сел около рельсов. В теплом воздухе мерцали светлячки, звенели цикады, дул
мягкий ветерок, мышцы Михаила играли под черной шерстью.
перерос в звериное рычание.
вырвался паровоз и помчался к востоку.
помчался. Паровоз уже обошел его, стальные колеса были от него менее чем в
трех саженях. Скорее! - подбодрил он себя, и обе пары ног подчинились. Он
мчался, стлался над самой землей, его обдували завихрения воздуха от
паровоза. Лапы били по земле, сердце молотило. Скорее. Еще скорее. Он
догнал паровоз... нагнал его... пошел на обгон... Искры жгли ему спину,
вихрями омывали морду. Он продолжал нестись, чуя запах собственной
подпаленной шерсти. Он обошел паровоз уже на шесть саженей... на восемь...
на десять... Быстрее! Быстрее! Избавившись от вихрей и искр, он рванул
вперед, тело было словно создано для скорости и выносливости. Он видел
темнеющий впереди зев восточного туннеля (вовсе не собираюсь я это делать,
- подумал он, но быстро отбросил эту мысль, прежде чем она завладела им),
обошел поезд на двадцать саженей, и начал превращаться.
его вперед. Черная шерсть на плечах и спине перешла в гладкую кожу. Он
почувствовал боль в позвоночнике, спина стала удлиняться. Боль залила все
его тело, но он не сбавлял хода. Шаг стал укорачиваться, ноги изменялись,
теряя шерсть, позвоночник распрямлялся. Паровоз догонял его сзади, спереди
на него несся восточный туннель. Он зашатался, поймал равновесие. Искры
зашипели, коснувшись его белых плеч. Лапы изменились, теряя цепкость;
появились пальцы.
прыгнул на другую сторону.
драгоценный миг. Вот он, глаз Божий, подумал Михаил. Он ощутил горячее
дыхание паровоза, услышал грохот всесокрушающих колес, увидел буфер,
который вот-вот врежется в него и раздерет на части.
фары тело его пронеслось над буфером и упало в траву. Он свалился на
спину, дыхание с силой рвалось из легких. Жар паровоза обдал его, яростный
порыв ветра взъерошил волосы, сноп искр обжег безволосую грудь. Через
короткий миг он сел и посмотрел на красную лампу, раскачивавшуюся из
стороны в сторону на въезжавшем в темный туннель последнем вагоне.
были в синяках. Ноги истерты, пальцы порезаны. Но он остался жив, и он
пересек пути.
не знал, сможет ли встать или нет; он не помнил, как ходить на двух ногах.
трудом.
глухо, чем он его помнил - поразил его.
было превратиться обратно, но он сдержался. Быть может, потом. Но пока -
нет. Он лежал в траве, собираясь с силами и давая мыслям свободу. Что там,
за лесом? - задумался он. Что было там, снаружи, в том мире, которому, как
говорил Виктор, он принадлежал? Это должно было быть чудовищное место,
полное опасностей. Дикая страна, где зверству нет границ. Он боялся этого
мира, боялся того, что мог найти в нем... но боялся при этом и того, что
мог найти в себе.
говорил Виктор.
забыл, какой он, оказывается, высокий. Посмотрел на луну. Она была той же
самой луной, но вовсе не такой красивой, как глазами волка. Лунный свет
блеснул на рельсах и, если тут были духи, они бы запели.
он раньше ходил на них?
Но он полюбил это место, и бросить его будет тяжело. Это - мир его юности;
ждал же его другой, более суровый мир.
шел.
вышел из западного выхода туннеля на двух ногах, как человек.
еще одну гонку? Если да, то на этот раз он его обгонит. Кости его ломило,
голова казалась нарывом, готовым вот-вот лопнуть. Свисток паровоза затих.
Он попытался оглянуться через плечо, хотя сквозь тьму не мог ничего
увидеть. Где луна? Она только что была здесь, разве нет?
увидел потолок из темного лакированного дерева.
узкая дверь. Майкл поднял голову, в висках у него ломило.
был костюм в полоску и жилет из красного бархата. От него исходило розовое
сияние, будто он стоял рядом с доменной печью.
наковальня Ада - и откуда этот мучительный треск в голове? Он вспомнил про
кастет. Наверное, удары по голове нарушили его чувство равновесия, как и
слух, потому что вся комната, казалось, чуть покачивалась.
человек. - Вы предпочитаете яблочный или грейпфрутовый сок?
белый галстук-бабочка развязан, ботинки расшнурованы и стояли на полу.
Казалось, их только что почистили. В комнате, крошечном тесном помещении,
стояло коричневое кожаное кресло и столик, а на нем - белый кувшин с
водой. Там, где должно было быть окно, располагался квадрат из металла,
закрепленный болтами. Он снова услышал свисток паровоза: высокий
пронзительный звук шел откуда-то далеко впереди. Ну, теперь-то он знал,
где он находится и почему комната покачивается, но куда вез его паровоз?
зашторенное окно пропускало маленькую полоску розового света, стоял
немецкий солдат с пистолетом.
держали.
три яйца - сырые яйца у вас есть?
пальцами подергал его. Тот не шелохнулся, болты держали его мертво. Он
увидел шнур и дернул за него, отчего на потолке появился маленький
светящийся шар. В шкафу висело его серое пальто с отворотами из черного
бархата, но ничего другого из одежды не было. Он осмотрелся. Это была
комната в спартанском стиле, передвижная тюремная камера. Не вызывало
сомнений, что солдат в коридоре охранял его, но были ли в вагоне другие
солдаты? Далеко ли они от Берлина? И где Чесна и Мышонок? Он даже не знал,
сколько времени прошло с той засады, но сомневался, что был без сознания