все к Агигульфу-соседу побежали - на блаженного поглядеть.
оба блаженные, оба пророчествуют. Но не поняли они друг друга. Фрумо все
про гостей лепетала, про угощение.
Бог Единый и цветочки создал, и все-то он, умница такая, создал... И
слезу от умиления пускал.
товьте! А Гупта знай себе: и коровки-то Бога Единого славят му-му, и ко-
зочки-то Его славят ме-ме...
друга животами уставясь, разговаривали, друг друга не слыша и не пони-
мая.
прежней, дедовской, вере, ни по новой блаженного гнать в три шеи нельзя
было. Но и оставлять у себя дома боязно. А ну как родит дочка раньше
времени от волнений таких?
Но, видать, и вправду хранят все боги блаженных, и Бог Единый их тоже
жалует, раз счастливо избежал Гупта коварства гепидского.
потов сойдет, будь ты самый развеликий богатырь. Даже нашему дяде Аги-
гульфу, великому воину, думалось мне, не под силу было бы Гупту этого
жизни лишить. В таком богатом теле, почитай, и топор вязнет.
на Гупту поглазеть, и узнать, как Агигульф из такого положения выйдет,
что делать станет.
с коровой в хлев и там запер, жердиной заложив. Пусть со скотиной ночу-
ет, коли так люба она ему.
хлева агигульфова низкий бас гудел: Гупта с коровой о чем-то непрерывно
толковал.
разобрали из речей гуптиных. Гупта корове то втолковывал, что годья нам
в храме всегда говорил. Только иначе как-то говорил, по-чудному. По-сво-
ему все выворачивал.
Гупта чудеса начнет творить. Не пропустить бы. Под утро сморил нас сон.
гульфа-соседа несшиеся. Мы так и подскочили. Началось! Видать, блаженный
Гупта, с коровами толковать охрипнув, за дело взялся и Ахму воскресил -
из благодарности к хозяевам.
рубахе, с бородой всклокоченной, и рассказывал, крича и размахивая рука-
ми, матери нашей Гизеле, Арегунде-вандалке (она у нас заночевала) и
Ильдихо сонной про беду, его постигшую. Так волновался Агигульф-сосед
разве что в те дни, когда судился с нашим дядей Агигульфом из-за бесчес-
тия своей полоумной дочери.
успокоиться не мог и снова рассказ свой повел, едва закончив, так что
мы, можно сказать, с самого начала все услышали.
Да и дойки у этой коровы тугие, а Фрумо теперь слабенькая. Так он гово-
рил, как бы извиняясь, что такую работу сам делал.
нок под маткой, бугай этот здоровенный, Гупта-блаженный, пристроился.
Стал на четвереньки, задницу отклячил, морду свою бесстыжую кверху зад-
рал и сосет коровью сиську, а сам аж прихрюкивает. И молоко у него по
рыжей бородище стекает. А коровенка стоит себе, пожевывает, глазами мор-
гает. Не иначе, приворожил он ее.
вовсе творишь, постыдное. Да когда это видано было, чтобы мужики, на ко-
торых и пахать-то не зазорно, коровью сиську сосали наподобие теленка!
из-под коровы выпроставшись, к Агигульфу бросился, в объятья заключил,
братом именуя, так что затрещали у соседа все кости и едва дух не испус-
тил Агигульф. После, на себе поискался под лохмотьями и вошь сыскал бо-
гатырскую, под стать хозяину, кою, на ноготь положив соседу предъявил и
сказал:
взяв, из хлева его вывел, приговаривая:
мучался.
захохотал от радости неожиданной. А ведь и правда, прошла боль!
матери моей. - И вдруг, себя оборвав, помрачнела и прочь пошла.
И пошли на двор к Агигульфу-соседу за исцелением - кто с царапиной, кто
с чирьем, кто с ломотой в костях.
крест на болящем рисовал - кому на лбу, кому на щеке, как подвернется. В
иные дни целил так же, как Агигульфа-соседа и вшей на себе истребил мно-
жество, но много и осталось.
Акунин Борис
Василенко Иван
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Белогорский Евгений