небо, ощущая, какая чистая прохлада разлита здесь, в воздухе нагорья,
стрелок, которого все сильнее клонило ко сну, подумал в полудреме: ни разу
за много лет (так много, что и считать не стоило) он не был столь близок к
довольству.
багрянец яростным закатом умирающего солнца. Он не мог разглядеть винтовую
лестницу, взбиравшуюся внутри своей кирпичной скорлупы все выше, и выше, и
выше, но разглядел окошки, спиралью поднимавшиеся параллельно ее пролетам,
а за ними - бесплотные, бледные тени всех тех, кого он когда-либо знал.
Вверх, вверх двигалась эта колонна призраков, и суховей принес звуки
голосов, выкликавших имя стрелка.
весь в поту и дрожал, словно лихорадка еще владела его бренной плотью.
имени Одетта Сюзанна Холмс; время шло, и появилась другая, Детта Сюзанна
Уокер. Сейчас с ними была третья: Сюзанна Дийн.
страшился за нее, потому что знал: без оглядки, без сомненья принесет ее -
да и Эдди тоже - в жертву.
рыгнул. Но он ничего не имел против. Отрыжка отдавала мясом.
какой-нибудь неуч из Техаса, который говорит, что едет в Больную Жопу, на
Аляску, а у самого даже карты нету. Где она? В какой стороне?
Угли догорающего костра превратили его лицо в сочетание красных граней и
черных теней. Женщина опять успокоилась, и он вернулся к Роланду.
того, другого, мира. Найти то, что было нужно стрелку, среди того, что
осталось от его жизни, не составило большого труда.
ветерок почти осушил пот. Но перед глазами по-прежнему стояли те образы,
те рыцари и друзья, возлюбленные и враги, что, показавшись на краткий миг
в окошках Башни, исчезали, круг за кругом поднимаясь все выше; стрелок
видел длинную, черную тень, отброшенную Башней на равнину, на поле брани,
где властвуют кровь и смерть, - тень, узниками которой они были.
шло последнее слабое, меркнущее свечение, и в этих алых отблесках Эдди
увидел, что щеки Роланда блестят. Он плакал.
ненавистью, и всей тоскливой нежностью того, кто безнадежно, бессильно и
беспомощно тянется к мыслям, воле и желаниям другого человека.
Он терпеть не мог плакать. - У него тоже была башня, только не темная.
Помнишь, я рассказывал тебе про башню Генри? Мы были братьями и, наверное,
стрелками. У нас была эта Белая Башня, и он попросил меня пойти к ней
вместе с ним - попросил, как мог, больше он никак не мог попросить - ну,
вот я и впрягся, он же был моим братом, сечешь? Надо сказать, мы-таки
добрались туда. Нашли Белую Башню. Но это был яд. Она убила Генри. И убила
бы меня. Ты же меня видел. Ты мне не только жизнь спас. Подымай выше. Ты
спас мою блядскую душу.
впереди. Замешана тут Башня или нет, без человека тоже не обошлось. Ты
ждешь человека, потому что должен встретить человека, и, в конце концов,
кто платит, тот и заказывает музыку, а может, музыку заказывает не тот, у
кого бабки, а тот, у кого пули. Ну, так как? Впрягаемся? Топаем
встречаться с этим типом? Потому как ежели это будет новый отыгрыш все
того же говнопада с громом и молнией, лучше бы вы оставили меня омарам. -
Эдди посмотрел на Роланда обведенными темными кругами глазами. - Я грязно
жил, мужик. Если я чего и понял, так это то, что не хочу грязно умереть.
тебя, мужик? Знаешь? Я-то знаю. Никто. Ты вытащил сюда все, что мог.
Единственное, что ты теперь сможешь вытаскивать - это свою блядскую пушку,
больше-то у тебя ни хера не осталось. В точности как у Балазара.
прерывался и был хриплым от слез.
глаза.
обреченный может спастись.
места - но движется не только он. - Роланд посмотрел прямо на Эдди;
выцветшие голубые глаза в слабом красноватом свете казались почти
серо-синими. - Но мы будем великолепны. - Он помолчал. - Мы получим не
только мир, Эдди. Я не стал бы рисковать ни тобой, ни ею, я не позволил бы
погибнуть мальчику, если бы за этим не крылось нечто большее.
Мы будем драться. Нам достанется. Но в конечном итоге мы выстоим.
извлек из чужого мира, дабы создать новую тройку. Но Роланд не спал. Он
сидел, прислушиваясь к голосам в ночи, а ветер осушал слезы на его щеках.