выделяющимися голубыми венами.
нее. Старуха наслаждалась, припивая вино и перекатывая его во рту, прежде
чем проглотить и облизать беззубые десны.
между нами, - признался Хай, не глядя на Танит.
что согрешил против них, - сказал ей Хай.
не смотрел на нее, но Танит пристально взглянула на него и резко спросила:
поняла, но она уже поняла слишком хорошо.
мысли о том, какие безумия могли совершиться в дикой местности. - Она
рассердилась.
свой гнев.
падающего дерева! Не смей провоцировать их на убийство!
присматривать. Мне нужен возлюбленный, а не герой.
чувствовать себя виноватыми.
святейшество, если ты еще раз без надобности рискнешь жизнью, я так
рассержусь, что даже боги побледнеют.
смягчилось.
пустая чаша выскользнула из пальцев старой жрицы и покатилась по глиняному
полу. Покружившись, чаша остановилась, а жрица испустила удовлетворенный
вздох и упала вперед. Хай подхватил ее и уложил на подушки. Удобно устроил
и скромно расправил платье. Она улыбалась, бормотала и присвистывала во
сне.
другу и обнялись, медленно и осторожно сближаясь. Губы ее были прохладными
и крепкими. Мягкие волосы коснулись его щек, тело прижалось к нему.
четырех царствах прославляют твои ум и мудрость... но пожалуйста, сейчас
помолчи.
комнаты.
в храме она имела обыкновение поносить вино, которое выставляла
преподобная мать, сравнивая его с вином Хая. И заканчивала она всегда
похвалой самому святому отцу.
глупостей, как у остальных. Я вам рассказывала о Растафе Бен-Амоне, святом
отце во времена правления сорок четвертого Великого Льва, когда я была
послушницей? Вот это был человек! - Ее старые глаза затуманивались, и изо
рта вытекала слюна.
Ну и остальное. - Потом кивнула. - Ужасный, ужасный человек. - И она
добродушно улыбалась своим древним воспоминаниям.
воздуха, как вздохи умирающего динозавра. Нагнетаемый большими мехами на
поверхности, воздух почти утрачивал свою свежесть здесь, на глубине в
семьдесят футов.
шлангу, чтобы вдохнуть жалкий ручеек свежего воздуха в этой адской жаре и
серной атмосфере подземных работ. Он страшно исхудал, каждое ребро
отчетливо виднелось под черной кожей, очерчивалось каждое сухожилие.
Голова его походила на череп, с плоскими костями-щеками и впавшими
глазницами, в которых пылал огонь неукротимого духа.
работы. Влага выступала сквозь поры кожи, подчеркивая шрамы, пересекавшие
спину и охватывавшие грудную клетку, шрамы, покрывавшие руки и ноги, давно
зажившие, превратившиеся в толстые мозоли и свежие и розовые, шрамы,
покрытые струпьями, шрамы, из которых сочилась жидкость. Цепи свободно
свисали с его шеи, висели на ногах и руках. Они натерли широкие мозоли
вокруг его шеи, на руках и ногах, и эти следы рабства он сохранит до конца
жизни.
открывались и закрывались. Вокруг вился дым, затемняя огонь лампы. Жар
ошеломлял, скала все еще тускло краснела, хотя костры превратились уже в
груды пепла.
серпентина, которое закрывает золотую жилу. Шестнадцать человек погибли в
этих попытках, задохнувшись в пару и дыму, убитые разлетающимися осколками
взорванного камня или просто побежденные жарой, упавшие на раскаленный пол
и испепеленные, плоть их прикипала к камню и отделялась от костей с
зловонным запахом.
плетенной из тростника веревке. Сделанный из шкуры быка, с тщательно
зашитыми и просмоленными отверстиями, такой пузырь вмещал сорок галлонов
жидкости, смеси воды с кислым вином.
свой кожаный плащ. Потом одну за другой погрузил в воду ноги, пропитывая
водой кожаные брюки и сандалии. Подошвы сандалий состояли из пяти слоев
кожи, чтобы противостоять раскаленному полу. Тимон набросил плащ на плечи,
завязал рот и нос тканью, сделал последний глоток из кожаной трубы и
сдержал дыхание. Потом поднырнул под свисающий пузырь и принял его тяжесть
себе на плечи. Протянув руку, он рывком развязал узел, державший пузырь,
и, согнувшись под тяжестью жидкости, пошел в туннель.
дымиться. Сквозь толстую кожу он чувствовал жар. Жар раскаленных стен бил
его, и он шел, преодолевая физическую силу этих ударов.
смел вдохнуть этот отравленный, насыщенный дымом воздух. Жар обжигал
обнаженную кожу рук и лица, ноги адски болели от ожогов.
и жару по туннелю, цепи свободно свисали под плащом. Именно в этот момент
чаще всего погибали люди, когда горячая скала слишком быстро разъедала
пузырь, прежде чем подносчик мог уйти от опасности.
раскаленную скалу, неожиданное сжатие разорвало поверхность, скала
взорвалась, и осколок ударил Тимона по затылку, скользящий острый удар,
которым, как бритвой, срезало кожу до самой кости. Он пошатнулся, зная,
что если упадет, погибнет ужасной смертью. Он оставался на ногах, хотя
чувствовал, что теряет сознание, подбежал к корыту с водой и быстро сунул
голову в грязную пенистую воду. Затем, с грязной водой и кровью бегущими
по спине, сжал кожаную трубу и начал дышать. Он кашлял, его тошнило, глаза
выпучивались от слез и боли.
до лестницы, ведущей наверх. Когда он поднимался, начали опускать
следующий пузырь, и он прижался к стене узкой шахты, чтобы пропустить его.
Пятьдесят футов поднимался он в темноте, затем через край выполз в тускло
освещенную пещеру.
обернулся вокруг ребер Тимона. Тимон дернулся от боли.
склонился над ним, рассматривая свежую кровоточащую рану. Он нетерпеливо
хмыкнул.
неисправимые, на всех такие же тяжелые цепи, как на Тимоне, у всех тела
исполосованы шрамами. Надсмотрщик выбрал одного из них и щелкнул кнутом.
скованно, потому что сырость подземных работ была у всех в костях. На краю
шахты он остановился и со страхом заглянул в дымящуюся бездну.
спускаться по лестнице.
колени и закрыв лицо руками. Легкие его болели от дыма, рана на голове
жгла и саднила. Никто из других рабов не посмотрел на него. Каждый
замкнулся в своем собственном аду, молча и не заботясь о соседях. Сосед
Тимона начал кашлять, и на губах его появилась слюна с кровью. Он умирал
от легочной болезни шахтеров. Пыль измельченной скалы заполнила его
легкие, они будто покрылись бетоном и окаменели. Никто не шевельнулся, не
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Майер Стефани