показывали, что Поярков несколько возбужден, повысилась частота пульса,
дыхание прерывистое. В чем же дело? По вспышкам на экране, по бегающим
звездочкам можно было бы заключить, что это волнение вызвано отнюдь не
страхом или, что вполне естественно, тревогой перед полетом. Объективные
данные полностью исключали гнев, раздражение... Никто ничего не понимал:
за свою сравнительно недолгую практику работы с новым аппаратом врачи пока
еще не встречались с подобной картиной на экране.
человеческие чувства, взвесить радость, измерить печаль? На каких
хитроумных экранах увидите вы то, что привычно называть движением сердца
или чистотой души? Как можно узнать силу любви?
ученых-психиатров.
Уже не отдельные вспышки, а космические ливни, похожие на те, что недавно
наблюдал Набатников, бушевали на экране. Ученые разводили руками. Что же
такое творится в сознании будущего космонавта?
представлял себе полет, что голова уже не воспринимала бессчетного
повторения одних и тех же мыслей. Больше того, выработалась защитная
система-блокировка.
сопротивления воздушной среды - и вдруг сразу же исчезает, будто в мозгу
срабатывает какая-нибудь защелка и не дает мысли разматываться дальше.
Ведь до этого он мотал ее, мотал и так и эдак. Все выяснил, рассчитал,
проверил, - зачем же теперь себя выматывать?
для успокоения появилась вялая лирика, отмеченная на экране. Наконец -
самое настоящее живое, полнокровное: Серафим Михайлович вспомнил о Нюре.
может думать о чем-то постороннем?" - удивился бы Аскольдик (да и не
только он).
страстного чувства, какого никогда не испытывал.
оскорбительное для любви, рассудочным. Мелкая ненависть к мальчишке
Аскольдику, глупая ревность к Багрецову и к тому, кого Нюра когда-то
любила.
ветхие лохмотья несчастного вздыхателя? Почему не раньше?
почувствовал на губах ее горячее... нет, только сейчас он понял, - жгучее,
опаляющее дыхание... Вспомнил - и сердце его остановилось... И опять не
тогда, а сейчас, перед стартом... Все в эти минуты кажется по-иному, и
надо бы вчера не так говорить с пей...
одним глазком взглянуть на нее. Наверное, она здесь, среди провожающих.
Почти для всех "Унион" лишь огромная машина с приборами и подопытными
животными.
А у Нюры оторвется сердце... Но как она догадалась? Неужели прочла в
глазах?
хорошо, что не умеешь лгать.
в небо. Дерябин, вероятно, уже на месте, возле пульта управления. А это
Бабкин. Наконец-то ему разрешили выйти на воздух. А рядом - Нюра, подняла
воротник своего клетчатого пальто, закуталась шарфом, зябко поводит
плечами, ежится от свежего ветерка.
на нее поближе, заглянуть в глаза... Он крутил ручки оптических устройств,
пробуя увеличить изображение, увидеть лицо крупным планом.
Нюры превратилось в туманность, но зато над ней четко, до мельчайших
подробностей был виден старый, морщинистый лик Луны.
отозвал Набатников. Он только что обошел кругом всего диска, и вдруг
возникли сомнения: исправна ли одна из мощных фотоэнергетических плит,
потом получивших название "солнечной батареи". Эта плита чем-то показалась
ему подозрительной.
земле, поэтому ее можно было даже потрогать руками.
курбатовские плиты. Что-то я в этой сомневаюсь. Она вроде как позеленела.
От времени, что ли?
десятках метров от того места, где разговор этот происходил. Все
объяснялось довольно просто. В обшивке диска, в разных его отсеках, были
скрыты микрофоны, предназначенные для регистрации ударов метеорных частиц.
Удары должны быть слышны на Земле и в кабине космонавтов, где установлено
специальное табло, показывающее номер отсека, куда попала частица.
через наушники космонавты.
не обязательные для него вещи. Нюра успокаивала Афанасия Гавриловича,
говорила насчет позеленевшей плиты, присланной из новой партии, что цвет
такой и должен быть и что это нисколько не отражается на ее электрических
и механических свойствах. Видимо, Афанасия Гавриловича вполне
удовлетворило Нюрино объяснение, он поблагодарил ее и отошел. А Поярков
чего-то ждал.
удивлению, Поярков слышит сказанное шепотом древнее, как мир, слово:
за три минуты до старта в космос, но что поделаешь, если Нюра не
сдержалась и, прильнув губами к холодному металлу, шепнула любимому
напутственное слово.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Чему удивлялся Тимофей Бабкин? Бывают ли умные птицы?
Как и было намечено, "Унион" вначале достиг своего потолка. Здесь, в
сильно разреженной атмосфере, включились атомные двигатели и вынесли
гигантскую космическую лабораторию на заданную орбиту.
радиолокаторов, как чаши, поднятые к небу, ловили отраженные от диска
невидимые лучи, где толстые трубы телескопов, похожие на гигантские
короткоствольные минометы, нацеливались на горизонт, чтобы не пропустить
те немногие минуты, когда пролетит "Унион"...
стоял Тимофей Бабкин. На его руку устало опиралась Нюра, дрожавшая от
холода и волнения.
Землю с высоты и другие интересные картинки, а не только пролет светящейся
звездочки, но Тимофей захотел собственными глазами, без всякой
вспомогательной техники - радиолокаторов, сильнейших менисковых
телескопов, даже без бинокля - увидеть эту новую звезду.
"Унион"
Это светящаяся курбатовская ткань, вроде как хвост кометы.
смотрели на восток. Оттуда из туманной дали должен вынырнуть "Унион" и,
описав дугу, скрыться за холмами. Как только радиолуч коснется
металлической поверхности диска и отразится обратно, все телескопы и все
приборы, что следят за ним, мгновенно придут в движение. Бесшумные
моторчики станут поворачивать трубы и параболоиды, ни на секунду не
выпуская из своего поля зрения пролетающий диск...
побелевшими пальцами его узорчатую решетку, Нюра всем телом устремилась
вперед, как бы желая хоть чуточку быть поближе к тому месту, где появится
"Унион".
ощущениями, которые сейчас испытывал.
Пусть там, наверху, осталась лишь частица его тепла да прибор, сделанный
вместе с Димкой, все равно вторично приходится переживать и страшное
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Пехов Алексей
Контровский Владимир
Глуховский Дмитрий
Афанасьев Роман