воду, приготовила чай, поднесла к моим губам кружку с дымящейся
жидкостью. (Я уже мог двигать руками и даже шевелить пальцами, однако
движения еще доставляли нестерпимую боль.)
с палаткой, - я готов взорвать заряды. - Я кивнул. - Беретесь осколков,
сэр, - прибавил он.
Вибрация, возникшая вследствие взрывной волны, может обрушить в реку
весь ледник. В таком случае плот окажется погребен на дне... Впрочем,
как говорится, овчинка стоила выделки. Я поглядел на заиндевевший полог
палатки и улыбнулся: какая надежная у нас защита! Потом кивнул в третий
раз, как бы поторапливая андроида.
заглушил грохот, с каким начали падать в реку сталактиты и куски ледяной
стены. Вода вскипела. На мгновение мне показалось, что волна подхватит
нас и подбросит вверх, к самому потолку, где плот расплющит в лепешку.
Мы как могли уворачивались от брызг и цеплялись за разъезжающиеся под
ногами бревна словно потерпевшие крушение на спасательном плоту.
плот вынесло из безопасной гавани и повлекло к ледяной стене.
образовался узкий туннель с неровными стенами. Посветив фонарем, мы
убедились, что он выводит в просторную пещеру, до которой я добрался
вплавь. Энея радостно завопила. А.Бетгик похлопал меня по спине. Мне
стыдно в этом признаваться, но я снова заплакал.
дело приходилось отпихивать шестом глыбы, которые несло течением, и
лавировать между уцелевшими ледяными колоннами, а то и браться за топор.
андроиду, что теперь моя очередь размахивать топором.
язык.
местах, где остались синяки и царапины, кожу изрядно саднило, но я решил
потерпеть.
чистой воде. Поаплодировав друг другу, мы уселись возле нагревательного
куба и принялись оглядываться по сторонам.
ледяные стены, сталактиты, готовые в любой момент свалиться на голову,
бурлящая черная вода...
Пар изо рта девочки повис в воздухе этаким символом надежды.
А.Бетгик взял шест, я схватился за обломок весла, и вдвоем мы принялись
отталкиваться от стены, в опасной близости от которой очутился плот. Но
вот наше суденышко вернулось на середину реки и начало набирать
скорость.
был такой, что мы сразу все поняли.
стеной.
не может передавать изображение на корабль...
чтобы без помощи бортового компьютера сообразить, что именно видит?
из моего вещмешка.
памятным тоном, какого обычно придерживался в разговоре компьютер
корабля, заверил, что способен обрабатывать визуальные данные и что его
ничуть не затруднит передать нам результаты анализа. Правда, прибавил
комлог, он не умеет плавать, зато полностью водонепроницаем.
шарнирных болтов закрепила на нем комлог, потом вбила крюк для веревки,
которую завязала для верности двойным узлом.
сосульки.
Комлогу хватило такта промолчать. Почти мгновенно его затянуло под лед.
А.Беттик травил веревку. Я повернул до упора ручку громкости на
приемнике. Никто из нас не проронил ни слова.
потолке не шире шести сантиметров. Ледяное поле продолжается.
Пришлось использовать последний моток веревки.
Несмотря на то, что мои руки отогрелись и пришли, если можно так
выразиться, в рабочее состояние, я с громадным трудом тащил почти
невесомый браслет - настолько сильным было течение, настолько отяжелела
обледеневшая веревка. Оставалось лишь снова восхититься силой А.Беттика,
сумевшего вытянуть меня из-под первой ледяной стены.
комлог, когда он очутился на борту, пришлось буквально вырубать изо
льда.
объективе мешает обзору, - чирикнул комлог, - я готов продолжить
исследования.
прибор и протянул его мне. Металл обжигал кожу даже сквозь рукавицы. Я
не столько опустил, сколько уронил браслет в мешок.
ничуть не дрожал. Я вдруг понял, что мое странное спокойствие
объясняется очень просто: нам только что вынесли смертный приговор,
исполнение которого мы не можем предотвратить.
пустыне боли и отчаяния... Я разумею тепло. То тепло, которым поделились
со мной друзья, которое я принял с благодарностью и едва ли не с
благоговением. Сакральное причащение дружескому теплу. При свете фонарей
мы обсуждали самые невероятные пути к спасению - например, пробить
туннель выстрелами из плазменной винтовки, - отвергали их один за другим
и тут же предлагали новые. И все это время я ощущал, как от моих друзей
исходит тепло, придающее уверенность в собственных силах, внушающее
спокойствие, прогоняющее чувство безнадежности. Впоследствии, когда
наступили тяжелые времена, память о разделенном тепле жизни помогала мне
совладать со страхом и обрести надежду - помогает даже теперь, когда я
пишу эти строки и вот-вот вдохну исподволь проникший в мою тюремную
камеру цианид.
обнаружится какая-нибудь достаточно широкая трещина... Затея казалась
нелепой и не внушала оптимизма, однако сдаваться раньше времени никому
из нас не хотелось.
у которого река делала поворот. Мы не заметили ее потому, что были
слишком заняты - отталкивались шестами от стен, стремясь как можно
скорее выбраться на середину потока. Впрочем, без фонаря мы бы не нашли
ее и сейчас: луч отразился от стены и упал как раз на трещину. Здравый
смысл подсказывал, что рассчитывать особенно не на что - по всей
вероятности, она, как и все прочие, закончится тупиком. Однако надежда
на спасение оказалась сильнее логики здравого смысла.
поближе, мы убедились, что трещина то ли и впрямь заканчивается тупиком,
то ли сворачивает в сторону. Снова вмешался здравый смысл, и снова мы не
обратили на него ни малейшего внимания.
меня. Я вонзил в лед молоток и подтянулся; отчаяние придало мне сил.
Встав на четвереньки в трещине, я перевел дыхание, поднялся и помахал
рукой своим спутникам. Они остались ждать, а я двинулся дальше.
отразился от преграждавшей путь стены. Выходит, все-таки тупик... Нет,
погоди. Я кое-как протиснулся в узкое отверстие. Свет фонаря дробился в
бесчисленных ледяных гранях. Какое-то время спустя пришлось лечь на
живот и ползти. Башмаки скребли по льду. Мне вспомнился безлюдный
магазин в Новом Иерусалиме, где я "приобрел" эти башмаки - оставив